Святая инквизиция

Материал из Википедии - свободной энциклопедии

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии , проверенной 17 августа 2012; проверки требуют 3 правки .

Перейти к: навигация , поиск

Аутодафе (1475 ).

У этого термина существуют и другие значения, см. Инквизиция (значения) .

Святая инквизиция (лат. Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium , «Святой отдел расследований еретической греховности») - общее название ряда учреждений Римско-католической церкви , предназначенных для борьбы с ересью .

1 Происхождение термина 2 История создания 3 Цели и средства 4 Судебная процедура 5 Основные исторические этапы 5.1 Преследования еретиков до XII века 5.2 Доминиканский период 5.3 Испанская инквизиция 5.4 Инквизиция в Российской империи 5.5 Другие страны 6 Основные исторические даты 7 Жертвы инквизиции. Критика 8 См. также 9 Литература

Происхождение термина

От лат. inquīsītiō , в юридическом смысле - «розыски», «расследование», «исследование». Термин был широко распространён в правовой сфере ещё до возникновения средневековых церковных учреждений с таким названием и означал выяснение обстоятельств дела, расследование, обычно путём допросов , часто с применением пыток. Со временем под инквизицией стали понимать духовные суды над антихристианскими ересями.

История создания

Раннее христианство и христианская церковь страдали как от внешнего врага - римских императоров, так и от внутренних раздоров, опиравшихся на теологические разногласия: различные толкования священных текстов, на признании или непризнании отдельных текстов священными и так далее.

Отражением одной из стадий внутренней борьбы был, видимо, «Иерусалимский собор », упоминаемый в главе 15 Деяний святых апостолов , а также множество случаев, когда апостол Павел защищал собственное апостольское служение, убеждал христиан опасаться ложных пастырей или чего-либо противоречащего тому, что проповедовал он. Аналогичные призывы содержатся в посланиях Иоанна и в Послании к Евреям , а также в Откровении Иоанна Богослова .

Начиная со II века , христианские авторитеты (епископы и местные синоды), пользуясь вышеприведёнными источниками, обличали некоторых богословов как еретиков и определяли доктрину христианства более ясно, стараясь избежать ошибок и разночтений. В связи с этим ортодоксальности (греч. ὀρθοδοξία - правильная точка зрения) стали противопоставлять ересь (греч. αἵρεσις - выбор; подразумевается, что ошибочный).

Особый церковный суд католической церкви под названием «Инквизиция» был создан в 1215 году папой Иннокентием III .

Церковный трибунал, которому было поручено «обнаружение, наказание и предотвращение ересей», был учреждён в Южной Франции Григорием IX в 1229 году . Этот институт достиг своего апогея в 1478 году , когда король Фердинанд и королева Изабелла с санкции Папы Сикста IV учредили испанскую инквизицию .

Конгрегация священной канцелярии была учреждена в 1542 году , заменив собой «Великую римскую инквизицию», а в 1917 году ей были переданы также функции упразднённой конгрегации индекса.

В 1908 году переименована в «Конгрегацию доктрины веры » (лат. Sacra congregatio Romanae et universalis Inquisitionis seu Sancti Officii ). Работа этого учреждения строилась в строгом соответствии с действующим тогда в католических странах законодательством .

Цели и средства

Пытки, применяемые к обвиняемым в ереси. Гравюра 1508 года.

Основной задачей инквизиции являлось определение, является ли обвиняемый виновным в ереси .

С конца XV века , когда в Европе начинают распространяться представления о массовом присутствии заключивших договор с нечистой силой ведьм среди обычного населения, в её компетенцию начинают входить процессы о ведьмах. В то же время подавляющее число приговоров о ведьмах вынесли светские суды католических и протестантских стран в XVI и XVII веках . Хотя инквизиция действительно преследовала ведьм, точно так же поступало и практически любое светское правительство . К концу XVI века римские инквизиторы начали выражать серьёзные сомнения в большинстве случаев обвинения в ведовстве . Также в компетенцию инквизиции с 1451 года Папа Николай V передал дела о еврейских погромах . Инквизиция должна была не только наказывать погромщиков, но и действовать превентивно, предупреждая насилие.

Юристы католической церкви огромное значение придавали чистосердечному признанию . Кроме обычных допросов , применялась, как и в светских судах того времени, пытка подозреваемого. В том случае, если подозреваемый не умирал в ходе следствия , а признавался в содеянном и раскаивался, то материалы дела передавались в суд . Внесудебных расправ инквизиция не допускала.

Судебная процедура

VIII. Инквизитор допрашивал свидетелей в присутствии секретаря и двух священников, которым было поручено наблюдать, чтобы показания верно записывались, или, по крайней мере, присутствовать, когда они были даны, чтобы выслушивать их при чтении полностью. Это чтение происходило в присутствии свидетелей, у которых спрашивали, признают ли они то, что сейчас им было прочитано. Если преступление или подозрение в ереси было доказано на предварительном следствии, то оговоренного арестовывали и сажали в церковную тюрьму, в случае если в городе не было доминиканского монастыря, который обыкновенно заменял ее. После ареста подсудимый подвергался допросу, и против него тотчас же начиналось дело согласно правилам, причем делалось сравнение его ответов с показаниями предварительного следствия.

IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора.

Смертная казнь, как и конфискация, была мерою, которую в теории Инквизиция не применяла. Её дело было употребить все усилия, чтобы вернуть еретика в лоно Церкви; если он упорствовал, или если его обращение было притворным, ей нечего было с ним более делать. Как не католик, он не подлежал юрисдикции Церкви, которую он отвергал, и Церковь была вынуждена объявить его еретиком и лишить своего покровительства. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от Церкви или объявлением, что виновный не считается более подсудным суду Церкви; иногда добавлялось, что он передаётся светскому суду, что он отпущен на волю - ужасное выражение, обозначавшее, что окончилось уже прямое вмешательство Церкви в его судьбу. С течением времени приговоры стали пространнее; часто уже начинает встречаться замечание, поясняющее, что Церковь ничего не может более сделать, чтобы загладить прегрешения виновного, и передача его в руки светской власти сопровождается следующими знаменательными словами: debita animadversione puniendum, то есть «да будет наказан по заслугам». Лицемерное обращение, в котором Инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего, не встречается в старинных приговорах и никогда не формулировалось точно.

Инквизитор Пегна не задумывается признать, что это воззвание к милосердию было пустою формальностью, и объясняет, что к нему прибегали только с той целью, чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением канонических правил. Но в то же время Церковь зорко следила за тем, чтобы её резолюция не толковалась превратно. Она поучала, что не может быть и речи о каком-либо снисхождении, если еретик не раскается и не засвидетельствует своей искренности выдачей всех своих единомышленников. Неумолимая логика св. Фомы Аквината ясно установила, что светская власть не могла не предавать еретиков смерти, и что только вследствие своей безграничной любви Церковь могла два раза обращаться к еретикам со словами убеждения раньше, чем предать их в руки светской власти на заслуженное наказание. Сами инквизиторы нисколько не скрывали этого и постоянно учили, что осужденный ими еретик должен быть предан смерти; это видно, между прочим, из того, что они воздерживались произносить свой приговор над ним в пределах церковной ограды, которую осквернило бы осуждение на смертную казнь, а произносили его на площади, где происходило последнее действие аутодафе. Один из их докторов XIII века, цитируемый в XIV веке Бернаром Ги, так аргументирует это: «Цель Инквизиции - уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того, как они будут выданы в руки светской власти».

Основные исторические этапы

Хронологически историю инквизиции можно разделить на три этапа:

додоминиканский (преследования еретиков до XII века);

доминиканский (со времени Тулузского собора 1229 г. );

испанская инквизиция .

В 1-м периоде суд над еретиками составлял часть функций епископской власти, а преследование их имело временный и случайный характер; во 2-м создаются постоянные инквизиционные трибуналы, находящиеся в специальном ведении доминиканских монахов; в З-м инквизиционная система тесно связывается с интересами монархической централизации в Испании и притязаниями её государей на политическую и религиозную супрематию в Европе, сперва служа орудием борьбы против мавров и евреев, а потом, вместе с Иезуитским орденом, являясь боевою силою католической реакции XVI века против протестантизма .

Преследования еретиков до XII века

Зародыши Инквизиции можно найти ещё в первые века христианства - в обязанности диаконов разыскивать и исправлять заблуждения в вере, в судебной власти епископов над еретиками. Суд епископский был прост и не отличался жестокостью; самым сильным наказанием в то время было отлучение от церкви.

Со времени признания христианства государственной религией Римской империи, к церковным наказаниям присоединились и гражданские. В 316 году Константин Великий издал эдикт, присуждавший донатистов к конфискации имущества. Угроза смертною казнью впервые произнесена была Феодосием Великим в 382 году по отношению к манихеям, а в 385 г. приведена была в исполнение над присциллианами.

В капитуляриях Карла Великого встречаются предписания, обязывающие епископов следить за нравами и правильным исповеданием веры в их епархиях, а на саксонских границах - искоренять языческие обычаи. В 844 году Карл Лысый предписал епископам утверждать народ в вере посредством проповедей, расследовать и исправлять его заблуждения («ut populi errata inquirant et corrigant»).

В IX и X вв. епископы достигают высокой степени могущества; в XI век, во время преследования патаренов в Италии, деятельность их отличается большою энергией. Уже в эту эпоху церковь охотнее обращается к насильственным мерам против еретиков, чем к средствам увещания. Наиболее строгими наказаниями еретиков уже в ту пору были конфискация имущества и сожжение на костре . Так Анна Комнина описывает в «Алексиаде» сожжение на костре богомила Василия в 1118 году, говоря про императора, что тот принял решение «новое, необычное по своему характеру, неслыханное по своей смелости».

Доминиканский период

Слово «Инквизиция», в техническом смысле, употреблено впервые на Турском соборе 1163 года (англ.)русск. , а на Тулузском соборе в 1229 г., апостольский легат «mandavit inquisitionem fieri contra haereticos suspectatos de haeretica pravitate».

Ещё на Веронском синоде (англ.)русск. в 1185 году, изданы были точные правила касательно преследования еретиков, обязывавшие епископов возможно чаще ревизовать свои епархии и выбирать зажиточных мирян, которые оказывали бы им содействие в розыске еретиков и предании их епископскому суду; светским властям предписывалось оказывать поддержку епископам, под страхом отлучения и других наказаний.

Дальнейшим своим развитием инквизиция обязана деятельности Иннокентия III (1198-1216), Григория IX (1227-1241) и Иннокентия IV (1243-1254). Около 1199 г. Иннокентий III уполномочил двух цистерцианских монахов, Гюи и Ренье, объездить, в качестве папских легатов, диоцезы южной Франции и Испании, для искоренения ереси вальденсов и катаров . Этим создавалась как бы новая духовная власть, имевшая свои специальные функции и почти независимая от епископов. В 1203 г. Иннокентий III отправил туда же двух других цистерианцев, из монастыря Фонтевро (Fontevrault) - Пьера Кастельно и Ральфа; вскоре к ним был присоединен и аббат этого монастыря, Арнольд, и все трое возведены были в звание апостольских легатов. Предписание возможно строже обходиться с еретиками привело, в 1209 г., к убийству Пьера Кастельно, что послужило сигналом к кровавой и опустошительной борьбе, известной под именем альбигойских войн.

Несмотря на крестовый поход Симона де Монфора , ересь продолжала упорно держаться, пока против неё не выступил Доминик Гусман (X, 959), основатель ордена доминиканцев. В заведование этого ордена всюду перешли инквизиционные суды, после того как последние изъяты были Григорием IX из епископской юрисдикции. На Тулузском соборе 1229 года было постановлено, чтобы каждый епископ назначал одного священника и одно или более светских лиц для тайного розыска еретиков в пределах данной епархии. Несколько лет спустя инквизиторские обязанности были изъяты из компетенции епископов и специально вверены доминиканцам, представлявшим то преимущество перед епископами, что они не были связаны ни личными, ни общественными узами с населением данной местности, и потому могли действовать, безусловно, в папских интересах и не давать пощады еретикам.

Установленные в 1233 году инквизиционные суды вызвали в 1234 году народное восстание в Нарбонне , а в 1242 году - в Авиньоне . Несмотря на это, они продолжали действовать в Провансе и распространены были даже и на северную Францию. По настоянию Людовика IX , папа Александр IV назначил в 1255 году в Париже одного доминиканского и одного францисканского монахов на должность генеральных инквизиторов Франции. Ультрамонтанское вмешательство в дела галликанской церкви встречало, однако, беспрестанное противодействие со стороны её представителей; начиная с XIV века, французская инквизиция подвергается ограничениям со стороны государственной власти и постепенно приходит в упадок, которого не могли удержать даже усилия королей XVI века, боровшихся против реформации.

Тем же Григорием IX инквизиция введена была в Каталонии, в Ломбардии и в Германии, причем повсюду инквизиторами назначались доминиканцы. Из Каталонии инквизиция быстро распространилась по всему Пиренейскому полуострову, из Ломбардии - в различных частях Италии, не везде, впрочем, отличаясь одинаковою силой и характером. Так, например, в Неаполе она никогда не пользовалась большим значением, вследствие беспрестанных раздоров между неаполитанскими государями и римской курией. В Венеции инквизиция (совет десяти) возникла в XIV век для розыска соучастников заговора Тьеполо и являлась политическим трибуналом. Наибольшего развития и силы инквизиция достигла в Риме. О степени влияния инквизиции в Италии и о впечатлении, произведенном ею на умы, свидетельствует сохранившаяся во флорентийской церкви Santa Maria Novella знаменитая фреска Симона Мемми, под названием «Domini canes» - «Божьи псы», (каламбур, основанный на созвучии этих слов со словом dominicani - доминиканцы), изображающая черно-белых собак, отгоняющих волков от стада. Наибольшего развития итальянская инквизиция достигает в XVI век, при папах Пии V и Сиксте V .

В Германии инквизиция первоначально направлена была против племени стедингов, отстаивавших свою независимость от бременского архиепископа, Здесь она встретила всеобщий протест. Первым инквизитором Германии был Конрад Марбургский ; в 1233 году он был убит во время народного восстания, а в следующем году той же участи подверглись и два главные его помощника. По этому поводу в Вормской летописи говорится: «таким образом, при Божьей помощи, Германия освободилась от гнусного и неслыханного суда». Позже папа Урбан V , опираясь на поддержку императора Карла IV , снова назначил в Германию двух доминиканцев, в качестве инквизиторов; однако, и после этого инквизиция не получила здесь развития. Последние следы её были уничтожены реформацией. Инквизиция проникла даже в Англию, для борьбы против учения Уиклифа и его последователей; но здесь значение её было ничтожно.

Из славянских государств только в Польше существовала инквизиция, и то очень недолго. Вообще, учреждение это пустило более или менее глубокие корни только в Испании, Португалии и Италии, где католицизм оказывал глубокое влияние на умы и характер населения.

Испанская инквизиция

Основная статья: Испанская инквизиция

Испанская инквизиция, возникшая в XIII веке , как отголосок современных событий в южной Франции , возрождается с новой силой в конце XV века , получает новую организацию и приобретает огромное политическое значение. Испания представляла наиболее благоприятные условия для развития инквизиции. Многовековая борьба с маврами способствовала развитию в народе религиозного фанатизма , которым с успехом воспользовались водворившиеся здесь доминиканцы . Нехристиан, именно евреев и мавров, было много в местностях, отвоеванных от мавров христианскими королями Пиренейского полуострова. Мавры и усвоившие их образованность евреи являлись наиболее просвещенными, производительными и зажиточными элементами населения. Богатство их внушало зависть народу и представляло соблазн для правительства. Уже в конце XIV века масса евреев и мавров силою вынуждены были принять христианство (см. Марраны и Мориски ), но многие и после того продолжали тайно исповедовать религию отцов.

Томмазо Торквемада , основатель испанской инквизиции

Систематическое преследование этих подозрительных христиан инквизицией начинается со времени соединения Кастилии и Арагона в одну монархию, при Изабелле Кастильской и Фердинанде Католике , реорганизовавших инквизиционную систему. Мотивом реорганизации являлся не столько религиозный фанатизм , сколько желание воспользоваться инквизицией для упрочения государственного единства Испании и увеличения государственных доходов, путем конфискации имущества осужденных. Душою новой инквизиции в Испании был духовник Изабеллы, доминиканец Торквемада . В 1478 году была получена булла от Сикста IV , разрешавшая «католическим королям » установление новой инквизиции, а в 1480 году был учрежден в Севилье первый трибунал её; деятельность свою он открыл в начале следующего года, а к концу его уже мог похвалиться преданием казни 298 еретиков . Результатом этого была всеобщая паника и целый ряд жалоб на действия трибунала , обращенных к папе, главным образом, со стороны епископов. В ответ на эти жалобы Сикст IV в 1483 году предписал инквизиторам придерживаться той же строгости по отношению к еретикам, а рассмотрение апелляций на действия инквизиции поручил севильскому архиепископу Иньиго Манрикесу . Несколько месяцев спустя, он назначил великим ген. инквизитором Кастилии и Арагона Торквемаду, который и завершил дело преобразования испанской инквизиции.

Инквизиционный трибунал сперва состоял из председателя, 2 юристов-ассесоров и 3 королевских советников. Эта организация скоро оказалась недостаточной и взамен её создана была целая система инквизиционных учреждений: центральный инквизиционный совет (так назыв. Consejo de la suprema) и 4 местных трибунала, число которых потом было увеличено до 10. Имущества, конфискованные у еретиков, составляли фонд, из которого черпались средства для содержания инквизиционных трибуналов и который, вместе с тем, служил источником обогащения папской и королевской казны. В 1484 году Торквемада назначил в Севилье общий съезд всех членов испанских инквизиционных трибуналов, и здесь был выработан кодекс (сперва 28 постановлений; 11 были добавлены позднее), регулировавший инквизиционный процесс.

«Трибунал инквизиции», Ф. Гойя (1812 -1819 )

С тех пор дело очищения Испании от еретиков и нехристиан стало быстро продвигаться вперед, особенно после 1492 года , когда Торквемаде удалось добиться у католических королей изгнания из Испании всех евреев. Результаты истребительной деятельности испанской инквизиции при Торквемаде, в период от 1481 года до 1498 года, выражаются следующими цифрами: около 8.800 человек было сожжено на костре; 90.000 человек подверглось конфискации имущества и церковным наказаниям; кроме того, были сожжены изображения, в виде чучел или портретов, 6.500 человек, спасшихся от казни посредством бегства или смерти. В Кастилии инквизиция пользовалась популярностью среди фанатичной толпы, с удовольствием собиравшейся на аутодафе, а Торквемада до самой смерти встречал всеобщий почет. Но в Арагоне действия инквизиции неоднократно вызывала взрывы народного негодования; во время одного из них Педро Арбуэс , председатель инквизиционного суда в Сарагосе , не уступавший в жестокости Торквемаде, был убит в церкви, в 1485 г. Преемники Торквемады, Диего-Деса и особенно Хименес, архиепископ толедский и духовник Изабеллы, закончили дело религиозного объединения Испании.

Несколько лет спустя после завоевания Гранады, мавры подверглись гонениям за веру, несмотря на обеспечение за ними религиозной свободы условиями капитуляционного договора 1492 года . В 1502 году им было предписано либо креститься, либо оставить Испанию. Часть мавров покинула родину, большинство крестилось; однако, крестившиеся мавры (мориски) не избавились от преследований и, наконец, были изгнаны из Испании Филиппом III, в 1609 году . Изгнание евреев, мавров и морисков, составлявших более 3 миллионов населения, и притом самого образованного, трудолюбивого и богатого, повлекло за собою неисчислимые потери для испанского земледелия, промышленности и торговли, что не помешало Испании стать самой богатой страной, создать могучий флот и колонизировать большие просторы в Новом свете.

Хименес уничтожил последние остатки епископской оппозиции. Испанская инквизиция проникла в Нидерланды и Португалию и послужила образцом для итальянских и французских инквизиторов. В Нидерландах она была установлена Карлом V в 1522 году и была причиной отпадения северных Нидерландов от Испании при Филиппе II . В Португалии инквизиция введена была в 1536 году и отсюда распространилась на португальские колонии в Ост-Индии, где центром её был Гоа .

Инквизиция в Российской империи

В Российской империи организация с похожим названием, «Приказ протоинквизиторских дел», была создана в 1711 году указом Петра I для надзора за епископами в их церковной хозяйственной и судебной деятельности в делах небольшой важности. В состав духовных инквизиторов входили представители чёрного и белого духовенства. Все они подчинялись провинциал-инквизиторам городов, где располагались архиерейские дома. Провинциал-инквизиторы подчинялись московскому протоинквизитору. Первым московским протоинквизитором был назначен Пафнутий, архимандрит Данилова монастыря в Москве. В свою очередь, он подчинялся Синоду. Прежде чем отправить свой донос, духовный инквизитор должен был известить вышестоящее начальство обвиняемого им или местного архиерея. Если дело кончалось штрафом, после его назначения и выплаты половина денег полагалась доносителю. В 1724 году Приказ протоинквизиторских дел прекратил свое существование, однако должности инквизиторов были упразднены лишь 25 января 1727 года.

По словам П. И. Мельникова (принимавшего в качестве чиновника министерства внутренних дел участие в преследованиях старообрядцев ), «действия московской инквизиции далеко не то, что действия инквизиции римско-католической; она просуществовала не более пяти лет и не успела развить свои действия, как хотелось инквизиторам … Главное же потому инквизиция не имела у нас значительного развития, что будучи противна духу православия она в самом духовенстве не встретила сочувствия» .

Другие страны

По образцу испанской инквизиционной системы, в 1542 году в Риме учреждена была «конгрегация святой инквизиции», власть которой безусловно признана была в герцогствах Миланском и Тосканском; в Неаполитанском королевстве и Венецианской республике действия её подлежали правительственному контролю. Во Франции Генрих II пытался учредить инквизицию по тому же образцу, а Франциск II , в 1559 году перенес функции инквизиционного суда на парламент, где для этого образовано было особое отделение, так наз. chambres ardentes(огненная палата).

Галилей перед Римской инквизицией

Действия инквизиционного трибунала облекались строгой таинственностью. Действовала система шпионства и доносов. Как только обвиненный или заподозренный привлекался к суду инквизицией, начинался предварительный допрос, результаты которого представлялись трибуналу. Если последний находил дело подлежащим своей юрисдикции, - что обыкновенно и случалось, - то доносчики и свидетели снова допрашивались и их показания, вместе со всеми уликами; передавались на рассмотрение доминиканских богословов, так называемых квалификаторов святой инквизиции.

Если квалификаторы высказывались против обвиняемого, его тотчас же отводили в секретную тюрьму, после чего между узником и внешним миром прекращались всякие сношения. Затем следовали 3 первые аудиенции, во время которых инквизиторы, не объявляя подсудимому пунктов обвинения, старались путем вопросов запутать его в ответах и хитростью исторгнуть у него сознание в возводимых на него преступлениях. В случае сознания, он ставился в разряд «раскаивающихся» и мог рассчитывать на снисхождение суда; в случай упорного отрицания вины, обвиняемого, по требованию прокурора, вводили в камеру пыток. После пытки измученную жертву снова вводили в аудиенц-залу и только теперь знакомили её с пунктами обвинения, на которые требовали ответа. Обвиняемого спрашивали, желает ли он защищаться или нет, и, в случае утвердительного ответа, предлагали ему выбрать себе защитника из списка лиц, составленного его же обвинителями. Понятно, что защита при таких условиях была не более как грубым издевательством над жертвой трибунала. По окончании процесса, продолжавшегося нередко несколько месяцев, снова приглашались квалификаторы и давали своё окончательное мнение по данному делу, почти всегда - не в пользу подсудимого.

Эта тема, до сих пор вызывает у людей самые разные ощущения. Впрочем, я думаю, - всех адекватных людей - а об остальных мы говорить здесь и сейчас не будем - объединяет то, что ощущения у них в этой связи примерно одни и те же: страх, ужас и недоумение: чувства, - незнакомые, похоже, средневековым инквизиторам.

Мы вовсе и не собирались затрагивать эту тему - инквизиция в Европе - на сайте, но…

Довелось мне недавно побывать на острове Мальта и посетить там музей инквизиции. И оказалось, что не рассказать вам об этом уже невозможно. Потому что слишком уж наглядно всё это предстало теперь и передо мною… И именно в средневековье руками инквизиции творил свое правосудие в Европе церковный суд.

История инквизиции в средние века -

вещь интересная. В сущности, само значение слова инквизиция - а точнее, - святая инквизиция или “святой трибунал” определяет старинный институт римско-католической церкви, ставивший перед собой задачу розыска, суда и наказания еретиков. И само слово инквизиция (от лат. inquisitio ) именно это и обозначает: расследование, розыск.

Можно сказать, что времена инквизиции начались уже в XII веке, когда в Западной Европе церковь столкнулась с ростом недовольства оппозиционных настроений населения по отношению к религиозному движению. И, как результат, - на епископов была возложена обязанность выявлять, судить и передавать религиозных оппозиционеров для наказания светским властям. А в Германии и в Италии с 1226 по 1227 год высшей мерой наказания стало и вовсе сожжение еретиков на костре.

Начиная с 1231 года, дела о ереси были отнесены к сфере канонического права, и Григорий IX, Папа Римский, для их расследования, собственно, и создал инквизицию - уже как постоянный орган церковной юстиции. Вскоре инквизиция как таковая расширила свои границы и полномочия и начала полномасштабное преследование как представителей самых разных еретических сект, так и всех остальных колдунов, ведьм и богохульников.

К этому ставшим массовым европейскому движению примкнули такие страны как Испания (Арагона), Франция, центральная, северная и южная Италия. Инквизиция в России была тоже. Так называемые ведовские процессы появились у нас еще в XI веке, вскоре после утверждения христианства. А в «Уставе князя Владимира о церковных судах» - одном из древнейших юридических памятников, было сказано, что к делам, разбиравшимся и судимых православной церковью, относились ведовство, волхование и чародейство .

Торжество

Среди великих и ужасных деяний и ритуалов человеческой изощренности, имевших место в средние века в Европе, можно назвать такую процедуру как аутодафе : торжественную религиозную церемонию, а проще сказать, - торжество, которое устраивалось в тот период инквизицией по поводу объявления того или иного приговора несчастным еретикам.

Такую практику установила в конце XV века испанская инквизиция и первое торжественное сожжение там шести еретиков было проведено в Севилье в 1481 году.

Распространение инквизиции по миру

Интересно, что законы инквизиции действовали и в американских испанских колониях; менее широкие масштабы она носила в Португалии, имела место в Мексике, Бразилии и Перу. А инквизиция в Испании привела к тому, что с 1481 по 1808 год здесь было сожжено живьем 31912 человек и свыше 29-ти тысяч было замуровано и отправлено на галеры с конфискацией имущества.

«Пребудьте во Мне, а Я в вас! - гласила словами из Евангелия святая церковь, отправляя людей таким образом в мир иной… - Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин 15:4.6)

Вот так, можно сказать, и зарождалась европейская демократия. И, как ни странно, может быть, именно пережив такой генетический опыт, люди здесь стали так трепетно относиться к индивидуальному праву человека в обществе… - впрочем, - это лишь мое предположение.

Инквизиционный бум наблюдался в Европе не один раз

Так, свое второе рождение в Испании он пережил уже в конце XV века и в течение трех с половиной столетий орудия пыток инквизиции и ее костры стали реальным орудием королевского абсолютизма. А Томас Торквемада, великий инквизитор всех времени и народов, прославил, можно сказать, суд инквизиции в веках особой его жестокостью и изощренностью.

Так что, если говорить о таком явлении как европейская священная инквизиция в целом, то несколько ее исторических периодов будут выглядеть следующим образом:

• XIII-XV вв., - период начальный, когда жертвой инквизиции были, в основном, разного рода сектанты;
• Года Эпохи Возрождения - когда сожжение еретиков - это была, в основном, расправа над деятелями науки и культуры;
• И третий период - времена эпохи Просвещения, когда церковь, а с нею и государство, избавлялись от сторонников Великой Французской революции.

Кстати, во Франции инквизиционные пытки были отменены Наполеоном, в то время как в Испании они просуществовали вплоть до середины XIX века.

Но - вернемся на Мальту.

Здесь в темные времена средневековья правил орден госпитальеров . Здесь же было и представительство Святой инквизиции. И то, что великая инквизиция и на этом небольшом острове процветала - красноречиво подтверждают экспонаты музея, с рассказа о котором и началось это повествование.

Изначально у меня не было цели проследить все исторически-юридические закономерности этого скорбного - с нашей точки зрения - и вполне себе зрелищно-торжественного - с точки зрения наших европейских предков - процесса. Мне просто хотелось вам показать, как всё это выглядит сегодня.

Эти фотографии я сделала в музее инквизиции на Мальте, - и с удовольствием теперь познакомлю с ними и вас:

Трибунал
Великий инквизитор
Платье Великого Инквизитора
Спальня Великого инквизитора
Небо с овчинку…
Тайное вечере
Священная книга
Библейский сюжет

Клетки-казематы
Камера-одиночка

Инструменты инквизиции в камере
Кухня инквизиции
Крупным планом
Дом, где жил палач
Почетный знак почетного человека: топорики
Без надежды
Библейская композиция


Столовая
Стол дома инквизиторов
Средневековая кухонная утварь
Посуда инквизитора
Горшки инквизиции
Уже не раскаленные сковородки
Свет в конце тоннеля
Прощание
Без лица
Средние века
Разговор
Maita, Birgu, Ла Валетта
Несмотря ни на что…

Обновлено: 28.09.2012 - 19:02

3.5. Святая инквизиция.

Термин «инквизиция» в переводе с латинского означает «розыск», «расследование», «исследование». Этот термин использовался в юридической практике европейских государств ещё до того, как появилась церковная инквизиция.

Уже во II веке появились разночтения, различные толкования христианского учения. И это естественно, ибо каждый богослов или проповедник, читая «Священное писание», мог по-своему понимать и интерпретировать отдельные части Писания, логически слабо связанные между собой, описывающие по большей части мифические события и не представляющие какой-то цельной теории или конкретных наставлений. Религиозная фантазия авторов Библии создала тексты, содержащие, наряду с некоторыми моральными требованиями и житейскими советами верующим, множество запретов, предостережений и угроз в связи с предстоящим концом света, вторым пришествием Христа и т.д. Само содержание "символа веры" не предполагало его однозначной трактовки. Поэтому появились ортодоксальные ("правильные") толкования вероучения и "неправильные", ошибочные толкования, получившие название ереси.

Соответственно тех, кто придерживался ересей, стали называть еретиками. Уже в первые века христианства началась борьба с еретиками. Сначала это выглядело достаточно просто и мирно. Заблуждающихся в вере священники вразумляли и исправляли словом. Если это им не удавалось, то подозреваемого в ереси приводили на суд епископа. Епископский суд не был жестоким, о физических наказаниях не было и речи. Самым большим наказанием тогда было отлучение от церкви.

Но такой гуманизм существовал недолго. По мере укрепления позиций католической церкви борьба с ересью усиливалась, а методы и средства этой борьбы совершенствовались. Как мы уже знаем, после Никейского собора (325 г.) христианская религия в Римской империи стала государственной, а преступления против церкви стали считаться государственными преступлениями. По преданию, император Константин, возглавлявший Никейский собор и впоследствии причисленный к лику святых, отличался исключительной жестокостью. Например, во время войны с франками он отдавал пленных на растерзание диким зверям, которых его армия для этих целей вела за собой. Святому Константину не без оснований приписываются убийство жены и сына, а также другие ужасные преступления.

В 1185 году Веронский синод издал для епископов указания о том, как следует выявлять и наказывать еретиков. Епископам предписывалось почаще объезжать свои епархии, прислушиваться к разговорам среди верующих и при выявлении еретиков предавать их епископскому суду. При этом зажиточные миряне обязаны были помогать церковникам в розыске еретиков. Для охоты на еретиков епископы должны были подбирать наиболее фанатичных, преданных истинной вере, твёрдых и решительных людей, от которых требовалось одно: как можно более строго обходиться с еретиками.

С такими же задачами в епархии (диоцезы) уполномоченные посылались и непосредственно папой. Так, в 1203 году несколько монахов были посланы папой Иннокентием III для искоренения ереси в южной Франции и Испании. Они были возведены в звание апостольских легатов, что делало их почти независимыми от местных епископов. Это означало появление новой церковной власти со своими специфическими функциями, почти независимой от епископов. Вскоре последовали результаты. Апостольские легаты Иннокентия III с таким рвением исполняли свои «священные» обязанности, с такой жестокостью допрашивали подозреваемых в ереси, что один из легатов был убит возмущенным народом. Мы увидим далее, что это привело к жестокой войне с альбигойцами.

Для того, чтобы на «профессиональной основе» и «объективно» решать вопросы о том, кто исповедует «истинную» веру, а кто - ересь, папа Иннокентий III в 1215 году учредил особый церковный суд католической церкви под названием «Инквизиция». Для предания такому суду было достаточно слухов о ереси.

Суд без следствия, как известно, не бывает если, конечно, не считать так называемых судов «тройки» в Советском Союзе в 30-х годах XX века. В те достопамятные времена эти «тройки» отправляли на расстрел «врагов народа» за 30-40 минут без всякого следствия - зачем лишние формальности и ненужная волокита? Сталинская формула была проста до гениальности: «нет человека - нет проблемы».

Возможно, этот пример не совсем корректен, потому что здесь мы имеем дело с маниакально-параноидальными отклонениями психики известного политического деятеля. Другое дело - католическая церковная инквизиция. Там всё было солидно, «по закону». Для обнаружения и расследования ереси и наказания её носителей папа Григорий IXна Тулузском соборе в 1229 году учредил во Франции церковные трибуналы, которые вели и предварительное, и судебное следствие, и весь недолгий и весьма эффективный процесс.

Потом такие суды инквизиции были введены в Испании, Италии и Германии. По решению Тулузского собора каждый епископ создал тайную службу для розыска еретиков в своей епархии. Служба эта формировалась из нескольких светских лиц во главе со священником. Однако в 1232 году епископы были освобождены от инквизиторских обязанностей. Эти обязанности теперь были возложены на доминиканцев - монахов доминиканского ордена. Этот орден основал в 1215 году испанский дворянин Доминик Гусман (1170-1221) для борьбы с ересями. Доминиканцы называли себя псами Господа (Domini canes). Орден подчинялся непосредственно папе римскому. Не имея никаких связей и знакомств с местным населением, доминиканцы были для папы более надёжной силой в борьбе с ересью по сравнению с епископскими службами.

В истории инквизиции время от Тулузского собора (1229 г.) до конца XV века исследователи называют доминиканским периодом. С конца XV века с новой силой вступает в действие испанская инквизиция, возникшая ещё в XIII веке.

Хотя инквизиция в 1232 году папой Григорием IX была передана в ведение ордена доминиканцев, инквизиторами иногда назначались также монахи ордена францисканцев. Это не меняло характера судопроизводства. Несправедливость и жестокость решений инквизиционных судов, установленных, например, во Франции в 1233 году, уже в 1234 году привели к народному восстанию в Нарбонне.

Суды инквизиции на практике придерживались простого правила: чтобы уничтожить ересь, нужно уничтожить еретиков. Если на суде обвиняемый отказывался отречься от ереси считал себя невиновным, его отдавали в руки светского суда для наказания с копией приговора, на которой обычно делали приписку: «да будет наказан по заслугам». Практически это означало, что «виновный» подлежит смертной казни. В стенах церковного суда смертный приговор не оглашался, т.к. это нарушило бы канонические правила. Инквизиция строго следила за тем, чтобы человек, осужденный церковным судом, обязательно был приговорен светским судом к смертной казни.

Из всех видов смертной казни инквизиция предпочитала сожжение «виновных в ереси» заживо на кострах: во-первых - гигиенично, во-вторых - ересь наверняка уничтожалась священным пламенем и, в-третьих - это действо должно было наводить страх на потенциальных еретиков.

Во времена епископских судов смертных приговоров было немного, а самым первым смертным приговором считается приговор, вынесенный в 385 году в отношении участников секты присциллианов. Зато с самого начала функционирования судов инквизиции, т.е. после 1215 года, зловещие костры, в которых мученической смертью погибали ни в чём не повинные люди, заполыхали почти по всей Европе.

Приведём два примера борьбы католической церкви с ересью, которые хорошо известны в истории: истребление альбигойцев и уничтожение секты вальденсов . Обе эти кровопролитные драмы начались ещё до появления судов инквизиции.

Альбигойцы (по названию города Альби в южной области Франции Лангедок) - представители учения, распространившегося на юге Франции в XII-XIII вв. Альбигойцы отрицали важнейшие церковные догматы и обряды, выступали против всякой эксплуатации - и светской, и духовной, против феодального землевладения, десятины и т.п. Расправой над Альбигойцами прославился папа Александр III (до избрания на Святой Престол - кардинал Роландо Бандинелли). За два года до своей смерти, в 1179 году, этот до кровожадности жестокий святой отец отправил Генриха - аббата города Клервос очистить от ереси города Южной Франции. Войско фанатиков под руководством этого аббата ревностно исполнило святую миссию. По всей Южной Франции рекой полилась кровь. Альбигойцы были рассеяны, многие погибли при погромах. Оставшиеся не сдавались врагу, а лишь затаились. Это был первый акт кровавой трагедии.

Второй акт наступил уже в XIII веке. С 1198 года по 1216 год Святой Престол возглавлял папа Иннокентий III. Безгранично честолюбивый, происходивший из знатного рода графов Сеньи, этот сто восемьдесят первый по счёту наместник святого апостола Петра был убеждёнв необходимости подчинить весь мир папской власти. «Власть королей простирается только на отдельные области, власть Петра обнимает все царства» - писал он в одном из своих посланий.

В 1192 году окончился начавшийся в 1189 году 3-й крестовый поход в Палестину с ничтожными результатами, несмотря на то, что папе Клементу III (дяде Иннокентия III) удалось убедить английского, французского и германского королей участвовать в этом походе. Иерусалим, где, по преданию, находится гроб Господний, остался в руках мусульман.

Для справки: Египетский султан Саладин (1171-1193) разгромил крестоносцев в 1187 году и захватил ряд городов в Сирии и Палестине, в том числе и Иерусалим.

Иннокентий III начал в 1203 году готовить новый, четвёртый крестовый поход, призывая к участию в нём всякого, кто пожелает, даже уголовных преступников. Но, как мы уже рассказывали, крестоносные отряды в 1204 году повернули на Константинополь, разгромили православные храмы и более чем на полвека установили в Византии латинские порядки. Такой итог мог бы вполне удовлетворить Иннокентия III. Но ему этого было мало, и он организовал другой крестовый поход - поход против альбигойцев, которые своим учением могли нанести немалый ущерб католической вере, а значит и могуществу папы.

Около 1207 года Иннокентий III посылает в Южную Францию усиленный отряд монахов, которым ставится задача: добиться отречения еретиков от исповедуемого ими учения. Для этого разрешалось применение любых средств и пыток: огнём, водой, железом, голодом. Условие своим легатам папа поставил единственное - быть неумолимыми для решения поставленной задачи. Участников похода заверили, что их священный труд во славу церкви непременно зачтётся для спасения души.

Работа по отречению еретиков на деле превратилась в страшную резню беззащитных людей. Зрелище, которое потрясло весь христианский мир описано летописцем Перреном в его «Истории альбигойцев». Тысячи людей были повешены, сожжены на кострах, замучены пытками при допросах. Ужасная несправедливость и нелепость расправы состояла в том, что альбигойцы были истинно верующими и погибали «только за то, что они отдавали все свои помыслы одному всевышнему Богу и отказывались верить в пустые церемонии, придуманные людьми».

Несмотря на обилие жертв, папа остался недоволен результатами работы своих легатов: во-первых, не все еретики были уничтожены, кое-кто остался в живых; во-вторых, монахи довольно долго возились с альбигойцами - почти два года. Всё это, по мнению папы, свидетельствовало о недостаточном религиозном рвении монахов при исполнении священного долга. Поэтому Иннокентий III посылает дополнительные силы в Южную Францию в виде многочисленного ополчения, состоящего из фанатичных христиан, по большей части уголовников, заслуживавших, по мнению летописца, виселицы. Командовал этим крестоносным войском некий монах Симон де Монфор, преследовавший цель завладеть землями Тулузского графа Раймунда и получить его титул. Граф Раймунд был одним из вождей альбигойцев.

Вскоре (около 1210 года) к бандам Симона де Монфора присоединился Доминик Гусман, будущий инквизитор, со своей фанатичной монашеской братией.

Началось массовое уничтожение альбигойцев. Первым был осаждён город Безьер. Целый месяц его жители героически защищались, но, блокированные со всех сторон, израсходовав остатки продовольствия, были вынуждены капитулировать. Но никто не собирался принять их капитуляцию. Представителям города Доминик заявил, что по повелению святого отца город будет сожжён, а всё его население будет уничтожено. Осаждённые поняли, что им ничего не остаётся, как только защищаться до последнего. Отчаянное сопротивление было сломлено, и началась страшная резня. Легаты папы понимали, что не все жители Безьера были еретиками, но это их не остановило. Солдаты убивали всех подряд: мужчин, женщин, детей, стариков. Кровь в прямом смысле лилась ручьями. Город Безьер был разрушен и сожжен, а шестьдесят тысяч погибших жителей остались под его развалинами.

После уничтожения Безьера папское войско двинулось на другие города Южной Франции. Тулуза, Альби, Каркассон и другие города, участвовавшие в альбигойском движении, были разгромлены, а большинство их жителей были зверски убиты. Особенное рвение в пытках и убийствах проявлял Доминик, вступая в самые кровопролитные схватки с мечом в одной руке и с крестом в другой. Этот фанатичный монах заложил таким образом крепкую базу под созданный им трибунал святой инквизиции. Альбигойцев он преследовал и при очередном папе - Гонории III. Умер Доминик в 1221 году.

Католическая церковь высоко оценила деятельность мастера заплечных дел, главного пса Господа, Доминика: в 1234 году он был причислен к лику святых.

Что касается другого погромщика альбигойцев - Симона де Монфора, то после расправы с альбигойцами он захватил земли, принадлежавшие графам городов Тулуза и Пуа. Папа Иннокентий III закрепил эти земли за Симоном в 1215 году, хотя до этого обещал возвратить их законным владельцам. Но недолго захватчик Симон де Монфор пользовался чужим добром: во время восстания в Тулузе в 1218 году он был убит под стенами этого города. Расправу над альбигойцами продолжал сын Симона.

После того, как Симон и Доминик, до конца исполнив свой долг перед церковью, покинули бренную землю и ушли в мир иной, преемник Иннокентия III папа Гонорий III, недолго погоревав о невосполнимой для дела святой инквизиции утрате, стал искать им замену. Но это оказалось совсем не лёгким делом. Не так уж часто можно встретить людей, способных истребить население большого города, не пощадив ни женщин, ни детей. Наконец святой отец уговорил французского короля Людовика VIII, и тот направил свою армию на помощь сыну Симона де Монфора, который ещё не успел до конца расправиться над альбигойцами. Как только помощь пришла, избиение еретиков резко ускорилось и закончилось их поголовным уничтожением. Немногие, кому удалось спастись, бежали в Ломбардию, но и там они подверглись преследованиям.

Расправа с сектой вальденсов началась в XII веке при папе Александре III (1159-1181) . Основателем секты вальденсов был лионский купец Пьер Вальд, который раздал своё имущество бедным и бродил по стране, призывая народ отказаться от суеверий, осквернивших истинную веру. Вальд привлёк на свою сторону многих последователей, которые стали называть себя вальденсами. Вальденсы во многом близки к альбигойцам. Их учение отвергало всякое церковное служение, кроме проповеди, и все таинства; оно утверждало, что хлеб может питать лишь тело, а духовной пищей является милосердие. Вальд осуждал индульгенцию и внешнюю обрядность римско-католической церкви, он считал, что папа - наместник сатаны.

Папа Александр III признал секту преступной, обрушил на вальденсов проклятия и объявил против них крестовый поход. По его призыву тысячи фанатиков, схватив оружие, ринулись в Южную Францию. Папа направил в Тулузу аббата Клервоского Генриха, отличившегося при расправе с альбигойцами. Сразу по прибытии банды во главе с указанным аббатом повсюду запылали костры. К последователям секты вальденсов фанатичное церковное войско применяло самые ужасные, самые изощрённые пытки. Тысячи стариков, женщин, детей были повешены, сожжены заживо, их имущество было конфисковано для пополнения казны короля и святого престола.

В те далёкие времена католическая церковь была полной владычицей европейских народов. Для укрепления своего господства она поддерживала различные суеверия невежественных и забитых народных масс. Не удивительно поэтому, что костры инквизиции вызывали не только страх и протест у людей с нормальной психикой, но и мстительную радость у христианских фанатиков, чьё сознание и разум были затуманены дикими суевериями и библейскими сказками. И так было не только в XII-XII веках, но и значительно позже, например, когда на костре инквизиции сгорел великий чешский гуманист, глава реформации в Чехии, профессор Пражского университета Ян Гус (1415 г.), а вслед за ним на костёр был брошен его друг и соратник, учёный Иероним Пражский (1416 г.) . Обоих этих выдающихся людей сожгли по приговору Констанцкого вселенского собора (1414-1418), причём схвачены они были инквизицией обманным, предательским образом. но и на этом дело не закончилось. Избранный на упомянутом соборе папа Мартин V, едва успев примерить тиару, отправил на костёр сотни ни в чём не повинных последователей Яна Гуса.

В последнем году XVI века (1600 г.) на костре инквизиции был сожжен итальянский учёный Джордано Бруно . И даже тогда находились фанатики с одурманенным церковниками сознанием, которые радовались гибели «еретика» Бруно.

Невозможно обойти молчанием такое страшное и позорное занятие католической церкви, как охота на ведьм . Впрочем, в этом гнусном занятии принимали участие также светские власти и протестантские церкви.

В Европе с конца XV века стали упорно появляться слухи и представления о якобы наличии среди населения женщин, заключивших договор с нечистой силой, с дьяволом. Всеобщий психоз дошел в Испании, Франции, Германии, Голландии и в других странах до такой степени, что там началась настоящая охота на ведьм. Процессы над ведьмами церковь передала в компетенцию инквизиции. Учёные монахи снабжали инквизиторов руководствами и инструкциями о том, как находить ведьм, как их пытать, как добиваться признаний. Папы в своих буллах и проповедях обещали прощение всех грехов и вечное блаженство в раю тем инквизиторам и судьям, которые обеспечат быстрый розыск и уничтожение ведьм.

Инквизиторы с рвением выполняли изуверские требования церковных иерархов в отношении преследования ведьм. Исторические документы содержат информацию об этой поистине сумасшедшей пляске смерти, охватившей в XV-XVII веках многие европейские страны. Читать такие документы очень тяжело. Ужасающие пытки терпели тысячи и тысячи женщин. Не умершие во время пыток заживо сжигались на кострах. Сами судьи называли эти пытки бесчеловечными. Во время пыток у несчастных часто возникали психические расстройства, и чтобы избавиться от невыносимых страданий, женщины оговаривали других. В силу глубокого невежества и тупости судьи принимали за истину самые нелепые измышления и наговоры запуганных и истерзанных людей, находящихся на грани безумия. Оговоры и доносы увеличивали число жертв. Население многих городов и местностей в Европе резко сократилось: ведь уничтожались тысячи женщин самого репродуктивного возраста. Только один пример: в небольшом немецком городке Оснабрюке в XVI веке за один год сожгли и замучили четыреста «ведьм» при общей численности населения около семисот человек. В подобной статистике о преступлениях католицизма можно найти и жуткие данные о сожжении живыми таких «ведьм», как девочки в возрасте от семи до десяти лет. И всё это делали христиане во имя «святой» веры! Что могло быть ужаснее на нашей Земле за последние 500-600 лет? Не будем искать сравнений, от этого ничего не изменится. Добавим только, что «логика» охоты на ведьм была такова, что чем умнее и красивее была женщина, тем больше у неё было шансов погибнуть в страшных церковных застенках, ибо красота и ум всегда привлекают внимание, всегда выделяют женщину из общей массы людей.

Часто инквизиция признавала ведьмами и бросала в костёр женщин, занимавшихся знахарством, сбором лекарственных трав и помогавших больным людям своими домашними лекарствами. Известно, например, что мать выдающегося немецкого учёного-астронома Иоганна Кеплера , подрабатывавшая лечением травами, с большим трудом избежала сожжения на костре. Арестованная инквизицией, она подвергалась длительным допросам с пытками, истощившими все её последние силы. Выпущенная на свободу усилиями своего сына, она после почти двухлетних страданий в церковной тюрьме вскоре умерла.

Пожалуй, всему миру известно имя народной героини Франции Жанны д"Арк , которая подняла французов на борьбу с английскими захватчиками и бургундцами, воевавшими вместе с ними против своего народа, против Франции. Жанна получила литературное имя Орлеанская дева за участие в снятии английской блокады города Орлеана. Героиня попала в плен к бургундцам, и они, такие же французы, как и Жанна, продали её англичанам. Король, который во многом был обязан Жанне военными успехами, мог выкупить её из плена или обменять на другого пленника, но не сделал этого. Англичане несколько месяцев держали Жанну в тюрьме, надев ей цепь на шею и ноги. Потом они пустили слух, будто успешно воевать Жанне помогал дьявол, будто она не кто иная как колдунья. Инквизиции этого было достаточно, чтобы судить Жанну за колдовство. И здесь мы видим предателей: это французские епископы, которые судили замечательную французскую девушку - патриотку и героиню. Конечно, эти мракобесы ничего другого не могли придумать, как осудить её к смерти на костре. В мае 1431 года Жанна д"Арк была сожжена на костре в городе Руане. У инквизиторов это вызвало неописуемую радость. Ещё бы, они выполнили священный долг христианина и заслужили от Бога дорогу прямо в рай. А у нормальных людей жестокая расправа над Жанной вызвала гнев. Народная война развернулась с новой силой, в Париже вспыхнуло восстание против англичан, и столица Франции была освобождена.

В XX веке папа римский причислил Жанну д"Арк к лику святых, т.е. через 500 лет. Сравните: «главный инквизитор» Доминик Гусман умер в 1221 г., а в 1234 г. был канонизирован папой Григорием IX.

Возможно, читатели, которые не изучали историю средних веков, или изучали её плохо, могут спросить: почему тогда в Европе было так много ведьм и колдуний?

Отвечаем сразу: вопрос неправильный, потому что в действительности их тогда не было, так же, как их нет и сейчас (лица, занимающиеся гаданием на картах, на воске или на кофейной гуще, а также знахари и шарлатаны-ясновидящие к ведьмам и колдуньям (колдунам) не относятся). Дело всё в том, что церковники и светские власти всегда использовали в своих целях тяжелые условия жизни народа. Вместо того, чтобы признать невозможность молитвами и крестными ходами улучшить жизнь на земле или сознаться в неумении светских властей управлять экономикой, они ищут причины всех бед в происках нечистой силы и ведьм, продавших душу дьяволу. Например, случился неурожай - ведьмы устроили; коровы не дают молока - ведьмы виноваты; долго нет дождей - ведьмы наколдовали. В тёмную эпоху средневекового мракобесия такие объяснения вполне устраивали суеверное и запуганное население. А потому выход был один: искать, находить и сжигать всех ведьм и колдуний (колдунов как-то реже вспоминали и искали). Ну, а если кто-нибудь сомневался в правильности и праведности действий святой инквизиции против ведьм или пытался протестовать, то попадал в костёр вместе с ведьмами.

Помимо кровавых дел по уничтожению ереси и женщин-ведьм, инквизиция «курировала», говоря современным языком, и еврейские погромы. Эти «богоугодные» дела католическая церковь также передала в ведение святой инквизиции.

Конец XIII века был отмечен не только жестокими гонениями на еретиков, но и первыми еврейскими погромами. Особенно тяжело приходилось евреям в Германии и Франции. Чего только ни придумывали церковники, натравливая на них народ. Они обвиняли евреев в самых чудовищных преступлениях, придумывали невероятные истории, изображая евреев слугами сатаны. Эти басни вызывали ярость у суеверного населения. Дома евреев и синагоги подвергались ограблению и разрушению, людей избивали, а иногда убивали.

Постыдным занятием «еврейские погромы» увлекалась не только католическая, но и протестантская, а позднее и православная церковь совместно с царским режимом. Все эти обстоятельства в определённой мере подготовили гитлеровский режим в Германии в первой половине XX века к проведению политики геноцида еврейского народа.

В целом инквизиция была эффективным средством подавления ереси (читай: инакомыслия) и насаждения католической веры среди многих народов. Но не везде она сумела глубоко пустить свои ядовитые корни. В Германии инквизиция появилась в XIII веке для подавления племени стедингов, поднявшегося против власти бременских епископов. Первый инквизитор Германии Конрад Марбургский был в 1233 году убит восставшим народом. В дальнейшем попытки папы Урбана V (1362-1370) укрепить инквизицию в Германии с помощью Domini canes («слуг Господа») успеха не имели. В годы Реформации инквизиция в Германии перестала существовать.

В Англии в XIII-XV веках значение инквизиции было минимальным, а с первой трети XVI века английская церковь стала независимой от папы римского, а главой церкви стал английский король.

Из славянских государств инквизиция существовала только в Польше в течение короткого срока в XV веке.

Наибольшего размаха инквизиция достигла в Испании, Португалии, Италии, Франции. Испанская инквизиция выделяется особо: её считают самостоятельным, третьим периодом в истории инквизиции. Возникла инквизиция в Испании, как и в Южной Франции, в XIII веке, но особый размах она приобрела в конце XV века. Это объясняется всей предшествовавшей историей Испании. Веками испанцы боролись с нашествиями мавров, варваров и других врагов, что привело к развитию в народе религиозного фанатизма.

Организатором испанской инквизиции в конце XV века стал Томас Торквемада (1420-1498), духовник королевы Изабеллы Кастильской (Изабеллы Католички, как её прозвали современники). Доминиканец Торквемада, религиозный фанатик и изувер, был достоин основателя ордена Доминика Гусмана. В 1483 году папа Сикст IV назначил Торквемаду генеральным инквизитором Кастилии и Арагона. Вскоре Торквемада так организовал испанскую инквизицию, что дело очищения Испании от еретиков и нехристиан (мавров, евреев и др.) стало продвигаться очень быстро. Была создана мощная система инквизиционных учреждений в составе центрального инквизиционного совета и десяти инквизиционных трибуналов. Торквемада разрабатывал подробные, запредельные по жестокости инструкции по применению пыток к еретикам.

В Кастилии толпы фанатиков чуть ли не плясали от радости при виде несчастных жертв, сгорающих в адском пламени костров аутодафе. Но в других районах страны действия инквизиторов вызывали возмущение народа и даже восстания. В Сарагосе даже был убит представитель инквизиционного суда.

За 16 лет инквизиторской деятельности Торквемады по утверждённым им приговорам было сожжено почти 9 тысяч человек, несколько тысяч умерло от пыток при допросах. Имущество казнённых конфисковалось и обращалось в доход папы и частично - короля. Обвиняемые в ереси практически все погибали, т.к. защиты на так называемых судах инквизиции по существу не было. Инквизиция в Испании только с середины XVII века начала сокращать число смертных приговоров. В XVIII веке инквизиция в странах Европы постепенно сокращает свою деятельность. В Испании инквизиция отменяется только указом Жозефа Бонапарта *) (Жозеф Бонапарт - старший брат Наполеона, король неаполитанский (1806-1808) и испанский (1808-1813).) от 4 декабря 1808 года. В Португалии инквизиция существовала до 1820 года. Согласно статистике, приведенной в работе историка Лорьенте, испанская инквизиция только за период с 1481 до 1809 года подвергла преследованиям более 341 тысячи человек, из них сожжены почти 50 тысяч человек.

Но никакая статистика не в силах подсчитать ущерб, нанесённый инквизицией экономическому, политическому и интеллектуальному развитию европейских государств в XVI-XVII веках. Для развития науки и культуры особенно пагубным стал тот момент, когда инквизиция вместе с её незаменимым помощником - орденом иезуитов овладела в начале XVI века цензурой книг. В 1559 году в Риме под контролем папы Павла IV был составлен первый «Индекс запрещенных книг».в этот «индекс» сразу попали труды Коперника, Галилея, Бруно и других учёных. На площадях городов заполыхали костры из «еретических» произведений этих и многих других авторов. Пепел книг добавился к пеплу и смраду от человеческих тел, горевших на кострах инквизиции.

И ведь вот что ещё удивительно: среди святых отцов, проливавших кровь невинных людей, находились и ценители искусства, в частности, живописи. Известно, например, что великий итальянский художник Рафаэль Санти (1483-1520) написал немало картин по заказу пап Юлия II (1503-1513) и Льва X (1513-1521). Разумеется, на всех этих картинах изображались преимущественно библейские герои и события. Кстати, папа Лев X прославился в истории католической церкви не только жестоким преследованием Мартина Лютера, главы Реформации в Германии. У этого папы заслуги перед святой церковью более существенные - это десятки тысяч жизней шведских граждан. Суть дела такова: Датский король Христиан II (1513-1523) долго и безуспешно пытался завладеть Швецией. В 1519 году Христиан II попросил помощи у папы Льва X, сопроводив свою просьбу крупным вознаграждением. Получив деньги, Лев X не долго думая, сочинил и опубликовал буллу, в которой отлучил всех шведов от церкви. Одновременно святой отец предложил императору Карлу V, который только что возглавил Римскую империю, отправить армию на помощь Христиану. Карл V без промедления дал согласие. Получив благословение от папы и поддержку от императора, Христиан собрал войска и осадил Стокгольм. Шведы мужественно сопротивлялись, но с помощью обмана и вероломства Христиан овладел Стокгольмом. Коронационные торжества (теперь Христиан становился королём Швеции) продолжались целый месяц. В течение всего этого времени солдатам было разрешено грабить дома шведов, насиловать женщин и девушек. Среди населения Стокгольма росло возмущение. Для предупреждения возможного восстания Христиан, по совету папских легатов и своего окружения провёл террористический акт. Он составил список лиц, подлежащих аресту и суду инквизиции. В список были включены граждане, влияние которых среди населения было велико. После ареста и суда инквизиции осужденных казнили на площади в два этапа: в первый день палачи обезглавили девяносто четыре человека; на второй день повесили двести человек. Казнены были самые видные граждане страны, незнатные дворяне, бургомистры, простые горожане и даже зрители, присутствовавшие при казни и открыто выражавшие своё возмущение.

Но это было только началом расправы. Бойня продолжалась в течение недели и прекратилась после того, как Христиану доложили, что уничтожена четверть жителей столицы . Но и это не было концом расправы. Священники напомнили Христиану о том, что святой отец отлучил не только жителей столицы, но и всё население Швеции, а поэтому нужно наказать и жителей других городов страны.

Избиение шведских «еретиков» продолжилось ещё на несколько недель, в результате по всей стране на эшафотах и виселицах погибли тысячи ни в чём не повинных людей.

Однако достаточно, остановимся, чтобы перевести дух. Всех преступлений католической «священной» инквизиции перечислить невозможно - ведь эта пляска смерти в Европе продолжалась более трёх веков. И не только в Европе. Можно вспомнить и Америку XVI века, где конкистадоры с крестом в одной руке и с мечом в другой истребляли сотни тысяч индейцев; на языке церковников это называлось тогда евангелизацией туземцев.

Инквизиция (от лат. inquisitio - расследование, розыск), в католической церкви особый церковный суд по делам о еретиках, существовавший в 13-19 вв. Ещё в 1184 папа Луций III и император Фридрих 1 Барбаросса установили строгий порядок розыска епископами еретиков, расследования их дел епископскими судами. Светские власти обязывались приводить в исполнение выносимые ими смертные приговоры. Впервые об инквизиции как об учреждении говорилось на созванном папой Иннокентием III 4-м Латеранском соборе (1215), установившем особый процесс для преследования еретиков (per inquisitionem), достаточным основанием для которого объявлялись порочащие слухи. С 1231 по 1235 папа Григорий IX рядом постановлений передал функции по преследованию ересей, ранее исполнявшиеся епископами, специальным уполномоченным - инквизиторам (первоначально назначавшимся из числа доминиканцев, а затем и францисканцев). В ряде европейских государств (Германии, Франции и др.) были учреждены инквизиционные трибуналы, которым поручалось расследование дел об еретиках, вынесение и исполнение приговоров. Так было оформлено учреждение инквизиции. Члены инквизиционных трибуналов обладали личной неприкосновенностью и неподсудностью местным светским и церковным властям, находились в непосредственной зависимости от папы. Из-за тайного и произвольного хода судопроизводства обвиняемые инквизицией были лишены всяких гарантий. Широкое применение жестоких пыток, поощрение и вознаграждение доносчиков, материальная заинтересованность самой инквизиции и папства, получавших огромные средства благодаря конфискации имущества осуждённых, сделали инквизицию бичом католических стран. Приговорённых к смерти обычно передавали в руки светской власти для сожжения на костре (см. Аутодафе). В 16 в. И. стала одним из основных орудий контрреформации. В 1542 в Риме был учрежден верховный инквизиционный трибунал. Жертвами инквизиции стали многие выдающиеся учёные, мыслители (Дж. Бруно, Дж. Ванини и др.). Особенно свирепствовала инквизиция в Испании (где с конца 15 в. она была тесно связана с королевской властью). Только за 18 лет деятельности главного испанского инквизитора Торквемады (15 в.) было сожжено заживо более 10 тыс. чел.

Пытки инквизиции были самыми разнообразными. Жестокость и изобретательность инквизиторов поражают воображение. Кое-какие средневековые орудия пыток сохранились и до наших времен, но чаще всего даже музейные экспонаты восстановлены по описаниям. Представляем вашему вниманию описание некоторых известных орудий пыток.

«Кресло допроса» применялось в Центральной Европе. В Нюрнберге и Фегенсбурге до 1846 года регулярно проводились предварительные следствия с его использованием. Обнаженного узника усаживали на кресло в такой позе, что при малейшем движении в его кожу вонзались шипы. Палачи зачастую усиливали муки агонизирующей жертвы, разводя костер под сиденьем. Железное кресло быстро нагревалось, вызывая сильные ожоги. Во время допроса жертве могли протыкать конечности, применяя щипцы или другие орудия пытки. Подобные кресла имели различные формы и размеры, но все они были оборудованы шипами и средствами обездвиживания жертвы.

Дыба-ложе

Это одно из наиболее распространенных орудий пытки, встречающихся в исторических описаниях. Дыбу применяли на всей территории Европы. Обычно это орудие представляло собой большой стол на ножках или без них, на который заставляли лечь осужденного, а его ноги и руки фиксировали при помощи деревянных плашек. Обездвиженную таким образом, жертву «растягивали», причиняя ей невыносимую боль, часто до тех пор, пока мускулы не разрывались. Вращающийся барабан для натягивания цепей использовался не во всех вариантах дыбы, а только в самых хитроумных «модернизированных» моделях. Палач мог взрезать мускулы жертвы, чтобы ускорить окончательный разрыв тканей. Тело жертвы вытягивалось более чем на 30 см, прежде чем разорваться. Иногда жертву крепко привязывали к дыбе, чтобы легче использовать другие методы истязания, такие как щипцы для зажимания сосков и других чувствительных частей тела, прижигания каленым железом и др.

Это, несомненно, наиболее распространенная пытка, и она вначале часто использовалась в судопроизводстве, поскольку считалась легким вариантом пытки. Руки обвиняемого связывались за спиной, а другой конец веревки перебрасывали через кольцо лебедки. Жертву либо оставляли в такой позиции, либо сильно и непрерывно дергали за веревку. Нередко к нотам жертвы привязывали дополнительный груз, а тело рвали щипцами, такими как, например, «ведьмин паук», чтобы сделать пытку менее мягкой. Судьи думали, что ведьмы знают множество способов колдовства, которые позволяют им спокойно переносить пытки, поэтому не всегда удается добиться признания. Мы можем сослаться на серию процессов в Мюнхене в начале XVII века в отношении одиннадцати людей. Шестерых из них непрестанно пытали при помощи железного сапога, одна из женщин подверглась расчленению груди, следующих пятерых колесовали, и одного посадили на кол. Они, в свою очередь, донесли еще на двадцать одного человека, которых незамедлительно допросили в Тетенванге. Среди новых обвиненных была одна очень уважаемая семья. Отец умер в тюрьме, мать, после того, как ее подвергли испытанию на дыбе одиннадцать раз, призналась во всем, в чем ее обвинили. Дочь, Агнесса, двадцати одного года, стоически перенесла испытание на дыбе с дополнительным весом, но не признавала своей вины, и только говорила о том, что она прощает своих палачей и обвинителей. Лишь через несколько дней непрекращающихся испытаний в камере пыток, ей сказали о полном признании ее матери. После попытки суицида она призналась во всех ужасных преступлениях, включая сожительство с Дьяволом с восьмилетнего возраста, в пожирании сердец тридцати человек, участии в шабашах, в том, что вызывала бурю и отрекалась от Господа. Мать и дочь были приговорены к сожжению на костре.

Использование термина «аист» приписывают Римскому Суду святейшей инквизиции в период со второй половины XVI в. до приблизительно 1650 года. То же название этому орудию пытки было дано Л.А. Муратори в его книге «Итальянские летописи» (1749). Происхождение еще более странного названия «Дочь дворника» неизвестно, но оно дано по аналогии с названием идентичного приспособления в лондонском Тауэре. Каково бы ни было происхождение названия, это орудие является великолепным примером огромного разнообразия систем принуждения, которые применялись во времена Инквизиции.

Позиция жертвы была тщательно продумана. Уже через несколько минут такое положение тела приводило к сильнейшему мышечному спазму в области живота и ануса. Далее спазм начинал распространяться в район груди, шеи, рук и ног, становясь все более мучительным, особенно в месте начального возникновения спазма. По прошествии некоторого времени привязанный к «Аисту» переходил от простого переживания мучений к состоянию полного безумия. Часто, в то время как жертва мучилась в этой ужасной позиции, ее дополнительно пытали каленым железом и другими способами. Железные путы врезалось в плоть жертвы и становилось причиной гангрены, а иногда и смерти.

«Стул инквизиции», известный под названием «стул ведьмы», высоко ценился как хорошее средство против молчаливых женщин, обвиненных в колдовстве. Этот распространенный инструмент особенно широко использовался австрийской инквизицией. Стулья были различных размеров и форм, все оснащенные шипами, с наручниками, блоками для фиксации жертвы и, чаще всего, с железными сидениями, которые в случае необходимости можно было раскалить. Мы нашли свидетельства применения данного орудия для медленного умерщвления. В 1693 году в австрийском городе Гутенберг судья Вольф фон Лампертиш вел процесс по обвинению в колдовстве Марии Вукинец, 57 лет. Она была посажена на стул ведьмы на одиннадцать дней и ночей, одновременно палачи прижигали ей ноги раскаленным железом (inslеtрlаster). Мария Вукинец умерла под пытками, сойдя с ума от боли, но не сознавшись в преступлении.

По словам изобретателя, Ипполито Марсили, введение «Бдения» явилось переломным моментом в истории пыток. Современная система получения признания не предполагает нанесения телесных повреждений. В ней нет сломанных позвонков, вывернутых лодыжек, или раздробленных суставов; единственная субстанция, которая страдает - это нервы жертвы. Идея пытки состояла в том, чтобы держать жертву в бодрствующем состоянии так долго, как только возможно, это была своеобразная пытка бессонницей. Но «Бдение», которое первоначально не рассматривалась как жестокая пытка, принимало различные, иногда крайне жестокие формы.

Жертву поднимали на верхушку пирамиды и затем постепенно опускали. Верхушка пирамиды должна была проникать в область ануса, яичек или кобчика, а если пытали женщину - то вагины. Боль была настолько сильной, что зачастую обвиняемый терял сознание. Если это случалось, процедура откладывалась, пока жертва не очнется. В Германии «пытка бдением» называлась «охрана колыбели».

Эта пытка очень похожа на «пытку бдением». Отличие в том, что основным элементом устройства является заостренный угол клиновидной формы, выполненный из металла или твердых пород дерева. Допрашиваемого подвешивали над острым углом, так чтобы этот угол упирался в промежность. Разновидностью использования «осла» является привязывание груза к ногам допрашиваемого, связанного и зафиксированного на остром углу.

Упрощенным видом «Испанского осла» можно считать натянутую жесткую веревку или металлический трос, называемый «Кобылой», чаще такой вид орудия применяется к женщинам. Протянутую между ног веревку задирают как можно выше и растирают до крови половые органы. Вид пыток с веревкой довольно эффективен, поскольку применяется к наиболее чувствительным частям тела.

Жаровня

В прошлом не существовало ассоциации «Международная амнистия», никто не вмешивался в дела правосудия и не защищал тех, кто попал в его лапы. Палачи были вольны выбирать любое, с их точки зрения подходящее средство для получения признаний. Часто они использовали и жаровню. Жертву привязывали к решетке и затем «поджаривали» до тех пор, пока не получали искреннее раскаяние и признание, что приводило к обнаружению новых преступников. И цикл продолжался.

Для того чтобы наилучшим образом выполнить процедуру этой пытки обвиняемого располагали на одной из разновидностей дыбы или на специальном большом столе с поднимающейся средней частью. После того, как руки и ноги жертвы были привязаны к краям стола, палач приступал к работе одним из нескольких способов. Один из этих методов заключался в том, что жертву заставляли при помощи воронки проглотить большое количество воды, затем били по надутому и выгнутому животу. Другая форма предусматривала помещение в горло жертвы тряпичной трубки, по которой медленно вливали воду, что приводило к раздуванию и удушению жертвы. Если этого было недостаточно, трубку вытаскивали, вызывая внутренние повреждения, а затем вставляли опять, и процесс повторялся. Иногда применяли пытку холодной водой. В этом случае обвиняемый часами лежал на столе обнаженный под струей ледяной воды. Интересно заметить, что эта разновидность мучения рассматривалась как легкая, и признания, полученные таким способом, суд принимал как добровольные и данные подсудимым без применения пыток.

Идея механизировать пытки родилась в Германии и ничего не поделаешь с тем, что Нюрнбергская дева имеет такое происхождение. Она получила свое имя из-за внешнего сходства с баварской девушкой, а также, потому что ее прототип был создан и впервые использован в подземелье секретного суда в Нюрнберге. Обвиненного помещали в саркофаг, где тело несчастного протыкалось острыми шипами, расположенные так, что ни один из жизненно важных органов не был задет, и агония длилась довольно долго. Первый случай судебного разбирательства с использованием «Девы» датирован 1515 годом. Он был детально описан Густавом Фрейтагом в его книге «bilder aus der deutschen vergangenheit». Наказание постигло виновного в подлоге, который промучился внутри саркофага три дня.

Колесование

Приговорённому к колесованию железным ломом или колесом ломали все крупные кости тела, затем его привязывали к большому колесу, и устанавливали колесо на шест. Приговорённый оказывался лицом вверх, смотря на небо, и умирал так от шока и обезвоживания, часто довольно долго. Страдания умирающего усугубляли клевавшие его птицы. Иногда вместо колеса использовали просто деревянную раму или крест из брёвен.

Для колесования также применялись вертикально установленные колеса.

Колесование очень популярная система, как пыток, так и казни. Оно применялась только при обвинении в колдовстве. Обычно процедура была разделена на две фазы, обе достаточно болезненные. Первая состояла в переломах большей части костей и суставов при помощи маленького колеса, называемого колесом дробления и снабженного снаружи множеством шипов. Вторая была разработана на случай казни. Предполагалось, что жертва, разбитая и искалеченная таким способом, буквально подобно веревке проскользнет между спицами колеса на длинный шест, где и останется ожидать смерти. Популярная разновидность этой казни совмещала колесование и сожжение на костре - в таком случае смерть наступала быстро. Процедура была описана в материалах одного из судебных разбирательств в Тироле. В 1614 году бродяга по имени Вольфганг Зельвейзер из Гаштейна, признанный виновным в сношениях с дьяволом и насылании бури, был приговорен судом Лейнца одновременно к колесованию и сожжению на костре.

Пресс для конечностей или «Коленодробилка»

Разнообразные приспособления для дробления и ломания суставов, как коленных, так и локтевых. Многочисленные стальные зубья, проникая внутрь тела, наносили страшные колотые раны, из-за которых жертва истекала кровью.

«Испанский сапог» был своеобразным проявлением «инженерного гения», так как судебные власти во времена Средневековья заботились, чтобы лучшие мастера создавали все более совершенные приспособления, позволявшие ослабить волю заключенного и быстрее и легче добиться признания. Металлический «Испанский сапог», снабженный системой винтов, постепенно сжимал голень жертвы вплоть до перелома костей.

«Железный башмак» - близкий родственник «испанского сапога». В этом случае палач «работал» не с голенью, а со стопой допрашиваемого. Слишком усердное применение устройства обычно заканчивалось переломом костей предплюсны, плюсны и пальцев.

Это средневековое устройство, надо отметить, высоко ценилось, особенно на территории северной Германии. Его функция была довольно проста: подбородок жертвы помещали на деревянную или железную опору, а крышка устройства навинчивалась на голову жертвы. Сначала раздавленными оказывались зубы и челюсти, затем, поскольку давление нарастало, ткани мозга начинали вытекать из черепа. По прошествии времени, этот инструмент утратил свое значение как орудие убийства и приобрел широкое распространение как орудие пытки. Несмотря на то, что и крышка устройства, и нижняя опора выложены мягким материалом, который не оставляет никаких следов на жертве, приспособление приводит заключенного в состояние «готовности к сотрудничеству» уже после нескольких поворотов винта.

Позорный столб был широко распространенным способом наказания во все времена и при всяком социальном строе. Осужденного помещали у позорного столба на определенное время, от нескольких часов до нескольких дней. Выпадающая на период наказания плохая погода усугубляла положение жертвы и увеличивала муки, что, вероятно, рассматривалось как «божественное возмездие». Позорный столб, с одной стороны, можно было считать сравнительно мягким способом наказания, при котором виновные просто выставлялись в публичном месте на всеобщее осмеяние. С другой стороны, прикованные к позорному столбу были совершенно беззащитны перед «судом народа»: кто угодно мог оскорбить их словом или действием, плюнуть в них или бросить камень - тикое обращение, причиной которого могло быть народное возмущение или личная вражда, подчас приводило к увечьям или даже смерти осужденного.

Этот инструмент был создан как позорный столб в форме стула, и саркастически назван «Троном». Жертва помещалась вниз головой, а ее ноги укреплялись при помощи деревянных блоков. Подобная пытка пользовалась популярностью среди судей, желающих следовать букве закона. На самом деле, законодательство, регулировавшее применение пыток, позволяло использовать Трон только один раз в течение допроса. Но большинство судей обходило это правило, просто называя следующую сессию продолжением все той же первой. Использование «Трона» позволяло объявлять это одной сессией, даже если она длилась 10 дней. Поскольку использование «Трона» не оставляло неустранимых следов на теле жертвы, то оно очень подходило для длительного использования. Нужно отметить, что одновременно с этой пыткой заключенных пытали также водой и каленым железом.

Она могла быть деревянной или железной, для одной или для двух женщин. Это было орудие мягкой пытки, обладающее скорее психологическим и символическим значением. Нет документальных свидетельств о том, что использование этого устройства приводило к физическим увечьям. Применялось оно, в основном, к виновным в клевете или оскорблении личности, руки и шея жертвы закреплялись в небольших отверстиях, так что наказанная оказывалась в молитвенной позе. Можно себе представить страдания жертвы от нарушения кровообращения и боли в локтях, когда устройство надевалось на долгий срок, иногда на несколько дней.

Жестокий инструмент, используемый для фиксации преступника в крестообразном положении. Заслуживает доверия утверждение, что Крест был изобретен в Австрии в XVI -XVII веках. Это следует из книги «Правосудие в старые времена» из собрания Музея правосудия в Роттенбурге-на-Таубере (Германия). Очень похожая модель, которая находилась в башне замка в Зальцбурге (Австрия), упомянута в одном из наиболее подробных описаний.

Смертника сажали на стул с руками, связанными за спиной, железный ошейник жестко фиксировал положение головы. В процессе казни палач закручивал винт, и железный клин медленно входил в череп осужденного, приводя к его смерти.

Шейная ловушка - кольцо с гвоздями на внутренней стороне и с приспособлением, напоминающим капкан, на внешней стороне. Любого заключенного, который пытался спрятаться в толпе, можно было без труда остановить при помощи данного приспособления. После поимки за шею он уже не мог освободиться, и его заставляли следовать за надсмотрщиком без опасения, что он окажет сопротивление.

Этот инструмент действительно напоминал двустороннюю стальную вилку с четырьмя острыми шипами, вонзающимися в тело под подбородком и в районе грудины. Она плотно крепилась кожаным ремнем к шее преступника. Эта разновидность вилки использовалась в судебных разбирательствах по обвинению в ереси и колдовстве. Глубоко проникая в плоть, она причиняла боль при любой попытке пошевелить головой и позволяла говорить жертве только неразборчивым, еле слышным голосом. Иногда на вилке можно было прочесть латинскую надпись «Я отрекаюсь».

Инструмент использовался для того, чтобы прекратить пронзительные крики жертвы, докучавшие инквизиторам и мешавшие их разговору друг с другом. Железная трубка внутри кольца плотно засовывалась в горло жертвы, а ошейник запирался болтом на затылке. Отверстие позволяло воздуху проходить, но при желании его можно было заткнуть пальцем и вызвать удушье. Это приспособление часто применялось по отношению к приговоренным к сожжению на костре, особенно на большой публичной церемонии, называемой Аутодафе, когда еретики сжигались десятками. Железный кляп позволял избежать ситуации, когда осужденные заглушают духовную музыку своими воплями. Джордано Бруно, виновный в излишней прогрессивности, был сожжен в Риме на площади Кампо дей Фьори в 1600 году с железным кляпом во рту. Кляп был снабжен двумя шипами, один из которых, пронзив язык, вышел под подбородком, а второй раздробил небо.

Про нее нечего сказать, кроме того, что она вызывала смерть еще худшую, нежели смерть на костре. Орудие управлялось двумя людьми, которые распиливали осужденного, подвешенного вниз головой с ногами, привязанными к двум опорам. Уже сама позиция, вызывающая приток крови к головному мозгу, заставляла жертву переживать неслыханные муки в течение долгого времени. Этот инструмент использовался как наказание за различные преступления, но особенно охотно его применяли в отношении гомосексуалистов и ведьм. Нам представляется, что это средство широко употребляли французские судьи в отношении ведьм, которые забеременели от «дьявола ночных кошмаров» или даже от самого Сатаны.

Познакомится с этим предметом имели шанс женщины, согрешившие абортом или прелюбодеянем. Раскалив добела его острые зубцы, палач разрывал на куски грудь жертвы. В некоторых районах Франции и Германии вплоть до 19 века этот инструмент называли «Тарантулом» или «Испанским пауком».

Это устройство вводили в рот, анальное отверстие или влагалище, и при закручивании винта сегменты «груши» максимально раскрывались. В результате этой пытки внутренние органы серьезно повреждались, часто приводя к смерти. В раскрытом состоянии острые концы сегментов впивались в стенку прямой кишки, в глотку или шейку матки. Эта пытка предназначалась для гомосексуалистов, богохульников и женщин, сделавших аборты или согрешивших с Дьяволом.

Клетки

Даже если пространство между прутьями было достаточным, чтобы втолкнуть туда жертву, у нее не было никакого шанса оттуда выбраться, поскольку клетку подвешивали очень высоко. Часто размер отверстия на дне клетки было таковым, что жертва легко могла выпасть из нее и разбиться. Предощущение такого конца усугубляло страдания. Иногда грешника в этой клетке, подвешенной к длинной жерди, опускали под воду. В жару грешника могли повесить в ней на солнцепеке столько дней, сколько мог вытерпеть без капли воды для питья. Известны случаи, когда заключенные, лишенные еды и питья, умирали в таких клетках от голода и их высохшие останки наводили ужас на товарищей по несчастью.

Учредили испанскую инквизицию . С 1483 года её трибунал возглавил Томас Торквемада , который стал одним из авторов знаменитого кодекса .

Конгрегация священной канцелярии была учреждена в 1542 году , заменив собой «Великую римскую инквизицию», папа Павел III подчинил ей все локальные инквизиции и дал право действовать во всем мире, а в 1617 году ей были переданы также функции упразднённой конгрегации индекса. Священная конгрегация превратилась в высшую богословскую инстанцию, заключения которой по вопросам веры и канонических действий были обязательны для всей католической церкви.

Цели и средства

Основной задачей инквизиции являлось определение, является ли обвиняемый виновным в ереси .

IX. В первые времена инквизиции не существовало прокурора, обязанного обвинять подозреваемых лиц; эта формальность судопроизводства выполнялась словесно инквизитором после заслушания свидетелей; сознание обвиняемого служило обвинением и ответом. Если обвиняемый признавал себя виновным в одной ереси, напрасно уверял он, что он не виновен по отношению к другим; ему не разрешалось защищаться, потому что преступление, за которое он был предан суду, было уже доказано. Его спрашивали только, расположен ли он сделать отречение от ереси, в которой признавал себя виновным. Если он соглашался, то его примиряли с Церковью, накладывая на него каноническую епитимью одновременно с каким-нибудь другим наказанием. В противном случае он объявлялся упорным еретиком, и его предавали в руки светской власти с копией приговора.

Смертная казнь, как и конфискация, была мерою, которую в теории Инквизиция не применяла. Её дело было употребить все усилия, чтобы вернуть еретика в лоно Церкви; если он упорствовал или если его обращение было притворным, ей нечего было с ним более делать. Как не католик, он не подлежал юрисдикции Церкви, которую он отвергал, и Церковь была вынуждена объявить его еретиком и лишить своего покровительства. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от Церкви или объявлением, что виновный не считается более подсудным суду Церкви; иногда добавлялось, что он передаётся светскому суду, что он отпущен на волю - ужасное выражение, обозначавшее, что окончилось уже прямое вмешательство Церкви в его судьбу. С течением времени приговоры стали пространнее; часто уже начинает встречаться замечание, поясняющее, что Церковь ничего не может более сделать, чтобы загладить прегрешения виновного, и передача его в руки светской власти сопровождается следующими знаменательными словами: debita animadversione puniendum, то есть «да будет наказан по заслугам». Лицемерное обращение, в котором Инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего, не встречается в старинных приговорах и никогда не формулировалось точно.

Инквизитор Пегна не задумывается признать, что это воззвание к милосердию было пустою формальностью, и объясняет, что к нему прибегали только с той целью, чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением канонических правил. Но в то же время Церковь зорко следила за тем, чтобы её резолюция не толковалась превратно. Она поучала, что не может быть и речи о каком-либо снисхождении, если еретик не раскается и не засвидетельствует своей искренности выдачей всех своих единомышленников. Неумолимая логика св. Фомы Аквината ясно установила, что светская власть не могла не предавать еретиков смерти, и что только вследствие своей безграничной любви Церковь могла два раза обращаться к еретикам со словами убеждения раньше, чем предать их в руки светской власти на заслуженное наказание. Сами инквизиторы нисколько не скрывали этого и постоянно учили, что осужденный ими еретик должен быть предан смерти; это видно, между прочим, из того, что они воздерживались произносить свой приговор над ним в пределах церковной ограды, которую осквернило бы осуждение на смертную казнь, а произносили его на площади, где происходило последнее действие аутодафе. Один из их докторов XIII века, цитируемый в XIV веке Бернаром Ги, так аргументирует это: «Цель Инквизиции - уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того, как они будут выданы в руки светской власти».

Основные исторические этапы

Доминиканский период

Слово «Инквизиция», в техническом смысле, употреблено впервые на Турском соборе 1163 года , а на Тулузском соборе в 1229 г., апостольский легат «mandavit inquisitionem fieri contra haereticos suspectatos de haeretica pravitate».

В Германии инквизиция первоначально направлена была против племени стедингов, отстаивавших свою независимость от бременского архиепископа, Здесь она встретила всеобщий протест. Первым инквизитором Германии был Конрад Марбургский ; в 1233 году он был убит во время народного восстания, а в следующем году той же участи подверглись и два главные его помощника. По этому поводу в Вормской летописи говорится: «таким образом, при Божьей помощи, Германия освободилась от гнусного и неслыханного суда». Позже папа Урбан V , опираясь на поддержку императора Карла IV , снова назначил в Германию двух доминиканцев, в качестве инквизиторов; однако, и после этого инквизиция не получила здесь развития. Последние следы её были уничтожены реформацией. Инквизиция проникла даже в Англию, для борьбы против учения Уиклифа и его последователей; но здесь значение её было ничтожно.

Из славянских государств только в Польше существовала инквизиция, и то очень недолго. Вообще, учреждение это пустило более или менее глубокие корни только в Испании, Португалии и Италии, где католицизм оказывал глубокое влияние на умы и характер населения.

Испанская инквизиция

Испанская инквизиция, возникшая в XIII веке как отголосок современных событий в южной Франции , возрождается с новой силой в конце XV века , получает новую организацию и приобретает огромное политическое значение. Испания представляла наиболее благоприятные условия для развития инквизиции. Многовековая борьба с маврами способствовала развитию в народе религиозного фанатизма , которым с успехом воспользовались водворившиеся здесь доминиканцы . Нехристиан, именно евреев и мавров, было много в местностях, отвоеванных от мавров христианскими королями Пиренейского полуострова. Мавры и усвоившие их образованность евреи являлись наиболее просвещенными, производительными и зажиточными элементами населения. Богатство их внушало зависть народу и представляло соблазн для правительства. Уже в конце XIV века масса евреев и мавров силою вынуждены были принять христианство (см. Марраны и Мориски), но многие и после того продолжали тайно исповедовать религию отцов.

Систематическое преследование этих подозрительных христиан инквизицией начинается со времени соединения Кастилии и Арагона в одну монархию, при Изабелле Кастильской и Фердинанде Католике , реорганизовавших инквизиционную систему. Мотивом реорганизации являлся не столько религиозный фанатизм , сколько желание воспользоваться инквизицией для упрочения государственного единства Испании и увеличения государственных доходов путём конфискации имущества осужденных. Душою новой инквизиции в Испании был духовник Изабеллы доминиканец Торквемада . В 1478 году была получена булла от Сикста IV , разрешавшая «католическим королям » установление новой инквизиции, а в 1480 году был учрежден в Севилье первый трибунал её; деятельность свою он открыл в начале следующего года, а к концу его уже мог похвалиться преданием казни 298 еретиков . Результатом этого была всеобщая паника и целый ряд жалоб на действия трибунала , обращенных к папе, главным образом, со стороны епископов. В ответ на эти жалобы Сикст IV в 1483 году предписал инквизиторам придерживаться той же строгости по отношению к еретикам, а рассмотрение апелляций на действия инквизиции поручил севильскому архиепископу Иньиго Манрикесу . Несколько месяцев спустя он назначил великим ген. инквизитором Кастилии и Арагона Торквемаду, который и завершил дело преобразования испанской инквизиции.

Инквизиционный трибунал сперва состоял из председателя, 2 юристов-ассесоров и 3 королевских советников. Эта организация скоро оказалась недостаточной и взамен её создана была целая система инквизиционных учреждений: Центральный инквизиционный совет (Consejo de la suprema (исп.) , так называемая «Супрема ») и 4 местных трибунала, число которых потом было увеличено до 10 . Имущества, конфискованные у еретиков, составляли фонд, из которого черпались средства для содержания инквизиционных трибуналов и который, вместе с тем, служил источником обогащения папской и королевской казны. В 1484 году Торквемада назначил в Севилье общий съезд всех членов испанских инквизиционных трибуналов, и здесь был выработан кодекс (сперва 28 постановлений; 11 были добавлены позднее), регулировавший инквизиционный процесс.

С тех пор дело очищения Испании от еретиков и нехристиан стало быстро продвигаться вперед, особенно после 1492 года , когда Торквемаде удалось добиться у католических королей изгнания из Испании всех евреев. По одной из версий, результаты деятельности испанской инквизиции при Торквемаде, в период от 1481 года до 1498 года, выражаются следующими цифрами: около 8.800 человек было сожжено на костре; 90.000 человек подверглось конфискации имущества и церковным наказаниям; кроме того, были сожжены изображения, в виде чучел или портретов, 6.500 человек, спасшихся от казни посредством бегства или смерти. Существуют, однако, и другие данные, согласно которым Торквемада причастен к сожжению около 2.000 человек и, следовательно, цифры жертв инквизиции преувеличиваются.

В Кастилии инквизиция пользовалась популярностью среди фанатичной толпы, с удовольствием собиравшейся на аутодафе, а Торквемада до самой смерти встречал всеобщий почёт. Преемники Торквемады, Диего-Деса и особенно Хименес, архиепископ толедский и духовник Изабеллы, закончили дело религиозного объединения Испании.

Несколько лет спустя после завоевания Гранады, мавры подверглись гонениям за веру, несмотря на обеспечение за ними религиозной свободы условиями капитуляционного договора 1492 года . В 1502 году им было предписано либо креститься, либо оставить Испанию. Часть мавров покинула родину, большинство крестилось; однако, крестившиеся мавры (мориски) не избавились от преследований и, наконец, были изгнаны из Испании Филиппом III, в 1609 году . Изгнание евреев, мавров и морисков, составлявших более 3 миллионов населения, и притом самого образованного, трудолюбивого и богатого, повлекло за собою неисчислимые потери для испанского земледелия, промышленности и торговли, что не помешало Испании стать самой богатой страной, создать могучий флот и колонизировать большие просторы в Новом свете.

Хименес уничтожил последние остатки епископской оппозиции. Испанская инквизиция проникла в Нидерланды и Португалию и послужила образцом для итальянских и французских инквизиторов. В Нидерландах она была установлена Карлом V в 1522 году и была причиной отпадения северных Нидерландов от Испании при Филиппе II . В Португалии инквизиция введена была в 1536 году и отсюда распространилась на португальские колонии в Ост-Индии, где центром её был Гоа .

Инквизиция как организация в Российской империи

В 1711 году были в России царским указом введены фискалы , целью которых было наблюдать и докладывать императору о всем, что происходит на местах, в том числе и за духовенством. В 1721 году царем Петром I был учрежден Святейший Синод , для которого был написан Духовный Регламент . Одним из пунктов Духовного Регламента было учреждение должности «протоинквизитора», которым был назначен строитель московского Данилова монастыря иеромонах Пафнутий. В каждую епархию назначались «провинциал-инквизиторы», которым подчинялись «инквизиторы», находившиеся в городах и уездах. 23 декабря 1721 г. Святейший синод составил для них особую инструкцию, напечатанную в «Полном Собрании Законов Российской империи» (VI, N 3870) .

Инквизиторы фактически являлись фискалами, только объектом их внимания было непосредственно духовенство и всё, что связано с его деятельностью. Обязанностью инквизиторов было наблюдение за тем, как духовенство выполняет правила Духовного Регламента; отдает ли оно достойную честь Святейшему Синоду; не происходит ли симония ; достойны ли люди, поставляемые в архимандриты и игумены; выполняет ли духовенство Святые правила . Помимо этого, инквизиторы должны были наблюдать, взимаются ли налоги с раскольников ; если среди старообрядцев появлялся учитель, то такого немедленно под караулом инквизиторы должны были отправлять в Синод. Инквизиторы были обязаны наблюдать за соблюдением государственных законов как среди духовенства, так и среди монастырских крестьян. Обо всех нарушениях инквизиторы должны были докладывать протоинквизитору, а тот был обязан докладывать в Святейший Синод .

Духовная инквизиция существовала недолго и была уничтожена при Екатерине I .

Другие страны

По образцу испанской инквизиционной системы в 1542 году в Риме была учреждена «конгрегация святой инквизиции», власть которой была безусловно признана в герцогствах Миланском и Тосканском; в Неаполитанском королевстве и Венецианской республике её действия подлежали правительственному контролю. Во Франции Генрих II пытался учредить инквизицию по тому же образцу, а Франциск II в 1559 году перенес функции инквизиционного суда на парламент, где для этого образовано было особое отделение, так наз. chambres ardentes (огненная палата).

Действия инквизиционного трибунала облекались строгой таинственностью. Действовала система шпионства и доносов. Как только обвиненный или заподозренный привлекался к суду инквизицией, начинался предварительный допрос, результаты которого представлялись трибуналу. Если последний находил дело подлежащим своей юрисдикции, - что обыкновенно и случалось, - то доносчики и свидетели снова допрашивались и их показания, вместе со всеми уликами, передавались на рассмотрение доминиканских богословов, так называемых квалификаторов святой инквизиции.

Если квалификаторы высказывались против обвиняемого, его тотчас же отводили в секретную тюрьму, после чего между узником и внешним миром прекращались всякие сношения. Затем следовали 3 первые аудиенции, во время которых инквизиторы, не объявляя подсудимому пунктов обвинения, старались путём вопросов запутать его в ответах и хитростью исторгнуть у него сознание в возводимых на него преступлениях. В случае сознания, он ставился в разряд «раскаивающихся» и мог рассчитывать на снисхождение суда; в случае упорного отрицания вины, обвиняемого, по требованию прокурора, вводили в камеру пыток. После пытки измученную жертву снова вводили в аудиенц-залу и только теперь знакомили её с пунктами обвинения, на которые требовали ответа. Обвиняемого спрашивали, желает ли он защищаться или нет, и, в случае утвердительного ответа, предлагали ему выбрать себе защитника из списка лиц, составленного его же обвинителями. Понятно, что защита при таких условиях была не более как грубым издевательством над жертвой трибунала. По окончании процесса, продолжавшегося нередко несколько месяцев, снова приглашались квалификаторы и давали своё окончательное мнение по данному делу, почти всегда - не в пользу подсудимого.

Затем следовал приговор, на который можно было апеллировать к верховному инквизиционному трибуналу или к папе. Однако успех апелляций был маловероятен. «Супрема », как правило, не отменяла приговоров инквизиционных судов, а для успеха апелляции в Риме необходимо было заступничество богатых друзей, так как осужденный, чье имущество было конфисковано, значительными денежными суммами уже не располагал. Если приговор отменялся, узника освобождали, но без всякого вознаграждения за испытанные муки, унижения и убытки; в противном случае его ожидали санбенито и ауто-да-фе .

Перед инквизицией трепетали даже государи. Её преследований не могли избежать даже такие лица, как испанский архиепископ Карранса, кардинал Чезаре Борджиа и др.

Особенно гибельным становится влияние инквизиции на интеллектуальное развитие Европы в XVI веке, когда ей, вместе с иезуитским орденом удалось овладеть цензурой книг. В XVII век число её жертв значительно уменьшается. XVIII-й в. с его идеями религиозной веротерпимости был временем дальнейшего упадка и наконец полной отмены инквизиции во многих государствах Европы: пытки совершенно устраняются из инквизиционного процесса в Испании, а число смертных казней сокращается до 2 - 3, и даже меньше, в год. В Испании инквизиция была уничтожена указом Жозефа Бонапарта 4 декабря 1808 года . По статистическим данным, собранным в труде Лорьенте, оказывается, что подвергшихся преследованию со стороны испанской инквизиции с 1481 до 1809 года было 341 021 человек; из них 31 912 были сожжены лично, 17 659 - in effigie , 291 460 подверглись тюремному заключению и другим наказаниям. В Португалии инквизиция сильно была ограничена в министерство Помбаля , а при Иоанне VI (1818 - 26) совсем уничтожена. Во Франции она уничтожена в 1772 году, в Тоскане и Парме - в 1769 году, в Сицилии - в 1782 году, в Риме - в 1809 году. В 1814 году инквизиция была восстановлена в Испании Фердинандом Vll; вторично уничтоженная кортесами в 1820 году, она снова на некоторое время возрождается, пока, наконец, в 1834 году не упраздняется навсегда; имущество её обращено на погашение государственного долга. В Сардинии инквизиция просуществовала до 1840 г., в Тоскане - до 1852 г.; в Риме инквизиция восстановлена Пием VII в 1814 г. (просуществовала до 1908 г.)

Основные исторические даты

Жертвы инквизиции. Критика

В своей книге «Рассказы о колдовстве и магии» (1852) Томас Райт, член-корреспондент Национального Института Франции [ ] , утверждает:

Из множеств людей, погибших за колдовство на кострах Германии в течение первой половины семнадцатого века, было много таких, чье преступление заключалось в их приверженности к религии Лютера <…> и мелкие князья были не против ухватиться за любую возможность пополнить свои сундуки… наиболее преследуемыми являлись лица, обладающие значительными состояниями… В Бамберге так же как и в Вюрцбурге епископ являлся суверенным князем в своих владениях. Князь-епископ , Иоанн Георг II, который правил Бамбергом… после нескольких безуспешных попыток выкорчевать Лютеранство , прославил своё правление серией кровавых ведьминых процессов, которые опозорили летописи этого города… Мы можем получить некоторое представление о деяниях его достойного агента (Фредерик Фернер, епископ Бамберга) по утверждениям наиболее достоверных источников о том, что между 1625 и 1630 гг. состоялось не менее 900 процессов в двух судах Бамберга и Цейля; и в статье, опубликованной властями в Бамберге в 1659 г, сообщается, что количество лиц, которых епископ Иоанн Георг предал сожжению на костре за колдовство, достигло 600.

Томас Райт, «Рассказы о колдовстве и магии» [ ]

Также Томас Райт приводит список (документ) жертв двадцати девяти сожжений. В этом списке люди, исповедующие лютеранство , обозначались как «чужие». В итоге жертвами этих сожжений были:

• «Чужих» мужчин и женщин, то есть протестантов - 28.
• Горожан, состоятельных людей - 100.
• Мальчиков, девочек и малых детей - 34.

Среди ведьм были маленькие девочки от семи до десяти лет, и двадцать семь из них были приговорены и сожжены. Количество привлекаемых к суду с этим страшным судопроизводством было настолько велико, что судьи мало вникали в суть дела, и стало обычным явлением, что даже не давали себе труда записывать имена обвиняемых, а обозначали их, как обвиняемый №; 1, 2, 3 и т. д.

Томас Райт, «Рассказы о колдовстве и магии»

Инквизиция в культуре

См. также

Напишите отзыв о статье "Святая инквизиция"

Литература

Дореволюционные исследования

• В. Величкина. Очерки истории инквизиции (1906).
• Н. Н. Гусев. Рассказы об инквизиции (1906).
• Н. Я. Кадмин . Философия убийства (1913; переизд., 2005).
• А. Лебедев. Тайны инквизиции (1912).
• Н. Осокин. История Альбигойцев и их времени (1869-1872).
• Пискорский В. К. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• М. Н. Покровский. Средневековые ереси и инквизиция (в Книге для чтения по истории средних веков под ред. П. Г. Виноградова, вып. 2, 1897).
• М. И. Семевский. Слово и дело. Тайный сыск Петра I (1884; переизд., 1991, 2001).
• Я. Канторович. Средневековые процессы о ведьмах (1899)

Литература советского и постсоветского периода

• Н. В. Будур. Инквизиция: гении и злодеи (2006).
• М. Я. Выгодский. Галилей и инквизиция (1934).
• С. В. Гордеев. История религий: главные религии мира, древние церемонии, религиозные войны, христианская библия, ведьмы и инквизиция (2005).
• И. Р. Григулевич. (1970; 1976; 1985; переизд., 2002); Папство. Век XX (1981; переизд., 2003).
• М. И. Заборов . Папство и крестовые походы (1960).
• И. А. Крывелев . Костром и пыткой против науки и ученых (1933; переизд., 1934).
• А. Е. Кудрявцев . Испания в средние века (1937).
• С. Г. Лозинский. История инквизиции в Испании (1914; переизд., 1994); История папства (1934; переизд., 1961, 1986); Святая инквизиция (1927); Роковая книга средневековья.
• Л. П. Новохацкая. Охота на «ведьм». Из истории церковной инквизиции (1990).
• З. И. Плавскин. Испанская инквизиция: палачи и жертвы (2000).
• В. С. Рожицын . Джордано Бруно и инквизиция (1955).
• Тюрьмы и наказания. Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни (1996).
• М. И. Шахнович. Гойа против папства и инквизиции (1955).
• М. М. Шейнман. Огнём и кровью во имя бога (1924); Папство (1959); От Пия IX до Иоанна XXIII (1966).

Переводные издания

• Х.-А. Льоренте . Критическая история испанской инквизиции. В 2-х тт. (1817). .
• Р. Альтамира-и-Кревеа. История Испании. В 2-х тт. (1951).
• А. Арну. История инквизиции (1926; переизд., 1994).
• М. В. Барро. Торквемада (1893).
• Бейджент М., Ли Р.
• Бич и Молот. Охота на ведьм в XVI-XVIII веках. Сборник (2005).
• Л. Галлуа. История инквизиции. В 2-х тт. (1845; переизд., 1873).
• Е. Гергей. История папства (1996).
• Б. Данэм. Герои и еретики (1984).
• Ш. В. Ланглуа. Инквизиция по новейшим исследованиям (1903; переизд., 2001).
• Г. Ч. Ли. История инквизиции в средние века. В 2-х тт. (1911-1912; переизд., 1994, 1996, 1999, 2001, 2002).
• Х. А. Льоренте. Критическая история испанской инквизиции. В 2-х тт. (1936; переизд., 1999).
• А. Манхэттен. Государство Ватикан. Как управляется католическая церковь. - М. 1950, в сб. История Ватикана. Власть и римская курия. - М., 2002. - ISBN 5-93662-012-3 .
• А. Л. Мейкок. История инквизиции (2002).
• В. Я. Парнах . Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции (1934).
• Дж. Плэйди. Испанская инквизиция (2002).
• Дж. Б. Рассел. Колдовство и ведьмы в средние века (2001).
• Р. Х. Роббинс. Энциклопедия колдовства и демонологии (2001).
• А. Рюкуа. Средневековая Испания. Толедо. Христиане, евреи и мусульмане. Право и правосудие. Индустрия войны. Военные ордена. Святая Инквизиция (2006).
• Р. Сабатини. Торквемада и испанская инквизиция (1999).
• Х. Херманн. Савонарола. Еретик из Сан-Марко (1982).
• В. Холт. Испанская инквизиция (2002).
• А. Шефер. Святые палачи (1924).
• Я. Шпренгер, Г. Инститорис (Крамер). Молот ведьм (Malleus Maleficarum, или Hexenhammer) (1932; переизд., 1990, 1991, 1992, 2001, 2005, 2006).
• К.Джинс. Инквизитор (2006)

Примечания

Ссылки

• Томас Мэдден. - Книга одного из западных исследователей.
• Е. О. Калугина.
• - статья из Электронной еврейской энциклопедии
• Ф. М. Достоевский .
• Н. А. Бердяев .

Отрывок, характеризующий Святая инквизиция

В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.

В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d"en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu"ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu"on ne peut apaiser qu"avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J"avais d"autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d"autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d"une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.