Философские проблемы в творчестве достоевского. Философские идеи Ф

Значительную роль в распространении гуманистических идей в России в XIX в. и в последующее время сыграли русские писатели и поэты. К числу наиболее крупных писателей этого времени относят Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Л. Н. Толстого. Крупнейшими поэтами выступают А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. А. Некрасов. Они благодаря своему творчеству стали подлинными властителями дум молодежи своего времени.

Особое влияние на умонастроения второй половины XIX в. в России имело творчество Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого.

Федор Михайлович Достоевский

Федор Михайлович Достоевский (1821 — 1881) известен как великий русский философствующий писатель. Его идеи позволяют некоторым исследователям видеть в нем одного из предтеч современного экзистенциализма. Его романы и повести “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Бесы”, “Записки мертвого дома”, “Братья Карамазовы”, “Дядюшкин сон”, “Село Степанчиково и его обитатели” стали средством пропаганды гуманистической морали. Большое значение имеет для характеристики мировоззрения Достоевского “Дневник писателя”.

В романе “Преступление и наказание” наряду с пропагандой гуманизма он выступил с критикой юношеского эгоцентризма. В романе показана развращающая человека сила бедности. В повести “Дядюшкин сон” и романе “Подросток” писатель обличает бездушие людей, проявляемое ими в погоне за деньгами. Беззащитность доброты и кротости, а также несовместимость талантливого человека с жестоким безжалостным миром обывательства показана в повести “Неточка Незванова”. Достоевский выступил суровым обличителем приспособленчества и демагогии в повести “Село Степанчиково и его обитатели”. Мирок, в котором живут обитатели помещичьей усадьбы, проникнут духом доносительства, беззастенчивой демагогии, лени и беспринципного и наглого приспособленчества. В романе “Униженные и оскорбленные” показана беспросветная жизнь петербургской бедноты, живущей в унизительном бесправии и в вечном стремлении избежать гибели от голода. С беспощадной правдивостью Достоевский обнажает уродливость души человека в искаженном несправедливостью мире чиновничества в повести “Записки из подполья”. Против хищнического стяжательства и погони за богатством любой ценой писатель выступает в романе “Идиот”. Будучи смелым и принципиальным художником Достоевский не побоялся раскрыть сущность революционеров, борющихся за установление социализма в России. В романе “Бесы” показана жестокость, бесчеловечность и цинизм революционеров, презирающих тех, кого они собираются осчастливить.

В романе “Игрок” писатель раскрывает трагедию людей, живущих иллюзией на выигрыш в азартной игре на рулетке.

Проблемы человеческой свободы, выбора поступков были ключевыми в творчестве Достоевского. Эта проблема затрагивается в разных его произведениях. Яркое выражение его отношения к проблеме человеческой свободы нашло в романе “Братья Карамазовы”. В этом романе писатель-философ, раскрывая устами одного из персонажей поэму о великом инквизиторе, высказывает идею, которая станет весьма привлекательной для представителей французского экзистенциализма Ж.-П. Сартра и А. Камю. Сформулирована она следующим образом: “… ничего и никогда не было для человеческого искусства и человеческого общества невыносимее свободы”. Поэтому в виде слабости человеческого существа “нет заботы беспрерывнее и поучительнее для человека, как оставаясь свободным, сыскать поскорее того, пред кем поклониться”.

В “Дневнике писателя” он предстает настоящим русским патриотом, беззаветно любящим свою родину.

Его произведения учат человечности. Он отрицал правомерность борьбы со злом с помощью зла. Писатель считал аморальным общественное устройство, основывающееся на насилии и гибели людей. По его мнению, разум, не освещенный любовью к человечеству, — темный, бессовестный разум, опасен и убивает жизнь. Он полагал, что вера в Бога и исходящее он него добро — основа нравственности. По Достоевскому, человек заслуживает счастье страданием.

Особенность философских взглядов писателя в том, что в них обнаруживается осознание текучести, переменчивости жизни. Он тонко чувствует возможную альтернативность человеческих поступков. Человек у Достоевского подавлен обстоятельствами жизни. Мир, изображаемый писателем, трагичен и враждебен человеку, а человек в нем одинок перед лицом испытаний. Человека, по Достоевскому, спасает только вера в Бога.

Достоевский — глубокомыслящий писатель . Когда читатель проникает в его мысли, его озаряет свет доброты великого сострадания к людям, а затем очистительного уважения к ним. Мрак у писателя находится на поверхности, а в бездонной глубине его мыслей — кристальная чистота.

«РУССКАЯ МЫСЛЬ»: Историко-методологический семинар в РХГА

Ведущий семинара - доктор философских наук, профессор РХГА Александр Александрович Ермичёв .

19 апреля 2013 г. - Игорь Иванович Евлампиев представляет свою новую книгу о Ф.М. Достоевском.

Евлампиев И. И. Философия человека в творчестве Ф. Достоевского (от ранних произведений к «Братьям Карамазовым»). - СПб.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии, 2012. - 585 с. ISBN 978-5-88812-548-9

А.А. Ермичёв : Добрый вечер! Восемьдесят пятое заседание.

Аплодисменты

Да, это уже история, 85. Каждый месяц, в году по 10-12 -13 раз. А сегодня на 85-м заседании мы послушаем доклад автора этой книжки: «Философия человека в творчестве Ф. Достоевского (от ранних произведений к «Братьям Карамазовым»).

Мы послушаем на минут 40, Игорь Иванович, минут 40, не больше.

А.Л. Казин: Давайте 45 ему дадим.

А.А. Ермичёв: Там будет видно, ведь всегда границы подвижны все-таки. После этого - вопросы и желающие выступить. Потом, как и положено, чай в одной из аудиторий.

А.А. Ермичёв: А сейчас я хотел бы обозначить программу нашей работы на последний месяц в этом сезоне, сезоне 2012-го - 2013 годов. 17 числа к нам приедет одна замечательная исследовательница из Калининграда, это Лилия Владимировна Довыденко, которая занимается исследованием творчества одного из русских философов-эмигрантов, скорее философа культуры, Николая Сергеевича Арсеньева. Она расскажет нам о своих изысканиях по этой фигуре, как-то так стоящей где-то на втором плане, или быть может в тени первых философских фигур русской эмиграции, он где-то здесь вот в тени, или даже быть может на втором плане. Итак, счастливо вышло, что в одном из новых издательств, издательстве «Вестник» появилась как раз переиздание книжки, знакомой многим из нас, переиздание известной книжки Арсьеньева «Дары и встречи жизненного пути».

Таким образом, у нас 17 мая в пятницу состоится вечер об Арсеньеве, и это первое мероприятия на май.

Что касается другого мероприятия, то я осмелюсь только предложить присутствующим здесь посетить наши Свято-Троицкие Чтения. И в последний день мая на Свято-Троицких Чтениях будет работать секция истории русской философии. Участниками работы этой секции будут участники нашего семинара. А на этой секции у нас будет обсуждаться проблема церкви и государства в истории русской мысли «от Петра до метра», т.е. от учреждения Синода. Быть может кто-нибудь из наших исследователей пойдет и глубже рассматривать эту эпоху, но до сегодняшнего дня это определенно. Такова наша программа на май месяц.

Прошу вас отметить - 17 число пятница и 31 мая. Разумеется, своевременно мы пришлем вам рассылку о наших мероприятиях.

А.А. Ермичёв: Игорь Иванович, пожалуйста, давайте начнем.

И.И. Евлампиев : Здравствуйте, дорогие коллеги! Спасибо что пришли!

Моя книга, которую вы здесь можете видеть, это результат примерно десяти лет работы. Хотя я параллельно работал и над другими темами, но вот десять лет уложились в эту книгу. Так что я буду говорить о результатах этой большой работы. Сразу хочу сказать, что, на мой взгляд, мне удалось некоторые очень-очень давние и устоявшиеся стереотипы в отношении Достоевского в этой книге сломать. По крайней мере, я стараюсь их сломать, а уж настолько они будут сломаны или останутся - это судить читателям и соответственно критикам, которые либо примут, либо не примут соответствующие изменения. Потому что тот факт, что Достоевский - это великий философ, уже никаких сомнений не вызывает. Но если пойти дальше, т.е. начать уточнять, а что мы подразумеваем под Достоевским-философом, то здесь возникает ряд устоявшихся точек зрения, которые, по моему мнению, абсолютно неверны. Собственно, ради их существенной корректировки эта книга и была написана.

Я постараюсь пунктиром изложить некоторые наиболее важные идеи, которые я постарался доказать в своей книге и которые достаточно радикально расходятся с традиционными оценками Достоевского. Повторю, как философ он признан. Но когда пытаются излагать его философию, то, как правило, это делается по принципу «один-два-три-четыре», т.е. никакой системы у Достоевского не видят. В качестве примера можно привести два известнейших сочинения, посвященных философии Достоевского. Одно - это классическая книга Н. Бердяева «Миросозерцание Достоевского»; очень хорошая книга, но как раз отличающаяся тем, что, прочитав Бердяева, можно понять, что Достоевский много-много ярких идей выдвинул, но никакой системы у него нет. Второй пример - это современная книга, и по уровню безусловно ниже, чем сочинение Бердяева; это книга Р. Лаута, немецкого исследователя, которая так и называется «Философия Достоевского». Где просто список тем: человек, добро, зло, Бог и т.п. - и никакой системы. На мой взгляд, это даже контр-продуктивная книга, потому что она заставляет задуматься, зачем этого писателя как философа рассматривать, если он никакой системы не создал? Все-таки мы под философией понимаем некую систему идей, некую целостную концепцию.

Первое, что я хотел сказать, что я пытался доказать, - что на самом деле Достоевский всю жизнь себя мыслил не столько писателем, сколько философом, с самой ранней юности, это по его письмам видно. И в этом смысле форма художественной литературы, форма романа была именно формой выражения его философии. И более того, он очень рано пришел к достаточно цельному пониманию того, что он хочет сказать нам, публике, своими философскими романами, т.е. он очень рано пришел к достаточно цельной концепции человека. Безусловно, я имею в виду, что философия Достоевского - это прежде всего и главным образом философии человека.

В современной литературе о Достоевском господствует обратное убеждение. В силу популярности концепции Бахтина, наоборот, принято считать, что вообще нет никакого «целостного мировоззрения Достоевского». Ведь Бахтин выдвинул идею, что роман Достоевского - это полифонический роман, здесь говорит не автор, говорят его герои, а потому позицию автора, если она и есть, мы угадать только с большим трудом можем. Получается, что Достоевский изображает разные мировоззрения, а вот своего как будто бы и не показывает. На мой взгляд, концепция Бахтина абсолютно ложна, и в силу её популярности она ложный стереотип по поводу Достоевского создает; она его изображает философом, который принципиально не стремится к системности. На самом деле он воспитанник немецкой философии, как все в ту эпоху, в середине XIX века. А немецкая философия - это обязательно последовательная система, которая описываете человека и Бога. У молодого Достоевского мы находим очень выразительные суждения на эту тему в одном из писем. Достоевский пишет (я по памяти, не точно): поэт в своем вдохновении разгадывает Бога! - в этом же он видит значение философии. Поэзию и философию писатель сближает и главной целью обеих называет «разгадывание Бога». Чрезвычайно выразительная фраза, которая говорит о том, что он мыслил философию именно как описание Бога-абсолюта, совершенно в духе немецких систем.

Поэтому вот моя позиция: Достоевский обладал ясно выраженной философской системой , и то, что мы до сих пор не можем её увидеть, - это наша беда как исследователей и читателей, а не вина Достоевского; он все сделал, чтобы его можно было правильно понять. Я в своей книге пытаюсь показать, что совсем нетрудно увидеть эту систему, если внимательно читать его тесты. Таким образом, системность философии Достоевский - это первый принцип, из которого я исходил. И соответственно, первый стереотип, который я попытался отвергнуть - это представление об отсутствии такой системы, представление, распространенное из-за популярности концепции Бахтина.

Второе. Даже если мы признаём, что Достоевский - философ, даже если мы признаем, что в его сочинениях выражена некая система идей (а некие авторы все-таки это признают), то второй важнейший стереотип, которой господствует в понимании Достоевского и касается уже его творческой биографии, - это утверждение о том, что в его жизни произошел радикальнейший перелом, который и сделал его великим мыслителем. Впервые эту идею выдвинул Лев Шестов, и она стала чрезвычайно популярной. По-моему её практически все исследователи принимают в той или иной степени. Шестов её наиболее ярко выразил еще в начале XX века. Это идея о том, что Достоевский, будучи приговорен к повешению и простояв на плацу перед лицом смерти, пережил экзистенциальный кризис, который вызвал в нем абсолютное «перерождение убеждений», как говорит Шестов. До этого момента был писатель, может быть, даже рядовой, который литературные произведения писал, а о философии даже и не задумывался. А вот после стояния на плацу, после встречи со смертью, после экзистенциального кризиса родился великий философ, который великие философские романы написал. Я критике этого распространенного убеждения посвящаю введение моей книги и первые главы. На самом деле, Достоевский, действительно, родился как философ в результате глубокого экзистенциального кризиса. Но этот кризис не был связан со стоянием на плацу в ожидании казни - вот в чем парадокс! Достоевский гораздо раньше, зимой 1841/1842 года, пережил экзистенциальный кризис, еще будучи юношей, еще даже не думая особенно о писательской карьере. Именно в этот период всё самое главное с ним случилось. А на плацу, если и было что-то похожее, то это уже второй кризис был и, я думаю, не такой важный. По сути, великий мыслитель родился в начале 1842 года, т.е. когда ему 20 лет было, а вовсе не в момент ожидания казни, когда ему было почти тридцать лет. Это помогает понять, что и ранее творчество Достоевского, которое на первый взгляд не несет никаких философских идей, на самом деле уже проникнуто этими идеями.

Собственно, теперь я хотел начать уже некие конкретные идеи излагать, которые, на мой взгляд, очень важно понять, имея в виду философию Достоевского. Прежде всего нужно разобраться, что за экзистенциальный кризис он пережил в 20 лет. Об этом можно уверенно говорить, хотя об этом кризисе, произошедшем в ранние годы, никогда не писал, - все пишут о том, что было с ним на плацу перед лицом смерти. А ведь Достоевский оставил нам об этом совершенно ясное свидетельство! Вот что самое важное. Я здесь опираюсь исключительно на тексты Достоевского. Через 20 лет после свершившегося кризиса в работе 1861 года «Петербургские сновидения в стихах и прозе» (это произведение названо фельетоном), Достоевский вдруг обращается к своей ранней юности, как раз к той эпохе, о которой я говорю, и вдруг рассказывает странный случай, который с ним произошел. Причем в его рассказе присутствует явная ирония, по поводу которой многие исследователи Достоевский знают, что там, где у него в словах появляется ирония, как раз очень серьезные вещи излагаются, и писатель иронией зачищается от непонимания - чтобы проницательный читатель понял, а непроницательный как шутку это все воспринял. Так вот Достоевский с некой иронией говорит о том, что с ним некий странный случай произошел, который перевернул всю его жизнь. Что это за случай? В литературоведении это описание известно, хотя простой читатель, как правило, этого не знает. Так вот, Достоевский рассказывает, что он шел по морозному Петербургу, видимо по мосту, и, глядя на замерзший Петербург, над которым клубы пара понимались, вдруг ему пригрезилось, что над этим реальным Петербургом громоздится еще один «фантастический», призрачный Петербург, как он пишет. И вдруг он ощутил, что этот второй Петербург сейчас растает в воздухе, а вместе с ним и этот первый, реальный, т.е. у него возникло жуткое ощущение ирреальности этого мира. Опущение того, что этот мир сейчас растает, рассеется как греза. И после этого он говорит такие слова, тут я впервые обращусь к тексту Достоевского: «Я как будто что-то понял в эту минуту, до сих пор только шевелившееся во мне, но еще не осмысленное; как будто прозрел во что-то новое, совершенно в новый мир, мне незнакомый и известный только по каким-то темным слухам, по каким-то таинственным знакам. Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование...» Обратите внимание на эти слова, литературоведы не обращают внимание на некоторые важные слова. «Я полагаю, что с той именно минуты началось мое существование…» Ну и дальше опять ирония. «Скажите, господа: не фантазер я, не мистик я с самого детства? Какое тут происшествие? что случилось? Ничего, ровно ничего, одно ощущение, а прочее все благополучно». И, тем менее, несмотря на иронию, мы понимаем по контексту этого высказывания, что Достоевский зачем-то через 20 лет, уже будучи зрелым писателем, в 40 лет, возвращается к этому моменту и для проницательных читателей рассказывает о нем. И если мы достаточно проницательны, мы должны понять, что рассказывает он именно о том, с чего началась его личность и его творчество. Здесь и зафиксирован тот экзистенциальный кризис, который с ним случился зимой 1841/1842 года; не совсем непонятно, какой месяц имеется в виду, но скорее всего это январь 1842 года. Именно это событие нужно считать точкой отсчета для Достоевского-мыслителя. Значение этого странного события, которое он описывает, этого экзистенциального кризиса, который он пережил, ясно подчеркивается тем, что он дальше описывает аналогичные кризисы и в историях своих героев. И благодаря этому мы можем более ясно понять, что он имеет в виду. Именно из этих историй можно и нужно начинать выводить философию человека Достоевского. Пережив что-то сам, пережив какой-то экзистенциальный кризис, пока еще до конца непонятный нам, он обрел какое-то новое зрение. Это Шестов так писал, что после кризиса Достоевский какое-то новое сверх-зрение обрел и увидел вещи, которые не видел до этого. С этим можно согласиться, но только нужно уточнить, что произошло это гораздо раньше, чем думает Шестов, не на плацу, а еще в 1842 году, когда Достоевский был совсем молодым человеком, не написавшим еще даже своего первого романа «Бедные люди». Итак, что же здесь произошло?

Чтоб понять это, нужно обратиться к произведениям Достоевского. Здесь я снова обращаюсь к своей книге - значительная часть моей книги составляет анализ именно ранних работ Достоевского, как ни странно. Это еще один парадокс, потому что, повторю: любой человек, который пишет книгу, в названии которой есть словосочетание «философия Достоевского», как правило, абсолютно игнорирует ранние работы, считает, что в них никакой философии нет. В больших романах - да, там философии сколько угодно, а вот в ранних произведениях ее нет. В противоположность этому, больше половины моей книги - это анализ ранних произведений Достоевского, условно говоря ранних, до «Игрока» включительно («Записки из подполья» и «Игрок» это, строго говоря, уже не ранние произведения) - т.е. анализ творчества Достоевского до великих романов, до «Преступления и наказания». Основное внимание в моей книге направлено как раз на раннее творчество, что никогда не делалось с точки зрения анализа философских взглядов Достоевского. А на самом деле, именно там мы находим все истоки философии Достоевского. Более того, общий абрис, схему философии человека Достоевского там уже прекрасно можно увидеть. И точкой отсчета для понимания этой ранней философии является как раз рассказ о пережитом молодым Достоевским кризисе.

Что это за кризис? Для того чтобы это понять, нужно приглядеться к некоторым его ранним героям. Я тут не буду это подробно описывать, я просто возьму два примера, двух очень странных героев Достоевского. Один - это чиновник, который вообразил себя Гарибальди, не больше, ни меньше. Непонятно, придумал Достоевский эту историю или нет, но вот он пишет о таком странном чиновнике, который вообразил, что он Гарибальди. Суть его переживаний как раз в том, что он испытывает странный кризис основ своей личности, чувствует абсолютную необоснованность своего существования. Я думаю, что как раз через таких героев Достоевский пытается показать нам то, что с ним самим произошло. В своих героях он с некоторыми вариациями изображает тот же самый кризис. Поэтому глядя на них мы можем понять, что с ним самим произошло. Что же произошло с этим странным чиновником, который вдруг вообразил себя Гарибальди? Достоевский описывает его состояние так: «Весь божий мир скользил перед ним и улетал куда-то, земля скользила из-под ног его». Т.е. ощущение полного развоплощения мира, как будто мира больше нет, как будто один он в мире существует. Это и приводит его в ужас, к безумию, он воображает себя Гарибальди. Что значит Гарибальди? Гарибальди это великий разрушитель, великий завоеватель, тот, ради которого мир существует. Это первый странный герой Достоевского, который поможет нам понять, что с ним самим произошло, и что за экзистенциальный кризис он пережил.

Второй герой - это господин Прохарчин, гораздо более известный герой, чем предыдущий, главный персонаж рассказа «Господин Прохарчин». Это простой чиновник, который служил-служил, и годами ничего в его жизни не менялось, и вдруг что-то с ним совершенно радикальное происходит, как это описывает Достоевский, «он вдруг заробел». Т.е. он тоже испытывает кризис обоснованности своего существования, и пытаясь «закрепиться» в жизни, он начинает копить деньги, потому что единственный способ для него понять, что мир крепок и ты занимаешь твердое место в этом мире, - это иметь капитал. И он пытается добиться устойчивости своего бытия с помощью капитала. Он почти нищенствует, но копит капитал, потому что только так он чувствует обоснованность своего бытия. В рассказе приводится разговор Прохарчина с его коллегой-чиновником, в котором возникает совершенно странная тема, на первый взгляд абсолютно непонятная, но чрезвычайно важная. На мой взгляд, этот диалог абсолютно метафизичен, и через него Достоевский дает нам разгадку того, что за экзистенциальный кризис происходит с его героями и произошел с ним самим. По сюжету рассказа, Прохарчин в конце концов не выдерживает своих переживаний, ему так плохо от необоснованности своего бытия, что он убегает из дома, его в конце концов находят на улице в полубезумном состоянии, приводят домой и, пытаясь успокоить, постоянно говорят: ничего с тобой не будет, никто тебя не тронет, ты ведь самый незаметный и тихий человек. Но он не принимает этих утешений, а потом вдруг пытается объяснить свою тревогу. И вот послушайте этот странный диалог. Вот как он объясняет свои страхи: «Я не того… Ты пойми, ты пойми только, баран ты: я смирный, сегодня смирный, завтра смирный, а потом и не смирный, сгрубил; пряжку тебе, и пошел вольнодумец!» Он вдруг осознает, что ни с того ни сего может стать вольнодумцем-революционером. Как безумный чиновник вообразил себя Гарибальди, так этот почему-то думает, что может стать революционером. Почему вдруг таким маленьким и забитым людям вдруг приходит в голову, что они Гарибальди или революционеры? И тут собеседник Прохарчина вдруг что-то угадывает. На мой взгляд, здесь Достоевский очень тонко это показывает, это прозрение, в котором сосед Прохарчина Марк Иванович очень важную мысль угадывает, объясняющую происходящее с Прохарчиным. Он так говорит: «Что вы, один, что ли, на свете? для вас свет, что ли, сделан? Наполеон вы, что ли, какой? что вы? кто вы? Наполеон вы, а? Наполеон или нет?! Говорите же, сударь, Наполеон или нет?» Это он говорит Прохарчину, маленькому чиновнику, который нищенствуя живет и вот-вот умрет! Марк Иванович вдруг осознает, что Прохарчин себя каким-то «метафизическим Наполеоном» полагает. С чего бы это вдруг? Повторю, это всё загадки, которое разгадать можно, только если всю систему взглядов Достоевского понять. О чем здесь говорит Достоевский? Он в такой парадоксальной, немножко смеховой форме рассказывает о том же самом кризис, который он сам пережил. Когда человек вдруг ощущает, что мир, который вокруг нас, он не является твердым, обоснованным, что он пластичен, что по-настоящему существует человек, «я существую», а вот это мир может и не существует. Может это фантом, который сейчас рассеется, как в видении фантастического Петербурга в его фельетоне. Но что это значит? А это значит, что я не могу опираться на мир. Наоборот, я должен основание в собственном бытие найти. И если я найду основание в себе самом, тогда я стану выше этого мира. Более того, тогда я этим миром управлять буду. Отсюда эти странные отождествления: «Наполеон, Гарибальди…». Здесь Достоевский здесь нам показывает, что в указанном экзистенциальном кризисе человек, обретя себя по-настоящему, одновременно обретет власть над миром, он станет сильным , высшим человеком . Здесь я подхожу к теме, которая, на мой взгляд, является главной темой раннего Достоевского, всего его раннего творчества.

На самом деле есть глубоко неверное убеждение, что Достоевский - это такой «демократ», который описывает униженных и оскорбленных, который борется за равенство всех людей, и что главное для него - это показать, что в самом униженном человеке есть такая же душа, как в возвышенном, высоком человеке. Ничего подобного! Главная идея раннего Достоевского - это идея о том, что среди нас есть особые люди, высшие люди. Те, с которыми случился описанный экзистенциальный кризис и которые смогли его пережить; он знает, к чему это ведет человека, потому что он сам через это прошел. Человек переживает трагический слом своего мировоззрения, который может вести к гибели, но, пройдя через него, он осознает, что не он зависит от мира, а мир зависит от него. Парадоксально, что Достоевский показывает такой кризис в самых простых людях, самых незначительных людях, но тем самым он доказывает, что это универсальное состояние, которое каждый может и должен пережить. И тогда он станет совершенно другим человеком, другую меру ответственности получит - если человек не погибнет, выживет, он станет высшим человеком. И, собственно, о таких высших людях и повествует Достоевский. На мой взгляд, все самые интересные страницы раннего творчество Достоевский посвящены именно описанию таких странных людей, которые пережили подобный кризис и в результате осознали, что они могут влиять на мир, и писатель показывает это влияние, буквально мистическое влияние на мир.

Здесь я хочу некоторые примеры привести, хотя, может быть, для большинства из вас эти примеры не будут показательны, потому что, к сожалению, ранние произведения Достоевского мало кто читает, потому что они, действительно, непонятны. А непонятны они именно потому, что в них писатель не художественные задачи ставит и решает, а философские. И поэтому, когда вы их читаете, они выглядят загадочными. Они задают загадки, разгадать которые практически невозможно. Но это становится возможным, если по-настоящему хорошо понять то, о чем я говорю, если осознать исходную концепцию человека, которую он на себе проверил, потому что, повторю, сам пережил экзистенциальный кризис и сам стал высшим человеком , который способен управлять судьбами других людей. В этом смысле я допускаю, что Достоевский, возможно, реальным мистиком был. Не случайно он мистиков выводит в своих романах, может быть, успею о Кириллове сказать в связи с этим.

Но давайте вернемся к раннему творчеству Достоевского. Вот повесть Достоевского «Хозяйка», очень странная повесть, которую никто не понимал и не понимает, начиная с Белинского, который просто руганью разразился по поводу этой повести. Даже великий критик Белинский ничего не понял в этой повести. А суть повести в том, что там впервые Достоевский изображает реального мистика, некоего старика Мурина, который обладает мистической властью над людьми и над собственной судьбой. И суть повести в том, что главный герой Василий Ордынов, знакомясь с этим стариком Муриным, реальным мистиком, сам получает ту же самую мистическую способность через жизненный кризис, который он переживает в общении с ним. Т.е. здесь мы видим еще одно описание того же кризиса и того же превращения простого человека в высшего, который, на мой взгляд, является главной темой раннего Достоевского.

Как ни парадоксально, ту же тему можно найти в еще одном странном произведении первого периоды творчества Достоевский. Это повесть «Село Степанчиково и его обитатели». Эта повесть тоже абсолютно загадочна. В справочнике, который был издан нашим музеем Достоевского и где приводятся все точки зрения на произведения писателя, только одна точка зрения по поводу этой повести сформулирована - что эта повесть есть чисто художественный эксперимент, в котором нет больших идей. Получается, что эта повесть лежит в стороне от всех других произведений Достоевский. Это странно. Ведь Достоевский, написав эту повесть, назвал её лучшим своими произведением. Почему «экспериментальное» произведение, которое не несет в себе, вроде бы, никаких идей, Достоевский называет лучшим своим произведением? На самом деле все не так, эта повесть совершенно естественно выстраивается в один ряд с другими произведениями, Достоевский в ней ту же самую главную идею выражает. В этой страной повести главный герой Фома Фомич Опискин - это человек, который каким-то непонятным образом власть над всеми в доме обретает, хотя он первоначально просто приживальщиком был в доме полковника Ростанева. Фома Фомич Опискин показан неприятным человеком, даже отвратительным, но Достоевский, мне кажется, как раз и показывает, что качество человека властвовать над другими людьми, просто буквально мистически властвовать, определять их судьбу, это качество совершенно не связано ни с какими моральными достоинствами человека - ни с умом, ни с благородством, ни с чем. Это некая иррациональная природа, некое экзистенциальное основание личности, которое, если действительно оно раскрылось в человеке, дает ему власть над миром. И как раз «высших» людей, обладающих такой странной властью над миром, Достоевский и описывает.

Последний пример из этого же ряда высших, сильных людей - это герои «Записок из Мертвого дома». Это уже полу-документальная повесть, где Достоевский описывает каторгу и каторжных людей. Здесь тоже главным для него оказывается некая систематика. Он пытается всех каторжников по определенным категориям распределить. Это достаточно естественно, поскольку это не художественное произведение, а в некотором роде эмпирическое, это наблюдение над реальностью каторги. Но самыми главными персонажами и здесь становятся два сильных человека. Достоевский прямо так и называет их «сильные люди». Даже на каторге, пишет Достоевский, сильных людей на так много. Он только двух нам и показывает, Орлова и Петрова, специально давая им простые русские фамилии, словно подчеркивая, что здесь дело не в каких-то особенных выдающихся качествах, а просто в том, что они сумели раскрыть в себе способность, которая есть у каждого. Сравнение этих двух каторжан показывает, что сила тоже может быть разная. Самым главным в этой паре оказывается Петров. Здесь я цитату приведу, в ней говорится о том, как Достоевский впервые узнал об этом Петрове.

«Я стал о нем справляться. М., узнавши об этом знакомстве, даже предостерегал меня. Он сказал мне, что многие из каторжных вселяли в него ужас, особенно сначала, с первых дней острога, но ни один из них, ни даже Газин, не производил на него такого ужасного впечатления, как этот Петров. Это самый решительный, самый бесстрашный из всех каторжных, - говорил М. - Он на всё способен; он ни перед чем не остановится, если ему придет каприз. Он и вас зарежет, если ему это вздумается, так, просто зарежет, не поморщится и не раскается. Я даже думаю, он не в полном уме. Этот отзыв сильно заинтересовал меня. Но М. как-то не мог мне дать отчета, почему ему так казалось. И странное дело: несколько лет сряду я знал потом Петрова, почти каждый день говорил с ним; всё время он был ко мне искренно привязан (хоть и решительно не знаю за что) - и во все эти несколько лет хотя он и жил в остроге благоразумно и ровно ничего не сделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним, убеждался, что М. был прав и что Петров, может быть, самый решительный, бесстрашный и не знающий над собою никакого принуждения человек. Почему это так мне казалось - тоже не могу дать отчета».

Если Орлов, второй сильный каторжанин, действительно убил шесть человек, то Петров зарезал командира, когда тот его отхлестал по щекам на плацу. Т.е. даже убийство, которое он совершил, выглядит естественно и понятно: за оскорбление он убил человека и больше никого не убивал. В отличие от Орлова Петров не выглядит откровенным злодеем, и тем не менее все к нему относятся как к самому страшному человеку. Здесь Достоевский чрезвычайно наглядно показывает свою гениальную способность увидеть принципиальную разницу между людьми. Вроде бы люди ничем не отличаются, и тем не менее один из них сильный человек способный на всё и абсолютно свободный, никакая сила его не подавит, другой - сильный, но «стандартный», обычный и «рядовой» в своей силе. В этой повести Достоевский изображает также и противоположный полюс человеческого существования - человека рутины, который полностью подчинен законам, нормам, приказам, который ни на йоту не отходит от положенного порядка. Но такие люди Достоевского мало интересует, он их называет «всемством». Они представляют собой своего рода материал, из которого историю и жизнь делают высшие люди, - вот о чем пишет Достоевский в своих ранних повестях. Это и есть мой образ раннего Достоевского. Совершено необычный образ, но в книге он обосновывается с помощью анализа практически всех ранних произведений Достоевского, и абсолютно все они естественно укладываются в эту логику, в эту концепцию.

В итоге возникает достаточно ясная концепция человека в рассуждениях Достоевского. Достоевский мыслит каждого из нас неким абсолютным центром реальности, но одновременно показывает, что это скрыто в нас. Только благодаря определенному кризису человек может раскрыть в себе экзистенциальную основу личности и действительно стать центром реальности. И тогда он каким-то странным образом - магически, мистически - будет господствовать над другими людьми, и даже не только над людьми, это все-таки кажется возможным, - но даже над судьбой, над миром, буквально управлять будет миром, в котором живет. Именно это он показывает в последнем произведение этого периода, первого периода, до великих романов, - в романе «Игрок». Здесь показан человек, который в силу как раз каких-то особых своих свойств вдруг понимает, что он может выиграть на рулетке, и он идет и выигрывает на рулетке огромную сумму денег. Т.е. герой, раскрыв в себе какое-то абсолютное основание, получает способность полностью определять свою судьбу.

Я две цитаты маленькие прочитаю из «Игрока», где как раз об этом речь идет.

Человек безусловно уверен, что то, что он хочет, обязательно случиться, и оно случается. В данном случае это выигрыш на рулетке, но это просто пример того, как человек управляет своей судьбой. И после того как Алексей, главный герой этого романа, раскрывает в себе эту способность, он понимает, что все остальное для него теперь неважно. До этого главным была его любовь к Полине, их отношение вообще являются главной темой романа. Но кончается все тем, что ему не нужна Полина. Он осознает, что обладает магической властью над миром, и всё остальное уходит из его сознания, в том числе и его любовь. И суть романам именно в этом - в демонстрации способности человека магически влиять на мир.

Здесь я заканчиваю с ранним периодом творчества Достоевского, этому посвящена первая половина книги. Повторю, здесь некая концепция человека выявляется, которая, на мой взгляд, очень логично проходит через все произведения Достоевского. Главный принцип этой концепции заключается в утверждении, что человек есть центр реальности, который способен управлять этой реальностью. Здесь еще нужно вспомнить повесть «Записки из подполья» - это же важнейшее произведение первого периода творчества Достоевского. Поскольку у меня мало времени, трудно об этом очень глубоком произведении говорить. Единственное, что все-таки хотелось бы сказать, что смысл этой повести в том, что здесь Достоевский метафизическую сущность человека пытается понять, и это многие исследователи угадали. Он доказывает, что основанием нашего сознания, основание человеческого бытия является ничто - по сути, гегелевская идея. Два полюса у мироздания - бытие и ничто. И человек - это ничто, вот что утверждает Достоевский. Именно потому, что мы ничто, мы можем управлять бытием. Потому что бытие косно, а ничто динамично. Именно ничто придает бытию его форму, его смысл. Поэтому главный тезис подпольного человека, самый парадоксальный, - о том, что он не хочет считаться с очевидностями. Дважды два четыре, каменная стена - это то, что останавливает произвол человека, а подпольный герой не хочет с ними считаться. Странный протест против законов природы. Почему? По той же самой причине, о которой я раньше говорил: потому что он ощущает, что обладает способностью менять мир, а потому любые законы мира для него относительны, условны. Теперь это объясняется тем, что в основании нашего сознания лежит ничто.

Чтобы вы не подумали, что это мои выдумки, здесь стоит привести еще несколько цитат, которые совершено неизвестны простым читателям, потому что они из записных книжек Достоевского, малоизвестных широкой публики. Но среди исследователей эти высказывания довольно известны. У Достоевского есть несколько очень важных высказываний по поводу бытия и ничто. Например, есть такая странная фраза в одной из записных книжек: «Бытие только тогда и есть, когда ему грозит небытие, бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие». Небытие - это человек, а весь мир - это бытие. Так вот, бытие тогда есть, когда есть мы. Мы первичны по отношению к миру, мы господствуем над этим миром, а не наоборот.

Теперь я перехожу ко второй части своей книги и соответственно к еще одной важнейшей идее, которая, может быть, даже является еще более важной и более эпатажной в каком-то смысле. Дело в том, что когда мы берем зрелого Достоевского, Достоевского великих романов, то по отношению к нему исследователи давно гадают, кто больше всего на него оказал влияние. Потому что какие-то философские влияния безусловно были. Это прежде всего немецкая философия. Тут чаще всего Канта вспоминают, кроме того Гегеля, Шеллинга, Фейербаха, Штирнера, Шопенгауэра, и всё это наверно имеет смысл. Но ключевой постулат второй половины моей книги заключается в том, что главная фигура, которая оказала влияние на Достоевского - это Иоганн Готлиб Фихте. Я такие поразительные совпадения вижу между некоторыми рассуждениями Достоевского и Фихте, что для меня никаких сомнений нет, что Достоевский читал Фихте, хорошо знал Фихте и испытал его влияние. И понятно почему - потому что из всех немецких классических философов только Фихте сделал акцент на абсолютности человеческой личности.

Именно это Достоевский берет у Фихте. Тут надо иметь в виду, что он входил в кружок Белинского, где Фихте был популярен. Он входил в кружок Петрашевского, где Фихте специально обсуждали, это я к слову, чтобы понятно было, что имеются доказательства прямого влияния Фихте, хотя в текстах Достоевского, к сожалению, мы ни разу имя Фихте не находим. И тем не менее можно говорить о том, что он его знал, причем знал, видимо, в основном две поздние работы, которые популярны были в кругу Белинского. Это «Наставления к блаженной жизни» и «Основные черты современной эпохи». Особенно по поводу последней работы нужно сказать, что мы находит конспект этой работы в дневниковых записях Достоевского под название «Социализм и христианство». Это уже было исследователями Достоевского замечено.

Что у Фихте взял Достоевский? Это огромная тема, которой две сотни страниц моей книги посвящены. Но тем не менее попробую кратко сформулировать. Надо иметь в виду, что после каторги, в эпоху, когда влияние Фихте скорее всего и состоялось, Достоевский особенно интенсивно задумался над связью с христианством своего творчества. До этого он был вообще безразличен к христианству. Теперь христианские мотивы резко проявляются в его творчестве. А Фихте, безусловно, был религиозным, христианским мыслителем. Но именно Фихте первый четко сформулировал идею о том, что в истории европейской культуры было не одно, а два христианства. И то, которые мы традиционно считаем единственным и подлинным, которое связано с христианской церковью, Фихте объявляет ложным. Он считает, что в церковном христианстве было искажено учение Иисуса Христа. Подлинное учение Иисуса Христа - это учение о тождестве Бога и человека, вот мысль Фихте. А в церковном христианстве было произведено радикальное отделение Бога от человека, Бог был отодвинут в трансцендентную, потустороннюю даль. На мой взгляд, именно эту идею Достоевский берет у Фихте и именно её развивает. Весь поздний Достоевский, вся его поздняя метафизика человека, которая в его великих романах и особенно в «Братьях Карамазовых» выражена, определяются именно этой идеей. Используя мысли Фихте, я эту позднюю метафизику Достоевского (глубоко религиозную метафизику) сформулировал бы в виде такого тезиса. Строго говоря, вообще Бога «в себе» нет , Бог есть тольк о в его явлении в человеке - вот главный тезис метафизики позднего Достоевского. Каждый из людей, конечно, прежде всего Христос, но также и каждый из нас - это и есть явление Бога, и мы должны этому явлению, условно говоря, помочь. И это абсолютно рифмуется с тем, что я говорил по поводу раннего творчества Достоевского. Высший человек, о котором говорит Достоевский, раскрывает в себе что-то - теперь можно добавить, что он Бога в себе раскрывает. Используя идеи Фихте, Достоевский теперь гораздо яснее именно эту идею обосновывает. Подлинный смысл христианства, подлинный смысл учения Иисуса - это представление о том, что в каждом из нас должен раскрыться Бог. Здесь я цитату приведу, чтобы уточнить эту мысль, потому что это принципиальный момент. Вот как Фихте об этом пишет, о том, что каждый из нас есть явление Бога: «Во все времена во всяком без исключения человеке, который живо постигает свое единство с Богом и который действительно и в самом деле передает всю свою индивидуальную жизнь Божественной жизни в себе, вечное слово без изъяна и без оговорок совершено таким же образом как в Иисусе Христе становится плотью, чувственно личным и человеческим существованием».

Как Иисус Христос это Бог во плоти, так и каждый из нас - это Бог во плоти. Речь идет конечно о том, что это потенция, это некая перспектива, которую очень трудно реализовать. Поэтому Фихте буквально с требованием к людям обращается, с проповедью: вы должны это понять, вы должны раскрыть в себе Бога! В том-то и дело, что мы оказываемся неспособными на это. А для этого надо стать такими же, как Христос, это не метафора - буквально стать такими, как Христос. При таком понимании главного в христианстве Христос - это просто первый человек, который осознал эту истину и выявил в себе Бога и рассказал всем нам об этом, тем самым предложив и нам это сделать. Фихте специально на этом останавливается и вводит две формы понимания Христа - метафизическое и историческое. Метафизическое он приписывает церковному христианству, где Христос - это особое явление, которое уникально и ни с чем несравнимо. Он его отвергает. Он говорит, что Христа надо понимать только исторически, в том смысле, который я сформулировал, - что Христос это первый человек, который выявил в себе Бога, стал Богом, и это признали те люди, которые были с Ним, которые стали Его учениками. И после того, как они рассказали нам об этом, Христос для нас выступает образцом, но Он не уникальное явление. Каждый из нас, повторю, должен сделать то же самое. Хотя это нечто запредельное для каждого человека, некая мистика раскрытия в себе божественного начала.

Достоевский идет именно по этому пути. Здесь ряд совершенно парадоксальных тем у Фихте намечается, которые все и у Достоевского присутствуют. В философии Фихте они даже менее известны, Достоевский их более наглядно и понятно излагает. Какие темы? Ну, во-первых, это понимание Христа как человека - как человека, который раскрывает в себе Бога. Во-вторых, это понимание того, что христианство - это вечная религия, она всегда была, она не с Христом родилась, она родилась вместе с человеком как таковым. Просто Христос впервые нам раскрыл ее суть, но она до сих пор не является господствующей и определяющей нашу жизнь. Это один из важнейших постулатов Фихте, что эпоха христианства еще впереди, мы живем еще не в эпоху христианства. Потому что сейчас господствует ложное христианство, не соответствующее своей цели, оно не помогает раскрытию Бога в нас, а наоборот, препятствует. В своем понимании истории Фихте выделяет три эпохи, причем третья эпоха, которая еще впереди, это и есть эпоха христианства. Эту идею Фихте мы буквально находим в тексте Достоевского, который называется «Социализм и христианство». По поводу этого текста уже давно было замечено, что здесь есть влияние Фихте. Т.е. не я первый это увидел, просто никто подробно влияние Фихте не анализировал, как я это пытаюсь сделать. Так вот, вслушайтесь в тест Достоевского, он некую историческую хронологию, совершено по Фихте излагает. Итак, Достоевский пишет: «Патриархальность было состояние первобытное. Цивилизация - среднее, переходное. Христианство - третья и последняя степень человека, но тут кончается развитие, достигается идеал…»

Обратите внимание «Христианство - третья и последняя степень человека». О какой эпохе он говорит? О нашей? Да не о нашей, он о будущем говорит! Для Достоевский, как и для Фихте, подлинная христианская цивилизация, которая по-настоящему раскроет человека, по-настоящему сделает человека Богом в каком-то таком смысле, который нужно еще уточнять, - она еще впереди, потому что средняя, переходная эпоха - это цивилизация, это и есть наше время. Тут я взял маленький фрагментик, но по всему контексту этой фразы понятно, что мы живем в эпоху цивилизации. В этом смысле утверждение, что Достоевский считал то православие, которое было в России в его время, в XIX веке, идеалом христианства, подлинным христианством, - это абсолютная неправда! Это ничего общего с его текстами не имеет. В процитированном тексте, повторю, очень наглядно видно, что он христианскую эпоху в истории видит только как будущую. Тут можно возразить, что есть у Достоевского фразы, в которых он вроде бы и современное православие считает правильной формой христианства, от которой новое возрождение всей человеческой цивилизации начнется. Но давайте внимательно вчитаемся в эти фразы, я их несколько выписал.

Но сначала о том, как он оценивает западное христианство, важно весь спектр его отношений к современному христианству продемонстрировать. Вот, например, что он пишет: «папство гораздо глубже и полнее вошло во весь Запад , чем думают, что даже и бывшие реформации есть продукт папства, и Руссо, и французская революция - продукт западного христианства, и, наконец, социализм, со всей его формалистикой и лучиночками, - продукт католического христианства».

Для Достоевского католического христианства как бы уже и нет, в нем такая деградация произошла, что оно ни в малейшей степени не отвечает свой сути. Вот еще одна фразу на эту же тему: «Вы говорите: да ведь Европа сделала много христианского помимо папства и протестантизма. Еще бы, не сейчас же там умерло христианство, умирало долго, оставило следы. Да там и теперь есть христиане, но зато страшно много извращенного понимания христианства». Т.е. он отводит возможные возражения против его весьма радикальной точки зрения: да, есть отдельные христиане, но христианства именно как культурной тенденции, которая должна возродить человечество, нет больше на Западе. Ну хорошо, а в русском народе? Вроде бы христианство сохранилось, потому что мы читаем такое, например, высказывание в одной из записных книжек: «Русский народ весь в православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет - да и не надо, потому что православие всё. Православие есть церковь, а церковь - увенчание здания и уже навеки».

Казалось бы, православие он оценивает положительно. Но давайте прочитаем дальше: «Что такое церковь - из Хомякова» И еще: «кто не понимает православия, тот никогда и ничего не поймет в народе». Для того чтобы понять смысл утверждений Достоевского о православии, чтобы понять, что за православие он имеет в виду, нужно обратится к Хомякову, потому что суть православной церкви он именно по Хомякову интерпретирует. А что такое церковь по Хомякову? Я только одну известную фразу прочитаю, которую Флоренский очень язвительно в какой-то своей работе о Хомякове интерпретирует, и при этом абсолютно правильно интерпретирует, - в том смысле, что какое уж тут православие, это вообще не христианство! У Хомякова церковь - это не земная, а мистическая церковь , к которой мы все причастны (даже вне зависимости от того верующие мы или атеисты), а через нее мы непосредственно Богу причастны, мы в единстве с Богом находимся. Вот одна фраза из Хомякова, из «Богословских сочинений» Хомякова, из известной работы «Церковь одна»: «<Церковь есть> не авторитет, говорю я, а истина, и в то же время жизнь христианина, внутренняя жизнь его; ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительною, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».

Да это чистый имманентизм! Бог, Христос, церковь - это всё внутри нас, мы уже божественны. Здесь предполагается то же само тождество Бога и человека, как и в философии Фихте. Вроде бы он здесь в пользу православия высказывается, но выясняется, что православие-то совсем не то, которое реально существует, а некое идеальное, которое трудно соотнести в реальным. Повторю, Флоренский в своих комментариях к богословию Хомякова абсолютно четко описывает эту разницу между реальной церковью и идеалом Хомякова.

И Достоевский также, видимо, эту разницу почувствовал и имеет в виду именно будущую идеальную церковь, а вовсе не реальную, которую он совсем по-другому оценивает. Дальше мы про православную церковь читаем следующее: «Церковь как бы в параличе и это уже давно. Не знают православия - нельзя на них и сердится, ибо они ничего не понимают и в сущности народ честный». Это о ком? Это о священнослужителях, видимо, о церкви он говорит: не знают православия... Действительно, можно сказать, что православие - это грядущее христианство, это будущее христианства, но в реальности этого православия еще нет нигде, оно еще должно родиться в русском народе. И тогда понятно, почему он третью эпоху человеческой истории, связанную с христианством, понимает еще как грядущую, как и Фихте. Можно еще массу примеров из романов привести. Старец Зосима в одном месте точно так же говорит, как здесь Достоевский, что, по сути, еще нет подлинной церкви, а только на семи праведниках она держится. В массе своей церковь еще не соответствует этому идеальному, подлинному христианству, которое Достоевский мыслит. Повторю, чтобы понять, что такое это подлинное христианство, нужно читать Фихте или Хомякова. Но Хомяков - это тот же Фихте и Шеллинг. Так что неудивительно, что здесь такие совпадения.

Это одна тема, которую Достоевский у Фихте берет и которая до сих пор как-то не очень популярна в исследовательской литературе, потому что формально берут эти его фразы, относящиеся к православию, но совершенно не вычитываются в детали, которые он совершено определено формулирует и в которых вся суть.

Вторая тема, и, пожалуй, самая загадочная - это тема бессмертия, понятого совершенно не так, как в традиционном, церковном христианстве. Потому что если мы постулируем тождество Бога и человека как главный тезис подлинного христианства, как его понимал Фихте, и вслед за ним понимал Достоевский, то тогда человек - это абсолютное существо и он бессмертен. Но как нужно понимать бессмертие? Фихте специально на этом останавливается и подчеркивает разницу между пониманием бессмертия в двух формах христианства. Когда Бог отделен от нас, т.е. трансцендентен человеку, тогда и бессмертие - это некое трансцендентное бытие, это бытие с Богом в некой потусторонней реальности. Если же человек есть явленность Бога, никакой потусторонней реальности просто нет, Бог имманентен нам, он имманентен земному миру! Он является в земном мире. Но тогда и бессмертие человека - это бессмертие, которое имманентно этому земному миру. Здесь я использую термин, который я позаимствовал у Хайдеггера. Хайдеггер придумал для такого понимания отношения человека к Богу термин «посюсторонняя религиозность», и соответственно «посюсторонняее бессмертие» (он эти термины в отношении Ницше применяет). В каком смысле посюсторонняя? А в том смысле, что смерть не переводит нас в некую трансцендентную, потустороннюю реальность, а оставляет во времени. Смерть - это трансформация в новую форму жизни, человек будет существовать после смерти в последовательности миров. Нам предстоит бесконечная последовательность миров, в которых мы, так же как и здесь, должны бороться за раскрытие Бога в себе. Вот такое парадоксальное посюстороннее бессмертие. Меня, как историка философии, конечно, заинтересовало, кто первый такую концепцию выдвинул, откуда идет эта традиция? Это Николай Кузанский. У Николая Кузанского есть гениальная фраза по поводу человека, она немного загадочная, непонятная, - скорее всего потому, что он не мог прямо выражаться, это слишком опасная тема была, безусловно еретическая. Он так написал в одном из своих трактатов по поводу человека: «То, что не смогло стать бессмертным сразу, стало бессмертным во временной последовательности». «Бессмертие во временной последовательности» - гениальней термин Николая Кузанского! И вот эту традицию, идущую от Николая Кузанского к Фихте, Достоевский и продолжает. Бессмертие во временной последовательности, во времени, и смерть как трансформация от одной формы земной жизни к другой форме земной жизни, посюсторонней. У Фихте эта парадоксальная концепция подробно изложена в работе «Наставления к блаженной жизни», и, на мой взгляд, Достоевский её полностью заимствует и оригинально развивает на примере своих героев. Здесь я уже не буду примеры приводить. Об этой теме я, кажется, говорил в своей лекции несколько лет назад.

Подвожу итоги. Что такое концепция человека у Достоевского, если взять особенно «Братьев Карамазовых»? Я специально об этом романе не говорил, но все-таки про важнейшие пункты своей книги, кроме последней главы, посвященной «Братья Карамазовы» сказал. Человек есть явленность Бога. И если человек осознает себя таковым (а в этом и состоит смысл христианства), он должен жить так, чтобы в нем Бог «родился». Наша задача - это борьба за «рождение» Бога в нас, т.е. за становление высшей личностью. Идея высшей личности - это важнейшая идея Достоевского. Здесь стоит еще одну цитату привести. Поразительная цитата; кто никогда это рассуждение Достоевского не читал, не поверит сразу, что это мог написать Достоевский. Но это - к вопросу о стереотипах, которым мы подвержены. Итак, послушайте:

«О, жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком - еще слишком долго будет привлекать человека к земле, но не в высших типах его. Между тем высшие типы ведь царят на земле и всегда царили, и кончалось всегда тем, что за ними шли, когда восполнялся срок, миллионы людей. Что такое высшее слово и высшая мысль? Это слово, эту мысль (без которых не может жить человечество) весьма часто произносят в первый раз люди бедные, незаметные, не имеющие никакого значения и даже весьма часто гонимые, умирающие в гонении и в неизвестности. Но мысль, но произнесенное ими слово не умирают и никогда не исчезают бесследно, никогда не могут исчезнуть, лишь бы только раз были произнесены, - и это даже поразительно в человечестве. В следующем же поколении или через два-три десятка лет мысль гения уже охватывает всё и всех, увлекает всё и всех, - и выходит, что торжествуют не миллионы людей и не материальные силы, по-видимому столь страшные и незыблемые, не деньги, не меч, не могущество, а незаметная вначале мысль, и часто какого-нибудь, по-видимому, ничтожнейшего из людей».

Ничтожнейший в общем мнении человек может оказаться «высшим типом», который ведет за собой человечество, это одна из главных мыслей Достоевского.

Ну и последнее. Все-таки может или не может человек стать Богом - какой здесь окончательный ответ дает Достоевский? В «Братьях Карамазовых» Достоевский отвечает «не может»; здесь еще одна тема появляется, последняя, которую я упомяну, которую до этого не упоминал, - это представление о глубокой антиномичности человека. Это, на мой взгляд, одна из главных тем в «Братьях Карамазовых». О чем я говорю? О том, что на самом деле Бог и дьявол - это, с точки зрения Достоевский и его героев, некая персонификация начал нашей собственной личности. Помимо того, что в нас есть начало божественности, зерно божественности, если хотите, в нас есть также начало ничто, о котором я говорил. Ведь ничто, не забудьте, это основание человека, ничто - это отрицание, это разрушение. И поэтому получается, что человек глубоко антиномичен, в нем эти два начала всегда присутствуют - божественное и дьявольское. И это очень выразительно в романе подчеркнуто тем, что герои очень часто говорят «мой Бог», «мой дьявол», буквально десятки раз такие выражения повторяются. Например Дмитрий Карамазов говорит «мой Бог меня спас», или наоборот, «мой дьявол меня подтолкнул». Мне кажется, что здесь Достоевский говорит нам, что Бог и дьявол в их традиционном понимании - это мифы. В каждом из нас свой «Бог» и свой «дьявол». Это два измерения нашей сущности, измерение божественности и измерение отрицательности, негативности. И задача человека заключается в том, чтобы победить негативное измерение, не дать ему господствовать в нем, и раскрыть в себе божественное измерение. Но никогда это сделать до конца нельзя, потому что если бы мы до конца раскрыли божественное измерение, т.е. условно говоря стали бы Богом, то больше не было бы человека. Мы исчезли бы как человеческие личности, а это невозможно. Для Достоевского человеческая личность - это главное понятие. Даже Бог в этом смысле для него - это понятие вторичное, потому что Бог раскрывает себя только через человека. Здесь я последнюю цитату из Достоевского приведу, в связи со все сказанным. Это можно рассматривать как афоризм, выражающий суть того, что я говорил; своего рода эпиграф ко всему творчеству Достоевского. Это определение христианства у Достоевского, задумайтесь, что здесь сказано: «Христианство является доказательством того, что в человеке может вместится Бог. Это величайшая идея и величайшая слава человека, до которой он мог достигнуть». Христианство является доказательством того, что в человеке может вместится Бог! Что тут первично: человек или Бог? Конечно, философ может по-разному интерпретировать эту фразу, но, на мой взгляд, речь о том, что личность человека первична, а Бог - это то, что в тебе содержится как «зерно» и что тебе надо раскрыть. В этом весь смысл христианства. Спасибо.

Аплодисменты

ВОПРОСЫ

А.А. Ермичёв : Спасибо, Игорь Иванович, всё очень интересно, всех захватило! (Аудитории ) Давайте задавать вопросы!

У меня есть вопрос по поводу последней Вашей цитаты, что в человеке может вместиться Бог. Ведь Иисус Христос и есть воплощенный Бог.

И.И. Евлампиев : Да, воплощенный Бог.

А.А. Ермичёв : Поясните, пожалуйста, чем это отчается от традиционного представления о Богочеловеке.

И.И. Евлампиев : Понимаете, слово «вместится» предполагает, что есть условное что-то в том, что вмещается. Но по христологическому догмату божественная и человеческая природа Христа неслиянно и нераздельно соединились. Тут ничто ни во что не вмещается. В связи с этим еще одну цитату можно привести?

А.А. Ермичёв : Пожалуйста.

И.И. Евлампиев : Чтобы усилить предыдущую цитату приведу еще одну по поводу Христа. Это высказывание в тупик всех исследователей ставит. Её следовало бы, наверное, сразу прочитать, потому что здесь Христос с очевидностью понимается не как Бог. Такая цитата: «Христос есть Бог, насколько земля могла Бога явить». Говоря «насколько», мы допускаем в Христе количественную меру его божественности, и тут уже совершенно очевидно, что он - не Бог.

А.А. Ермичёв : Спасибо. Пожалуйста, вопросы!

А.Г. Ломоносов : Спасибо за книгу, я с ней ознакомился только в общих чертах, но видно, что здесь Вы проявили мужество и волю к достижению поставленных задач. Все авторитеты, которые встречаются в этой книге, они буквально повержены, окончательно побитые лежат, вместе с Бахтиным. Я начну с такого вопроса; 321 страница, Вы пишите: «Достоевский открывает подпольное сознание, которое выражает сущность человеческого сознания вообще». Поясните этот тезис, здесь выражен некий аспект этого раздвоенного сознания, которое Вы выразили в слове ничто, или та самая раздвоенность? Что выражает сущность человека?

И.И. Евлампиев : Да, имеется в виду ничто как основание сознания. Я утверждаю, что подпольный человек выражает сущность любого человека, в отличие от большинства интерпретаций, где он сугубо отрицательным персонажем предстает. Я вообще считаю, что его нельзя по таким меркам мерить: «отрицательный - положительный», потому что он является моделью, некоей абстрактной философской моделью, метафизической даже моделью человека, т.е. каждого из нас. Как можно модель мерить по критериям, которые мы применяем к реальным персонажам? Это модель человеческого сознания как ничто. Какой главный признак подполья и подпольного человека в этой повести? Он ни на чем не может остановиться. Он говорит: мой процесс мышления не может закрепиться на чем-нибудь. В этом я вижу своеобразное анти-картезианство Достоевского. Ведь как рассуждает Декарт: я ищу в себе опору и нахожу ее в субстанции мышления. А здесь ровно наоборот. На мой взгляд, Достоевский здесь сознательно Декарту возражает. Он показывает, что человеческое сознание в своих поисках основания проваливается в ничто, и это некий позитивный результат, как ни странно. Это не позитивно, конечно, с точки зрения классической философии, но этот результат надо принять, и он ведет к совершенно новому, неклассическому пониманию человека. Я соответствующую главу так и назвал «Неклассическое понимание человека», в том смысле, что здесь Достоевский ясно показывает, что основанием нашего сознания является Ничто, и мысль ни на что не может опереться, нет никаких базовых абсолютных ценностей в этом смысле.

А.Г. Ломоносов : Странно. Я хочу сказать, что это противоречит взглядам Фихте, если можно, я скажу потом.

А.А. Ермичёв : Да, конечно, Александр Геннадьевич. Прошу Вас, милая барышня!

Вопрос : Спасибо за доклад.

Я хотела спросить, насколько Достоевский остается созвучным пониманию человека у Фихте в понятии именно антиномичности человеческой сущности? Не отходит ли он уже здесь от Фихте? И насколько?

И.И. Евлампиев : Да, безусловно. И к ответу на предыдущий вопрос я могу добавить, что я говорил о некой линии зависимости от Фихте, но я вовсе не утверждаю, что Достоевский фихтианец. Между ними имеется колоссальное различие, безусловно, вот, например, этот антиномизм человеческой природы. У Фихте он вряд ли может быть найден. Точно так же как идея ничто. Фихте же специально против ничто выступает, это я хорошо знаю. Поэтому, конечно, Достоевский не настолько предан одной какой-то идеологии. Но мне кажется, что его все-таки чрезвычайно поразило, что Фихте впервые решился высказать идею о двух линиях христианского развития, именно это привлекло Достоевского. Потому что это самое главное в его рассуждениях о цивилизации, о христианстве, и т.д.

А.А. Ермичёв : Прошу Вас! Одну секундочку, я слежу.

И.В. Горина : Игорь Иванович, я тоже в продолжение разговора об антиномичности. Смотрите, если мы рассматриваем триаду «человек-Бог-дьявол», не получаем ли мы человека в этом перекрестье вертикали и горизонтали? Т.е., можно сказать, метафизического и исторического плана своего бытия. И тогда как нужно понимать эту борьбу Бога и дьявола через человека? Дьявол через человека потенциально может стать Богом? Т.е. совершить после падения процесс воскрешения? Или это невозможно?

И.И. Евлампиев : Да, я понял вопрос, но я думаю, что здесь всё не так. Конечно, Достоевский совершено не принимает эту мифологию о том, что дьявол это падший ангел, и не это я имел в виду, когда говорил, что «дьявол» и «Бог» - это составляющие человеческой сущности. Дьявол - это просто метафора ничто и тенденции к отрицанию, к разрушению, которая в каждом человеке содержится. Об этом подпольный человек говорит: почему это человек так любит строить, но и разрушать так любит. Мне кажется, Достоевский вообще был достаточно хладнокровен к мифологическим религиозным представлениям. Он их рационализирует в данном случае. «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы - сердца людей», - известные слова Дмитрия Карамазова. Смысл этих слов в том, что это два измерения нашего внутреннего существа, и не надо им придавать иного значения, не надо тем более мифологизировать, для Достоевского это всё неинтересно.

И.В. Горина : Т.е. здесь можно увидеть метафору рационализма, да?

И.И. Евлампиев : Ну, это всё равно не вполне рациональная концепция, трудно говорить, что это рациональная концепция человека, если здесь, с одной стороны, ничто и, с другой стороны, некое абсолютное божественное измерение. Хотя элемент рационализма здесь присутствует именно потому, что это философская концепция, а не религиозная и не мифологическая.

А.А. Ермичёв : Филипп, пожалуйста!

Ф. Форш : А какая разница тогда между такой потенциальной возможностью человека стать Богом и сверхчеловеком Ницше? Есть ли вообще разница?

И.И. Евлампиев : К сожалению, это то, что я не успел рассказать, хотя в планах было - наметить связи между Достоевским и Ницше. Я позволю себе, отвечая на Ваш вопрос, немножко о другом сказать. Т.е я и на вопрос отвечу: конечно, связь есть, Вы абсолютно четко это увидели. И, возможно, один из главных историко-философских выводов моей работы заключается в том, что, по сути, весь Ницше из Достоевский может быть выведен. Рискну утверждать, что всё, что есть у Ницше, - есть и у Достоевского, в какой-то зародышевой форме. Конечно, это утверждение очень претензионное, его надо доказывать, и я предполагаю, что я его докажу, я пишу сейчас об этом книгу, поэтому имею право об этом говорить, если этим занимаюсь. Но я хочу обратить ваше внимание на вещь, которую, как ни странно, никто не знает. А ее все исследователи русской культуры должны знать. Если мы возьмем «Антихрист» Ницше - самую, казалось бы, антихристианскую работу Ницше - так вот, она на 100 процентов навеяна Достоевским.

Р. Ключник : У Владимира Соловьева тоже «Антихрист» есть, работа такая.

И.И. Евлампиев : Нет, давайте о Ницше говорить, Соловьев тут не при чем, там совсем другая тематика. Соловьев написал не антихристианскую работу, а трактат Ницше считается антихристианской работой. Так вот повторю, в заключении книги я кратко об этом говорю, что весь «Антихрист», по сути, выводится из Достоевского, потому что «Антихрист» - это христианское произведение, не антихристианское. Ницше спорит с церковным христианством, показывая, что есть иное, подлинное христианство. Поэтому суть «Антихриста» - это попытка увидеть подлинное христианство. Более того, само название прямо связано с Достоевским, это парадоксальный факт, который мало кому еще известен, хотя он в литературе уже упоминался. Я по крайней мере один раз читал об этом, хотя без ссылки, т.е. кто впервые об этом сказал, не знаю. Но сам я этот факт обосновываю в своей книге. Откуда взялось название книги «Антихрист»? Из Достоевского! Потому что Ницше перед тем, как писать «Антихриста», делает огромные выписки из «Бесов», причем главным образом из истории Кириллова, где речь идет о Христе, об интерпретации образа Иисуса Христа. И помимо этого он другие выписки делает. Одна из этих выписок - это слова Ставрогина, сказанные в «Бесах». Это такие слова: «Рим провозгласил Христа, поддавшегося на третья дьяволово искушение; возвестив всему свету, что Христос без царства земного на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный мир». Так вот Ницше выписывает эту фразу Ставрогина, обрывая её на слове «антихрист» и подчеркивает это слово. Через три страницы после этой выписки начинаются первые наброски трактата «Антихрист». Так откуда Ницше взял название «Антихрист»? Это у Достоевского взято, и оно обозначает кризис западной цивилизации, именно его Ницше описывает, абсолютно логично все. Большинство переводчиков этого трактата понимают слово «Антихрист» как позицию самого Ницше. Это нелепость! С какой стати он себя должен в название ставить, да еще с таким именем! Это просто из Достоевского цитата, совершенно ясная; в результате, он, солидаризируясь с Достоевским, описывает состояние современной ему цивилизации.

Ф. Форш : Достоевский тогда атеист получается?

И.И. Евлампиев : Так и Ницше не атеист!

А.А. Ермичёв : Давайте договоримся о том, что препираться с докладчиком не будем, есть возможность выступить потом. Пока только вопросы.

Р.Н. Дёмин : Игорь Иванович, спасибо большое и за лекцию и за книгу. У меня следующий вопрос. Вы говорили о загадочности ранних произведений Достоевского. С вашей точки зрения «Маленький герой» - это загадочное произведение?

И.И. Евлампиев : По крайней мере, я его в своей работе не рассматриваю, мне кажется, оно не такое загадочное, как остальные. Тем более, что написана оно была, когда Достоевского только-только посадили в крепость, т.е. это для отдохновения души, что ли, было написано. Это простое и ясное произведение.

А.А. Ермичёв : Прошу Вас!

К. Пругалов : У меня несколько вопросов.

А.А. Ермичёв : Несколько нельзя, один вопрос, главный!

К. Пругалов : Хорошо, главный вопрос. По-вашему выходит, что есть две тенденции христианства, две линии - истинное христианство и ложное, т.е. ложное - это церковное. И тогда Достоевский в Вашей концепции получается человеком не церковных взглядов. Но как это соотносится с самой его жизнью, ведь известно, что он был человеком церковной жизни? Ходил в церковь… Даже последний его дом именно напротив церкви был, это же известно, он любил церковь. А в Вашей концепции получается, что она не нужна и даже отрицательную роль играет.

И.И. Евлампиев : Я понял вопрос. Ну, во-первых, Вы говорите так уверенно, что мы знаем жизнь Достоевского. А откуда мы знаем о его жизни? Я не уверен, что мы достаточно хорошо его жизнь знаем.

К. Пругалов : Он ходил в церковь по традиции...

И.И. Евлампиев : Ну, «по традиции» я тоже хожу в церковь. Вы сомневаетесь, что я хожу в церковь?

К. Пругалов : Нет, при чем тут это? Я говорю о Достоевском.

И.И. Евлампиев : Я хожу, и детей в церковь вожу, а как без церкви-то? Это наша культурная традиция! Когда мы говорим о судьбе цивилизации, это разве совпадает с вопросом о наших бытовых привычках? Я не понимаю логики.

К. Пругалов : В Вашей концепции тогда противоречие...

А.А. Ермичёв : Пожалуйста, умоляю вас, не препирайтесь!

И.И. Евлампиев : Церковь нужна, церковь огромную роль играет, я её позитивно оцениваю с точки зрения каких-то личных целей людей. Но когда мы теоретически рассуждаем, нужно оценивать ее историческую роль, а не наши личные привычки. Тем более Вы не правы, когда уверенно говорите, что мы знаем о том, как Достоевский относился к церкви. В качестве примера можно привести известный факт: это давно подмечено, что во всем творчестве Достоевского, во всех его произведениях, по-моему, всего три случая есть, когда герой заходит в церковь. В большинстве своем его герои не ходят в церковь. Тем более что есть воспоминания о нем, где очень разное отношение к церкви высказывается - и такое, как Вы описываете, и противоположное.

А.А. Ермичёв : Прошу Вас!

Вопрос : У меня вопрос связан скорее с тем, что у Вас не было в докладе.

Вот что я имею в виду. Предположим, мы согласимся с тем, что главный задачей человека - это раскрыть в себе Бога, раскрыть эти потенции, предположим. Вопрос следующий - а что мы под этим должны подразумевать? Раскрыть в себе божественное - что это означает? Какие качества мы должны приобрести? Для чего эти качества? Если мы вернемся в самое начало доклада, это что - владением миром? Но тогда самое главное экзистенциальное переживание - это владение миром. Но владение миром, если мы все перейдем в это состояние, как это совместить с множеством людей, ведь кто-то один должен владеть этим миром...

А.А. Ермичёв : Кого-нибудь придавить придется.

Вопрос : Вопрос о том, какими качествами мы должны обладать, когда мы знаем, что раскрыли Бога в себе?

И.И. Евлампиев : Я понял вопрос. Великолепный вопрос!

Действительно, абсолютно точный вопрос! Потому что ведь в конце концов, если мы говорим о наличие двух форм религиозной веры, которые что-то человеку дают, как-то его преображают, мы должны показать, к чему это ведет на практике, показать эту разницу. Это есть у Фихте и есть у Достоевского, и, кстати, немножко по-разному. Сначала о Фихте. Почему я все-таки с Фихте начинаю? Он гениально объясняет эту разницу. Если Бог потусторонен, тогда мое причастие Богу - это отрицание всего земного. Я тогда всё земное в себе искоренять должен, и тогда человек, по крайней мере в тенденции, становится как бы бичующим все земное, отрицающим ценность земного. А если, наоборот, Бог только во мне раскрывается, в земной личности, тогда подлинно божественное состояние человека - это подлинно личностное. Когда я до конца стану личностью, когда всё в себе раскрою, что во мне заложено, тогда я и раскрою в себе Бога. Как пишет Фихте, к чему ты предназначен - то ты и должен сделать, и тогда в тебе явится Бог. Если ты великий ученым станешь, или великим поэтом и так далее, это и будет означать раскрытие Бога. Земная культурная деятельность и становится выражением божественного состояния человека. Но это у Фихте. У Достоевского есть по этому поводу другие интересные мысли. Он говорит о том, и Вы тут правы, что нельзя остановится на чувстве господства, о которым я говорил в связи с ранним творчеством Достоевского. Поздний Достоевский много говорит о противоположном полюсе проявления божественной природы человека. Это стремление отдать себя другим. Т.е. развитие моего «я» должно дойти до такого состояния, когда я должен себя отдать другим. С одной стороны, господство, с другой - отдача себя, здесь опять антиномизм, который Достоевского выше Фихте ставит. Он призывает раскрыть себя, сделать центром мироздания, «господином» мироздания, «Наполеоном», как я цитировал. А с другой стороны, в этом же качестве своего «господства» человек должен постараться отдать себя всем людям - и тогда рай будет. Это известное суждение Зосимы. И тут же станет рай, если ты сумеешь всего себя людям отдать, тут же рай наступит на свете. В связи с этим у Достоевского еще одна парадоксальная фраза есть, которая тоже в тупик ставит многих исследователей. В одном месте он говорит: а что если будут «все Христы»? Оцените саму постановку вопроса: «все станут Христы». Если позволите, я сейчас найду эту цитату, это фраза содержится в набросках к «Бесам», не вошедших в основной текст, вот такая странная фраза: «Вообразите, что все Христы, - ну возможны ли были бы теперешние шатания, недоумения, пауперизм? Кто не понимает этого, тот ничего не понимает в Христе и не христианин. Если б люди не имели ни малейшего понятия о государстве и ни о каких науках, но были бы все как Христы, возможно ли, чтоб не было рая на земле тотчас же?» Задумайтесь, как возможна такая постановка вопроса и как тогда надо понимать Достоевского?

А.А. Ермичёв : Спасибо Игорь Иванович. Да, Сергей Павлович!

С.П. Заикин : Игорь Иванович, огромное спасибо за доклад!

Я предвкушаю удовольствие от чтения Вашей книги, но еще один интерес у меня сформировался, когда я Вас слушал. Я ориентируюсь на более традиционное прочтение Достоевского, где доминантной мыслью проходит идея свободы, трагизма свободы, открывшейся человеку. Вы понимаете, что это несколько иная трактовка, альтернатива Вашему видению Достоевского, потому что из этой открывшейся глубины трагизма свободы выводится очень много коллизий, которые характерны для Достоевского. Присутствует ли эта тема в Вашем исследовании? Я с огромным интересом следил за докладом, за тем, присутствует ли тема свободы в том, что Вы говорили. По-моему, ни разу Вы не коснулись ее.

И.И. Евлампиев : Да, возможно. Конечно, без понятия свободы никак не обойтись. Например, когда я говорил об этом мистическим господстве человека над миром, это и нужно понимать как раскрепощение метафизической свободы. Просто надо иметь в виду, что Достоевский как философ наиболее принципиально такие проблемы ставит. Если уж он ставит проблему свободы, то это не просто свобода от каких-то ограничений сиюминутных, это свободы от бытия как такового. Как подпольный человек говорит: я не хочу считаться с законами природы, с «дважды два четыре» и «каменной стеной», я свободен от этого. Это и есть тема свободы, в такой метафизической постановке она безусловно присутствует.

А.А. Ермичёв : Андрей Николаевич, пожалуйста, Ваш вопрос.

А.Н. Муравьёв : Спасибо за весьма содержательный доклад. Я понимаю, что и книга весьма своевременная, и совсем недаром она издана в РХГА, здесь полное совпадение в названиях получается: «Русский Христианский Гуманитарный Институт» и «Философия человека Достоевского» - это примерно тоже самое. Я по поводу того, что Вы сказали в самом начале: Достоевский великий философ. Допустим. Но тогда, как бы Вы эту величину сопоставили с величиной других наших мыслителей, в особенности эпохи Серебряного века? Как бы эти масштабы Вы установили? Тем более, что Вы такой специалист в этой области.

И.И. Евлампиев : Мне кажется, что эта работа уже проделана, и в общем значение Достоевского в контексте русской философии XIX-XX веков вполне понятно. Он сделал очень важную вещь - он преодолел противостояние западников и славянофилов, которое в его эпоху было очень острым. И причем преодолел даже не в вопросе, который касается Запада и России, а в наиболее принципиальном вопросе понимания человеческой личности. Ведь для западников, для Герцена, например, личность - это некий абсолют, который как в воздухе висит, ни от чего не зависит, почти буквально так Герцен говорит. У славянофилов, у Хомякова, наоборот, главное - интегрированность в мистическую церковь. А Достоевский нам показывает, что на самом деле человек и абсолютен, и растворен в других. Он создает иррациональную диалектику самобытности, метафизической свободы и, с другой стороны, слитности со всеми. Это очень важная идея, и она радикально определила всю последующую философию. Большая часть последующих русских философов под влиянием Достоевского развивалась. Хотя тут есть некая проблема, которую, сейчас не помню кто, Шестов, кажется, подметил. Кажется, он впервые сказал, что нельзя всех сводить к линии Достоевского, и прежде всего Соловьева нельзя считать наследником Достоевского, потому что Соловьев как раз во многом «анти-Достоевский» мыслитель, как ни странно. Это принципиальный вопрос для оценки истории русской философии после Достоевского. Все дело в том, что Достоевский, как я уже сказал, признавал человеческую личность настолько абсолютной, что даже понятие Бога у него становится вторичным по отношению к личности. Именно поэтому, как убежден Достоевский, ни один из нас никогда не станет в своем вечном бессмертном существовании Богом, потому что тогда исчезнет человек, а Достоевский не может допустить, чтобы человек исчез. А Соловьев именно такую перспективу видит. Он Достоевского именно так понял - что когда-нибудь все мы сольемся во всеединстве, и будет только Бог, а нас не будет. Эту разницу, кстати, воспроизводили и наследниками Соловьева и Достоевского. В начале XX века некоторые ориентировались на Достоевского, это прежде всего Бердяев и Карсавин. А некоторые - не Соловьева.

А.А. Ермичёв : Пожалуйста, еще вопросы! Кажется, мы исчерпываем лимит, отпущенный на вопросы. Ростислав Николаевич, пожалуйста.

Р.Н. Дёмин : Вы упомянули монографию Лаута. Но вот что интересно, Ваша монография еще более монументальна, чем Лаута. Но у Лаута есть предметный указатель и именной указатель, а в Вашей монографии, к которой, несомненно, еще долгие годы будут обращаться, почему-то это всё отсутствует. Почему?

И.И. Евлампиев : Могу только покаяться. Скажу тогда пару слов об истории этой книги.

А.А. Ермичёв : Пожалуйста!

И.И. Евлампиев : Буквально пару слов. Это результат выполнение гранта РГНФ, и в самом начале работы была заявлена монография в 20 печатных листов. Я ее в каком-то предварительном виде написал, отчитался, потом еще два года работал, она выросла до 29 печатных листов. И когда уже была договоренность с издательством РХГА, я решил еще её немного подработать, и она из 29 превратилась в 37 листов. И в результате, хотя она должна была в 2012 году издаваться, поскольку грант был университетом мне выдан, к сожалению, она вышла только недавно, но 2012 годом. Как вы понимаете, постоянно был недостаток времени. Поэтому могу только каяться, что недостатки в книге есть.

А.А. Ермичёв : Так, пожалуйста. Нет желающих? Игорь Иванович, большое спасибо за ответы на вопросы!

Аплодисменты

ВЫСТУПЛЕНИЯ

Р. Ключник: Меня зовут Роман Ключник, я уже здесь выступал не однажды.

Из зала: В другой маечке были.

Р. Ключник: Да, я просто маечки меняю (смеется ).

Спасибо за тему и за повод поговорить о великом мыслителе нашем. Мне уже шестой десяток и точно три десятка я пытаюсь понять Достоевского, глубоко задуматься, все время что-то открываю, нахожу какие-то закономерности. И вот из моего личного опыта я рекомендовал бы в понимании Достоевского следующие такие методики. Т.е. чтобы не гадать, устами какого героя говорит Достоевский, лучше взять «Гражданин», почитать журнал, где статьи, его прямая речь, где он сам всё говорить и тогда сопоставить и точно сказать - вот этот герой говорит вместо Достоевского или Достоевский его устами. Это раз.

Два. Если брать выводы, говорить о выводах, к которым пришел Достоевский, мудрости, то тут методика понятна, что мы же не судим о человеке в его 10-летнем возрасте, в 20-летием и 50-летнем. Мы судим по 50-летию, к чему он пришел к концу. Поэтому те последние выводы, я считаю, они наиболее ценны, к ним можно больше всего прислушаться.

Я не считаю, что Достоевский являлся учеником Фихте, и тем более конечно плагиатором, потому что нет никаких оснований, во-первых, точно, когда исследуешь его, там нигде он не ссылается и ничего. А Фихте сам был великий и самодостаточный, чтобы еще эти лавры ему вешать. Ну, мы же говорим и докладчик тоже подчеркнул, что речь, когда он сравнивает с Фихте, речь идет о поздним Достоевском. А поздний Достоевский это очень развитый, уже мудрец, и он сам в состоянии что-то выдумать, придти к какой-то мудрости. Знаете, как Гете писал, тоже пришедший ко многим мудростям к концу своей жизни. Когда наступает период цветения роз, то они одновременно в разных садах цветут, в разных городах и в разных странах. Это как изобретение - лампочка в разных странах… То же самое и мысли, могут быть они просто похожи, потому что шел такой период, многие задумались об одних же вещах. В то время была и Блаватская, и все эти просто шли тренды так называемые, поэтому многие думали и многие к таким мыслям приходили.

Ну и что касается даже его последних пророчеств касательно христианства, то я думаю, что он никак не выступал и не мыслил себя в люциферовой такой позиции, что вот я мир ничто, я творец мира, я иду вразрез Богу и т.д. как это делают революционеры, там же период был революций. А вот вопрос такой обычный: а вот если бы Иисус Христос родился в другое время, как бы ему пришлось бы? Это же обычный вопрос тут не надо Фихте! И поэтому князь Мышкин, Идиот, это есть это прообраз Иисуса Христа, который вот родился в это время и как ему тяжело. Это же образ самого Достоевского! То, что Достоевский тоже пытался в этих рамках… Что такое Николай Кузанский? Его какие-то главные мысли. Бог - это максимум, что можно себе вообразить чтó есть во Вселенной, конечно человек не может быть таким. Он может быть какой-то проекцией маленькой, микрокосмом. И у меня такое ощущение, что Достоевский, особенно после каторги он пытался быть похожим на Иисуса Христа почти во всем. И вот касательно христианства он да, у него теплилась надежда именно на православие, но то знаменитое его пророчество, я зачитаю у меня есть такая книжица, почти одни цитаты Достоевского:

«Наступает торжество идей, перед которыми никнут чувства человеколюбия, жажда правды, чувства христианские, национальные и даже народной гордости европейских народов. Наступает, напротив, материализм, слепая, плотоядная жажда личного материального обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот всё, что признано сегодня за высшую цель, за разумное, за свободу… Безбожный анархист близок - наши дети увидят его. Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России…»

ну и т.д. Мы смотрим вокруг себя последние 20 лет после этого вот - копия! Пророк поркуче Нострадамуса, он прочитал это будущее просто вот за сто лет вперед. Состояние христианства точно такое же, еще хуже после как он написал. Плотоядная жажда наживы и т.д. - ну просто всё, вот это упадничество нравственное, идеологическое и т.д. Поэтому в этом плане к таким вещам стóит прислушаться, присмотреться. И эти слова точно вспомнили Россию в 1905 году, в 1917, поразились его пророчеству, предвидению и т.д.

И вот про европейскую революцию он уделил, по-моему, большую часть своей жизни внимания, потому что есть в самом деле переломный момент. Когда он написал свое первое произведение, он уже сразу показал себя гением, потому что Белинский к нему тут же пробежал, вы помните, «у нас родился гений», кричал там не всех углах. Т.е. гений он точно родился. Но когда этот гений постоял на площади и побыл на каторге, пообщался с народом, он радикально переродился. Поэтому когда вернулся он начал пикировать с либералами, демократами, тут же разругался с Белинским, тут же стал на позицию в полемике Гоголя позицию. И вся его до «Бесов»… Нельзя разрывать ранние его, уже после каторги Достоевского, и с поздними его работами, до конца жизни, потому что это одна линия, он там не рвется нигде, он там их прослеживает и доводит до конца, насколько он может. Эпоха, в которую он жил, почему он задумался о Гарибальди, что такое Гарибальди? Революционер, масон, революционер как были многие якобинцы, которые хотели поменять мир. Вот есть устои - монархия, христианство, и вдруг это всё закипело в конце XVIII века с французской революцией и пошло по Европе. И конечно все задумались, в том числе и Достоевский. Именно этому он посвятил всю свою жизнь. И, например, он очень укорял Герцена, что Герцен очень боролся за свободу крестьян, за раскрепощение, а на деле, по жизни, когда он решил ехать в Лондон, он же их не освободил, он очень лицемерно взял, продал крестьян, заработал деньги и поехал эти деньги проматывать в Лондоне и в Париж. Это факт. Поэтому сколько раз, кстати, он выступал по этому поводу, приводя Герцена и другие. Период, который в то время был, так называемый начинался революционный период почвенников, я просто процитирую из того периода: «Чтобы пользоваться доверием народной массы - нужно было проникнуть в неё в виде рабочего или мужика». А для этого террористы пытались прикинуться бедными и убогими, братья Левентали обучались сапожному и столярному мастерству, а Бетти Каминская пошла временно работать на вонючую тряпичную фабрику, и т.д.

По поводу этого Достоевский пишет: «Вместо того, чтоб идти в народ…. У вас есть прислуга, есть кухарка, есть горничная, кучер, лакей, дворник. Если вам хочется быть демократом, посадите их с собою за свой стол, за свой чай, введите их в семейную жизнь вашу», ну и т.д.

Почему он и подвергся такой атаке либералов, шельмованию, не было тогда еще Ильина, который сказал, если вы являетесь не либералом, то значит, что вас будут шельмовать по всем позициям. Такой же подвергся Лесков, Тургенев, все, кто выступали против. Более того, он можно сказать, как Бог вникал во все вопросы, Достоевский, помните, я думаю, многие помнят, когда он пытался понять истоки пьянства, истоки даже процесса пьянства, кто спаивает. Почему Достоевского не издали большевики? Ведь его начали издавать только после смерти Сталина с 1956 года, если я не ошибаюсь. А почему, кто-то задумывался? Потому что у него была своя трактовка капитала, он выступил против марксизма. Я вам просто процитирую то, что он … Причем он с такой божией, я сказал, смелостью, что мы и сегодня не каждый осмелиться, если он не будет Иисусом Христом или Достоевским. Что писал по поводу этого Достоевский? «Капитал есть накопленный труд: еврей любит торговать чужим трудом! …Евреи всё кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, Боже! Да разве в этом дело?..»

Смотрим мы на современных олигархов наших, не буду называть фамилий, и вспоминаем Достоевского.

А.А. Ермичёв: Вексельберг. (Напоминает докладчику о регламенте )

Р. Ключник: Но он тогда уже был смелее многих нас, кто вообще так в тряпочку… и так далее. Могу на эту тему много, кстати, цитат Достоевского… Это был смелейший человек, который понимал философию социальную и различную. Я очень рад, что сегодня много молодежи, рекомендую им настоятельно читать все , подчеркиваю все произведения Достоевского, те которые, стесняются читать. Спасибо, до свидания!

А.А. Ермичёв: Спасибо!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, кто хотел бы выступить? Да, Александр Геннадьевич! Сергей Павлович, Вы следующий. Александр Геннадьевич, если можно, не больше четырех минут.

А.Г. Ломоносов: Я постараюсь. Спасибо.

Начну с общего. Русская литература, это не секрет, вынуждена была нести крест религиозно-философского познания, это мы видим в творчестве Достоевского особенно. Однако, заметим, что специально религиозно-философской тематикой он не занимался, в отличие от его современника - Льва Толстого, он оставался художником слова. И в этом плане проводить знак равенства между литературой и философией, конечно, это дело неправильное. Ну, я так понимаю, что Игорь Иванович, возможно, этот знак и не проводил прямо , но впечатление такое всё же у меня осталось.

А.А. Ермичёв: Прямо - систематический философ, система у него!

А.Г. Ломоносов: Система, да, но только не у него! Он сам в дневниковых записях неоднократно высказывал критические суждения в адрес существующей в то время философии в России и уверенность в том, что она, преодолев своё недоразумение, ещё только будет создана. Можно сказать, что в нём проявлялась острая потребность в философском осмыслении проблемы человека и он, конечно, насколько мог, выразил через художественную литературу своё религиозно-философское видение. Если брать русских литераторов, то среди них был писатель - Лев Николаевич Толстой, который, как известно, практически перестал заниматься делом литературного творчества, посвятив самого себя религиозно-философскому познанию истины. Написал замечательные работы, которые, к сожалению, мало кто в настоящее время серьезным образом исследовал, я имею в виду «В чем моя вера», «О жизни», «Царство Божие внутри вас». По своему содержанию они ближе к Фихте, на философию которого Игорь Иванович часто ссылался в своём докладе. И в каком плане ближе? Если Федор Михайлович обращает внимание на христианство в истинном плане как христианство, проповедующее религию свободы в противовес религии чудес, т.е. религии, которая базируется на трех китах - чудо, тайна, авторитет (см.: «Братья Карамазовы», кн.5, гл. V «Великий инквизитор»), то Лев Николаевич Толстой говорит о свободе как разумной свободе. Вот на этот уровень разумности веры Достоевский не вышел. И поэтому антиномия, которую мы встречаем в его «Записках из подполья» - это неразрешенное для него противоречие, на котором он остановился. Он искал выход, естественно, через религию Христа, но остановился плотно на раздвоенности сознания и это неразрешённое состояние не оставляло его, мне думается, до последнего времени.

Хорошо, что Игорь Иванович обращает внимание на Фихте, ибо Фихте начинает как раз свое философское исследование с того, с чего художественными средствами начинает и Достоевский. С чего же оно начинается? Оно начинается с философского анализа опыта, где мы видим ту же самую проблему, только уже не в образно-художественной форме эта проблема представлена, а в чисто философской. Это то же самое «подпольное» раздвоенное сознание, которое представлено в форме диалектики реального и идеального, сознания и самосознания, объективного и субъективного. Именно в таких терминах.. Однако утверждать, что это есть сущность человека неверно, на мой взгляд, ибо не укладывается ни в систему Фихте, ни в «систему» Достоевского. Почему? Потому что философия Фихте - это философия спасения, он сам подчёркивал и писал, что необходимо раскрыть единую сущность, природу этого раздвоенного человеческого сознания, и тем самым найти выход из этого ада. И Фихте преодолевает, создав наукоучнение как систему свободной разумной деятельности самопознания. Для Фихте это и есть божественное, и в тоже время стопроцентно человеческое самопознание, в котором христианство находит своё разумное оправдание и тем самым разрешается коллизия бытия человека. Для него открывается блаженная жизнь. Достоевский так же пытался выйти на разрешение этой проблемы через более глубокое понимание христианства. Однако, как мы уже говорили и подчеркивали, что ближе к разумной философии Фихте, и в вопросах различия исторического и истинного христианства, и в вопросах личного бессмертия, и о природе Иисуса Христа, и о тождестве божественного и человеческого, подошёл Лев Толстой, создав учение об истинной жизни.

А.А. Ермичёв: Спасибо, Александр Геннадьевич!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Сергей Павлович, пожалуйста!

С.П. Заикин: Уважаемые коллеги, пожелание или ожидание - это самое существенное из того, что я хочу сказать.

У Вл. Соловьева, наверно вы знаете, есть «Три речи о Достоевском». В свое время я их внимательно читал. Читал и недоумевал, метясь между Соловьевым и Достоевским — где же Соловьев это нашел у Достоевского? Все три «Речи…» в конце концов оказались у меня исчерканными вопросами и комментариями, и на полях книги, и на отдельных листочках. Я долго мучился, а потом пришло ясное понимание: нет у Соловьева Достоевского. Есть там Соловьев, а про Достоевского он все наврал, такой набоковский прием используя: наговаривает-наговаривает-наговаривает, вроде бы приближаясь к желаемой теме, а потом, оглядываясь на это им самим наговоренное, преподносит словесный фантом как реальность уже почти онтологическую, которую можно принимать как отправной пункт и развивать дальше. Как лягушка в молоке…

Слушая Игоря Ивановича, я себя ловил примерно на такого же рода ощущениях - настолько необычны и настолько парадоксальны были фундаментальные посылки, которые лежали в основе его выступления. И сам себе задавал вопрос: отчего то, о чем говорит Игорь Иванович, кажется мне таким парадоксальным? И вдруг понял, в чем проблема: в своей собственной биографии я нашел «Легенду о Великим Инквизиторе» Василия Васильевича Розанова, которую прочитал давным-давно, еще студентом, и которая оказала на меня колоссальное влияние. Там речь идет об искушениях Христа дьяволом. И Розановым выносится совершено отчетливый вердикт: всякая мистика, не говоря уже о магии, всякое чудо глубоко противопоказано христианскому сознанию, потому что человек должен признать Бога свободно, из своей глубочайшей, абсолютной свободы. Тогда это будет истинный выбор и истинная религиозность. А если Бог предстает как реальность, пусть самая чудесная и мистическая, то где же здесь выбор? В чем здесь глубина и трагизм самоопределения? Вот тут для меня Достоевский распахнулся. Его стало невероятно интересно читать. Любая его работа - это драма самоопределения в этом мире человека, почувствовавшего себя свободным… Или не чувствующего себя таковым и застрявшего в безликом das Man. Удивлен, кстати, что Игорь Иванович так много говорил о Фихте и совсем мало о Хайдеггере, который, с моей точки зрения, шумно ломился в запертую перед ним дверь.

Но если у меня был Розанов, который оказал на меня такое влияние, то, вполне возможно, я переживу новый катарсис, прочитав книгу Игоря Ивановича. Уж очень любопытен и занимателен сюжет, который Вы предлагаете: Достоевский - мистик и фихтеанец, начиная с первых же своих работ...

Но я говорил о том, что ожидания или пожелания - самое существенное. Я с большим вниманием прочитал и двухтомник Игоря Ивановича, придирчиво сравнил его с однотомником «Истории русской философии» в учебном издании для «студентов высших учебных заведений», массу статей и комментариев, которые Игорь Иванович подготовил к различным изданиям. Это не только впечатляющий объем, но и первоклассный, добросовестный интеллектуальный продукт. Я давно сделал для себя вывод, который подтвердило и сегодняшнее выступление: стержневая идея, которой Вы с таким подъемом завершили Ваше выступление, - это ведь в действительности фундаментальная софиологическая идея раннего Соловьева, идея богочеловечества. И даже то, что Вы говорили о Фихте, прекрасно в нее укладывается.

В качестве ожиданий, или пожеланий, Игорь Иванович. Богочеловечество - это стержневая Ваша тема. У нас была замечательная философская традиция. Она пресеклась в эмиграции; попытки продолжить ее в сугубо богословском или, в последней редакции, в исихастском изводе не всех устраивают, не все их принимают. Я был бы искренне рад, если бы вдруг увидел темы, главные для Вашего философского творчества, в собственном тематическом поле богочеловечества, рассмотренные проблемно, а не в контексте мыслей Флоровского, Ильина или даже самого Достоевского. Я убежден, что интеллектуальная составляющая того, что Вами было написано о русских мыслителях, позволяют Вам притязать на то, чтобы вывести идеи богочеловечества и Софии из того состояния «брошенок», в котором они сегодня пребывают, и как-то умерить волнующееся море мистической психоделики и феминных фантазий, которое их грозит захлестнуть окончательно.

Спасибо большое! Огромное спасибо за выступление, оно меня и удивило, и озадачило, но и порадовало!

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Александр Леонидович, пожалуйста! Александр Леонидович Казин.

В вашем браузере отключен JavaScript

А.Л. Казин: Я всегда слушаю с наслаждением выступление своего друга и коллеги Игоря Ивановича и вот думаю, какой талант пропадает, вообще!

А.Н. Муравьёв: Разве пропадает?

А.Л. Казин: В каком-то смысле пропадает. Я понимаю, что с точки зрения гегельянства он прирастает, и каждое его слово это бальзам на душу фихтеанцев, гегельянцев, и прочих германофилов в нашей философии русской. А вот когда Игорь Иванович говорит про Фихте, про Гегеля, и про прочих замечательных людней, а при это он еще говорит, что в церковь ходит, я уж тут совсем перестаю его понимать, Вы даже не представляете себе, какими вообще темами занимается Игорь Иванович непрерывно, начиная от церковнейшего человека Георгия Флоровского, отца Георгия Флоровского, такой том им подготовленный с подробнейшими комментариями, с огромной вступительной статьей, которую недавно инее подарил, и кончая, скажем, Тарковским. А поздний Тарковский это действительно во многом гностик конечно, и Игорь Иванович убедительно это показывает. Но для того, чтобы понять, что это гностицизм, надо иметь кое-что кроме гностицизма у себя за душой, поэтому он ходит в церковь, я так понимаю, а гностикам не надо ходить в церковь, им там делать нечего.

Ну так или иначе вся эта замечательная лекция по своей по своей элегантности, по своей глубине была посвящена доказательству очень странного тезиса, на мой взгляд. Т.е. тезиса очень ортодоксального в каком-то смысле, что человек должен родить в себе Бога. Да, конечно, для этого Христос и приходил на землю. И Отцы Церкви ровно об этом и пишут: «Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом» это азы христианства. Поэтому я вот искренне не понимаю, почему Игорь Иванович с таким упорством, достойным лучшего применения, отстаивать вот эту мысль, что не столько Бог рождает человека, сколько человек рождает Бога. Вы понимаете, эта мысль присуща любой приват-доцентской жене, знаете, которая говорит: «Ну Бог же в душе должен быть, ну слушайте, ну мы же интеллигентные люди, мы в эти сказки-то почти не верим. Хороший человек в себе Бога держит, всё там хорошо». Но тогда же теряется проблема, тогда теряется антиномия, тогда теряется трагедия, тогда теряется свобода. Вот в немецкой философии ничего не теряется, потому что там происходит всё в другом пространстве, всё там происходит в пространстве трансцендентального сознания, понимаете, и Фихте и Гегель могут что угодно по поводу говорить, конструировать (любимое слово Шеллинга) каких угодно Богов, в том числе даже и «Христа» в кавычках. Потому что всё это происходит внутри их трансцендентальный схемы. А вот в русском пространстве, в пространстве русской культуры, православной по своей энергетике, там присутствует живой Христос, понимаете, не рожденный мною, а я только в Его свете и становлюсь человеком, это правда. Вообще основная проблема Достоевского, конечно, в свете Вашей книги о русской философии - да, это, если угодно, личный поиск Абсолюта, но именно через Иисуса Христа как богочеловека и потом уже Бога в человеке. И не надо это противопоставлять.

И я думаю, что мы тут должны Игорю Ивановичу сказать огромное спасибо за то, что Вы с присущим Вам трудолюбием прочитал все ранние произведения Достоевского. Вот я честно говоря, начинаю Достоевского читать, ну, скажем, с «Записок из Мертвого дома», с «Записок из подполья», с «Зимних заметок о летних впечатлениях», с «Игрока», и так далее. Все предыдущие эти «господа прохарчины», «хозяйки», это настолько чудовищно надо продираться сквозь его бесконечные словесные построения, что я пробовал несколько раз, честно вам скажу, это сделать, но не продрался, скучно становилось. А вот когда действительно он начинает говорить об этих высших людях, тут Вы совершено правы, это абсолютно справедливо, эта проблема его мучает. Да, начиная с этого Петрова, чудовищный человек. А в чем его чудовищность? Да в том, что в нем чувствуется бесовская сила, сила непросветленная, сила ничто, ничто как сила и сила как ничто. Это и есть демон, это и есть бес, который в нем сидит, хотя он зарезал всего одного человека, а не шестерых. Так вот потом все эти высшие люди, так сказать, для Достоевского с течением времени все более и более становятся героями отрицательными.

Они становятся теми самыми кирилловами, ставрогиными, свидригайловыми, раскольниковыми, которые действительно высшие люди, и которые в силу этой высокости своей готовы старушку топором тяпнуть по голове, потому что он высший человек. И Порфирий Петрович справедливо говорит, ну а что если таких людей много найдется? Но Раскольников ему справедливо говорит, что знаете, вообще-то их немного (смеется ). Не каждый, понимаете, старушку-то по черепу стукнет, но, тем не менее, принцип есть, и они управляют миром. Так вот я вам скажу, что это такое - это инферногенез в человеке. Кто-то здесь верно заметил, что да, может с помощью таких высших людей дьявол и хочет войти в мир, возродиться, воскреснуть в мире и победить Христа. Может это и есть тайный план сатаны - через человека вернуться к власти в мире. И тут я даже готов сблизиться с вашей, Игорь Иванович гностической любимой мыслью о том, что вообще говоря, может есть «два бога», ну разумеется в кавычках. Т.е. Бог-Отец в определенной мере предоставвляет свободную историческую арену для встречного боя Христа и антихриста. И кто победит, того и мир будет. И всё творчество Достоевский и есть изображение этой схватки - Христа и антихриста, Бога и сатаны в сердцах людей. Вот это пространство битвы. И поэтому конечно постепенно Достоевский в более зрелом состоянии, в более зрелом возрасте понимает, что эта сила страшная может быть, если она не направлена к Христу. А какая сила у него направлена к Христу? А вот князь Мышкин, идиот, но так это и есть подлинно христианский герой-богатырь, вот это и есть высший человек - Князь Христос, так пишет Достоевский. Это Алеша Карамазов, это Кроткая, и другие. И поэтому я только могу сказать, что Вы во многом правы, кроме того, что Вы иногда путаете метафизические места героев Достоевского. Как известно, один сатана был смел перед Богом. А вот Достоевский говорил, что даже если мне докажут математически, как дважды два четыре, что истина не со Христом, я всё равно лучше останусь со Христом, чем с истиной. Другое дело, что Константин Николаевич Леонтьев в каких-то моментах упрекал Достоевского в «розовом христианстве», потому что у Достоевского действительно есть такие попытки «оптимистического» прочтения христианства, то, что Леонтьев называл «розовым христианством», особенно в Пушкинской речи Достоевского. Когда у него проскальзывает надежда на посюстороннюю победу христианства («посюстороннее бессмертие»). И вот в этом смысле Леонтьев был прав, когда он говорил: «Осторожно Федор Михайлович, не увлекайтесь этими вещами». Нет и не может быть в грешном мире «посюстороннего бессмертия». Я, честно говоря не совсем понял, что Вы говорили о посюстороннем бессмертии, как-то неубедительно это у Вас получилось. А вот действительная победа над смертью, личное бессмертие в Боге, конечно, в трансцендентном существовании после воскрешения - вот это есть то, к чему хотел придти Достоевский и пришел, в конце концов. И тут я думаю еще одного человека надо упомянуть в русской культуре - это Пушкин, которого так любил Достоевский. Потому что в отличие от самого Достоевского Пушкин всегда был в свете, ну за исключением, может, ранних детских, юношеских, лицейских лет. Вот я недавно я написал такую книгу «Двойное солнце: Пушкин и Достоевский в русской культуре», я её Вам подарю, она в Германии вышла в издательстве «Ламберт». Там я как раз пытаюсь показать, что Пушкин и Достоевский немыслимы друг без друга, потому что Пушкин это светлое солнце, это яркое солнце, сияющее. А Достоевский смотрит на это солнце из тьмы и тянется к нему. И где-то на этом пути они встречаются. И в этом смысле они абсолютны для русской культуры, так же как абсолютен для неё живой Христос. Спасибо за внимание.

Аплодисменты

В вашем браузере отключен JavaScript

А.А. Ермичёв: По ходу обсуждения, я бы хотел сделать несколько замечаний, не претендуя на концептуальность Александра Леонидовича.

Я припоминаю студенческие времена, когда появлялось так называемое «синее небо». «Синее небо» для студентов философского факультета - это обозначение по синей обложке - многотомника «История философии народов СССР» (смех в зале ). Так вот в «синем небе» была довольно большая глава о Достоевском, написанная Юрием Карякиным. Помнится, Анатолий Андрианович Галактионов был этим недоволен и говорил: «Ну вот, Достоевского еще включили в философы». Хотя, впрочем, в своем издании «Истории русской философии» 1969 года он все-таки главу о Достоевском включил. Так вот, относительно утверждения Игоря Ивановича о Достоевском как о «философе и даже систематическом философе». Наверно это очень сильно сказано. Ведь дело том, что любой нормально мыслящий человек уже систематик, он мыслит систематически, иначе он будет Поприщиным, просто-напросто сумасшедшим. Он, может быть, очень плохо мыслит, но все-таки систематически. И, если подойти с этой точки зрения, то, конечно, философия есть и в «Капитанской дочке» Пушкина, и в «Повестях Белкина», и в романе «Дым» Тургенева. Опять же, по каким меркам подходить? «Достоевский - философ» по немецким меркам? Или же по русским меркам? Тогда и Пушкин и Тургенев и любой русский человек, как говаривал Федор Михайлович, это философ. Здесь Игорю Ивановичу нужно несколько придержать коней. Это первое замечание.

Второе замечание. Не замечание к книжке Игоря Ивановича. Не знаю уж как в книжке, пропала ли в ней или нет эпоха Достоевского. Это была потрясающая эпоха. Т.е. совершено потрясающая, которую нужно сравнивать с тем, что произошло в России после 1917 года. В эпоху, когда пришел разночинец, всё поменялось самым радикальным образом. Появились новые люди, появился новый склад мышления, появился новый быт. Всё стало новым. Радикально новым. Писарев, Добролюбов, Чернышевский, Обручев, Серно-Соловьёвич - это глыбы, это - начало геологического переворота. Трудно сказать, насколько грандиозно было их появление. На этом нужно настаивать. Тысячи лет люди знали, что есть Господь Бог, что есть Иисус Христос. А тут появляется какой-то разночинец и говорит, так это, знаете, пар, это, знаете, химия. Это - не дух, а пищеварительные секреции происходят. Для России настала другая эпоха, которая завершилась наступлением еще одной эпохи - советской эпохи. Этот момент, этот переворот так сильно и подвинул Федора Михайловича на разыскание философии человека. Этот геологический слом русской жизни обратил его внимание на разыскание причин истории в душе человека. Всегда в переломные эпохи в душу вглядываются, как, к примеру, «Вехи» в 1909 году.

Тут возникает другого рода сложность. Душа человека - это океан. И когда вас бросят в океан, то вам всё равно куда плыть; всё равно до берега не доплывёте, в каком бы месте океана вас не бросили. Вам всё равно в каком направлении плыть, доплыть невозможно. И здесь начинаются самые различные душевные антиномизмы - и разрешаемые, и неразрешаемые. Вот - возможность появления Достоевского, который о душе человека может бесконечно много говорить. Я-то вообще как-то даже думал попросить Государственную Думу издать декрет о запрете сочинений о Достоевском на ближайшие 50-100 лет. Ничего не писать о Достоевском в ближайшие 50-100 лет, пока мы не поумнеем, чтобы понять предмет исследований Достоевского. А, то действительно, всё окажется паром, может, действительно, это одна химия.

И, наконец, последнее замечание относительно последнего броска в Вашем выступлении относительно того, как в человеке выявлять Бога. И тут, на мой взгляд, пришли интересные соображения в связи с вопросом о контексте, в который вставляется Достоевский в начале XX века. Было такое хорошо разработанное учение о том, как в человеке выявлять Бога. Это учение создали Александр Александрович Богданов, Анатолий Васильевич Луначарский, Владимир Александр Базаров. Оно называется богостроительство . Потом был великий руководитель Советского Союза мобилизационного периода Иосиф Виссарионович Сталин. Вот такие замечания случайные приходят в голову при выслушивании совершенно великолепного выступления Игоря Ивановича. Давайте продолжим. Кто еще хотел бы выступить?

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Пожалуйста, Валерий Александрович! Валерий Александрович Фатеев.

В вашем браузере отключен JavaScript

В.А. Фатеев: Ну, насчет того, что Достоевский - не «пар», могу сказать точно, потому что многие из тех, кто сейчас в России живет, считают Достоевского чуть ли не «богом» - тем самым, о котором тут, по-моему, много и говорилось.

Мне очень понравились три вещи. Первое: мне понравилась, как это было сказано. Блестяще, без остановок, без пауз и противоречий. Словом, доклад великолепный.

Второе, что мне пришлось по нраву, - это «развенчание» Бахтина. Я полностью поддерживаю эту точку зрения. Конечно, многоголосие у Достоевского существует, но оно существует у каждого нормального писателя, у которого есть образы, положительные, отрицательные и так далее. На мой взгляд, особая диалогичность у Достоевского - профессорская надуманная теория, значение ее преувеличено, и в этом я полностью согласен с Игорем Ивановичем.

А третье, конечно, - то, что Игорь Иванович в церковь ходит. Это меня потрясло до основания, потому что ведь Фихте говорит, что есть две церкви, одна - ненастоящая, а вторая - настоящая, а вот в какую Вы, Игорь Иванович, ходите, Вы не сказали (смех в зале ), но думаю, что в настоящую. «Настоящая», правда, в Германии называется протестантской, а в России - она немножко другая.

Но должен сказать, что мне показалось странным обобщение первого творческого периода Достоевского. Достоевский выходит у вас каким-то глуповатым. Он ведь проповедует сверхчеловека и не подозревает даже, что это вообще-то антихристианская теория. Вот он показывает персонажей, овладевающих всевозможными способностями, почти как заправский оккультист, и в мечтах овладевает миром. Это стремления если не ницшеанские, то, по крайней мере, оккультные точно. Достоевский, кажется, этим особенно никогда не страдал, ну, и поэтому первую часть выступления я ставлю под сомнение.

Что касается Фихте, тут я слабоват: мне трудно сказать, насколько Фихте и Достоевский имеют нечто общее. Просто мне кажется, что Вы «Фихтей» прикрываете свой антихристианский пафос, свой рационализм, и это, конечно, красиво с точки зрения отвлеченной философии, но с точки зрения филологии и конкретного анализа текста крайне неубедительно. Ну, мало ли что в одной цитате кто-то сказал - для категорических выводов этого недостаточно. Надеюсь, конечно, что в книге Вы сказали это подробней и убедительней, ну вот меня Вы пока не убедили.

Ну и, наконец, самое главное, конечно, «человек и Бог» - проблема, которая сейчас широко обсуждается. Я хотел бы вообще отметить, судя по Вашим старым книгам, что меня всегда удивляло: как это Вас угораздило все время говорить о Боге, в которого Вы не верите, и тем более обсуждать православную церковь. А теперь, когда Вы ходите в церковь, я просто преклоняюсь перед Вашим, этим… как Вы это называете, вашим… «антиномичным» подходом, - и говорю: «Спасибо».

Смех в зале, аплодисменты

А.А. Ермичёв: Так, пожалуйста, кто хотел бы еще высказаться по поводу прочитанного? Пожалуйста, выручите нас, Андрей Николаевич!

В вашем браузере отключен JavaScript

А.Н. Муравьёв: Спасибо большое, Александр Александрович, за предоставленное слово.

Я книги Евлампиева о Достоевском ещё не читал, поэтому основываюсь только на услышанном от нашего докладчика. На мой взгляд, можно только порадоваться тому, что талант Игоря Ивановича не уходит в землю, как кажется уважаемому Александру Леонидовичу Казину, а всё более расцветает и всё более уверенно проявляет себя. Почему? Потому что сегодня, как мне представляется, мы услышали новое слово о Достоевском. В каком смысле оно новое? В том смысле, что последнее новое слово о нём, которое сказал в середине 1920-х гг. М.М. Бахтин, было формалистическим. О содержании творчества Достоевского в знаменитой книге Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» речь совершено не идёт. Бахтин анализирует поэтику Достоевского как историк литературы и рассматривает только её форму. Его диалогическая трактовка поэтики Достоевского, завоевавшая у нас исключительное признание, является формалистической трактовкой потому, что всю поэтику Достоевского Бахтин сводит к форме диалога, причём так, что, с его точки зрения, вклад Достоевского в историю культуры состоит именно в создании полифонического романа. По оценке Бахтина, своей полифонией Достоевский превзошёл даже «монологического» Гегеля! То, что Достоевский действительно создал полифонический роман, отрицать нельзя, но каково же содержание его творчества? О нём сегодня и вёл разговор Игорь Иванович. Я, конечно, не знаток литературы о Достоевском, но в его докладе я услышал изложение весьма содержательной и результативной точки зрения на творчество Достоевского.

Результативна точка зрения Игоря Ивановича потому, что он ведёт рассмотрение содержания творчества Достоевского на философской основе, а философия есть не что иное, как основание всей культуры (и мировой культуры и, в частности, нашей культуры). Поэтому без обращения к чистопородной философии, в том числе к философии Фихте, не понять развития ни мировой, ни русской культуры. Философия есть основание всей культуры, в том числе и художественной литературы, не в том, конечно, смысле, что, скажем, творчество Достоевского было оплодотворено взглядами Фихте, с которыми Достоевский познакомился в каких-то кружках, или творчество Пушкина было оплодотворено какими-то философскими произведениями и т.д., а как раз в том смысле, что философия представляет собой без всяких натяжек конечную цель всей культуры. Вся культура идёт потихоньку от своего начала в повседневном опыте людей как раз к разумности искусства, религии и философии, которую сознательным способом разрабатывает именно и исключительно философия! Вот почему философская основа подхода Игоря Ивановича к Достоевскому, на мой взгляд, в высшей степени плодотворна. Действительно, он вовлекает в своё рассмотрение раннего Достоевского и без всяких ортодоксальных установок исследует всего высказывания, в том числе и неподцензурные. Читая подцензурный журнал «Гражданин», мы настоящих взглядов Достоевского там, конечно, никогда не найдем. Это понятно, потому что, выступая в подцензурном журнале, Достоевский говорил в нём только то, что могло быть допущено цензурою. И совсем другое дело то, что пишет Достоевский для себя. Это и есть собственно Достоевский, а не Достоевский, так сказать, с официальным лицом. Я надеюсь найти в представляемой сегодня докладчиком книге массу материалов, достойных того, чтобы принять их во внимание при изучении и оценке истинных взглядов Достоевского.

Под конец своего выступления я не могу не высказать одного возражения Игорю Ивановичу. Философия - это лишь основание культуры, и поэтому утверждать, как это делает он, что Достоевский, бесспорно, есть великий философ, действительно чересчур. Я согласен тут с Александром Александровичем Ермичёвым. Достоевский, как и Пушкин, есть, бесспорно, великий русский мыслитель, но не философ. Именно великий мыслитель, который, на мой взгляд, мыслит лучше многих наших записных философов, в том числе и чересчур прославленных у нас в последние двадцать пять лет мыслителей Серебряного века. Он мыслит гораздо лучше их! В этом смысле он как раз и есть если не «наше всё», как Пушкин, то вместе со Львом Толстым он составляет прекрасное дополнение к этому «нашему всему». Как мыслитель Достоевский совершенно не случайно выступает противоположностью Льву Толстому. То, что сегодня сказал о Льве Толстом Александр Геннадьевич Ломоносов, мне кажется чрезвычайно верным. Я не знаю, каковы дальнейшие планы Игоря Ивановича, но, на мой взгляд, от Достоевского необходимо идти к Толстому и философски исследовать основания мысли этого великого нашего мыслителя, который действительно мыслил не только как писатель, но и как выдающийся религиозный мыслитель. Всю свою жизнь мыслил и пришёл к таким результатам, которые нам ещё предстоит по достоинству оценить. Лев Николаевич Толстой представляет собой великую личность, которой всечеловеческая перспектива развития русского духа была олицетворена отнюдь не меньше, чем Александром Сергеевичем Пушкиным, и уж точно гораздо более адекватно, чем Фёдором Михайловичем Достоевским. Спасибо за внимание!

Аплодисменты

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

А.А. Ермичёв : Игорь Иванович, пожалуйста, Вам слово для заключения.

В вашем браузере отключен JavaScript

И.И. Евлампиев : Прежде всего спасибо, коллеги, за такое оживленное обсуждение, и положительные и отрицательные отзывы.

Когда я писал свою книгу, я не сомневался, что критики будет много, потому что во многих случаях я высказываю весьма провокативные идеи, и я это сознательно делал. На то и нужна научная дискуссия, чтобы подкорректировать точки зрения, как-то сгладить их, может быть, договориться. Сгладить в той степени, в какай это убедительно и обоснованно будет выглядеть.

А теперь несколько конкретных замечаний по поводу того, что говорилось. Прежде всего о конкретной вещи, действительно очень важной. Это Валерий Александрович сказал по поводу раннего Достоевского, что он не оккультист. А вот я скажу, что как раз - оккультист, вы знаете! Внимательное чтение писем показывает, что ранний Достоевский - чрезвычайный оригинал. Во-первых, и это в достоевсковедении вещь установленная - он абсолютно хладнокровен к христианству, ранний Достоевский; например, в одном из известнейших писем он сравнивает Христа и Гомера. Размышляет, кто такой Христос? И сопоставляет его с Гомером. Как Гомер дал жизненную основу древнему миру, так Христос дал новому. Понятно, что при таком понимании Христа его взгляды очень далеки от христианства. Он типичный романтик, причем романтики в стиле Шиллера. Обратите внимание, ведь Шиллер - это мыслитель антихристианского направления, он даже масоном был. И это, вообще говоря, и у Достоевский видно во многих сочинениях, где он на Шиллера равняется. Так что по поводу раннего Достоевского вполне уверенно можно говорить, что он хладнокровен не только к традиционному, но вообще к христианству. Это такая романтическая увлеченность безднами человеческой души, причем именно даже с намеком на оккультизм. В качестве примера могу указать на письмо, в котором молодой Достоевский пишет брату Михаилу, что он прочитал повесть Гофмана «Магнетизер», и восхищается ею. А суть повести в том, что герой, причем явный злодей, управляет другими людьми. И Достоевский с восторгом пишет об этой повести, оценивая ее положительно; он констатирует, что герой понапрасну тратит магическую силу, но он восхищается тем фактом, что такая сила есть. Так что такие мотивы у молодого Достоевского, действительно, присутствуют. Эти письма мало известны, но я в книге попытался все важнейшие мысли Достоевского в этих письмах обобщить и показать, что на этом и вырастала его ранняя философия, которая потом модернизировалась, но не изменилась радикально, она именно модернизировалась.

Еще один вопрос, важно затронуть, поскольку его без конца упоминали, - это соотношение церковного христианства и христианства как такового. Я уже не раз выступал с идеями о различии двух форм христианства в истории и о том, что в церковном христианстве учение Иисуса Христа было радикально искажено. И почему-то меня так интерпретируют, как будто я предлагаю церковь запретить. Да ради Бога, нет, конечно! (смеется ) Валерий Александрович, Вам-то уж больше всех должно быть понятна эта диалектика, - это же известная позиция Розанова. Ведь сколько он критики в адрес церкви написал, и всё равно - церковный человек.

Р. Ключник : ...он стал после 17-го года церковный.

И.И. Евлампиев : Так и последняя его работа, «Апокалипсис нашего времени», - это такая критика церкви, что дальше уже некуда идти. Он отрицает христианство как таковое.

А.Л. Казин : Он там Осирису молился.

И.И. Евлампиев : Такие парадоксы есть в нашей истории. А второй пример, на мой взгляд, еще более выразительный - это Владимир Бибихин. Он абсолютно церковный человек, но у него много высказываний против церкви есть, в историческом и теоретическом смысле. Поэтому здесь нужно различать аспекты. Мы живем в некой культурной среде, обладаем культурной историей, культурной памятью, и не должны её терять. И церковь, конечно, к этой культурной памяти принадлежит и составляет для нас непреходящую ценность. Но при этом, если мы хотим историю понять, мы все-таки должны говорить о том, что является истиной, даже если эта истина противоречит устоям современной духовной системы. Поэтому я на самом деле не вижу тут противоречий. Просто тут честность исследователя, который исследуя историю показывает, как было на самом деле, как сталкивались истина и ложь. И даже если истина не всегда побеждала, мы же не можем из-за этого отменить историю, мы живем в культурной среде, которая сложилась и с которой мы обязаны считаться, никуда от этого не уйдешь.

Наконец, по поводу последнего, по поводу Достоевского как философа. Этот спор бесконечно будет длиться, это дело вкуса в каком-то смысле. Но на мой взгляд здесь надо библейскую истину применить «по плодам их узнаете их». Ведь Достоевский породил всю русскую философии, - ну как можно его не считать философом, если все русские философы от него, от его идей отталкивались. Впрочем, не все, здесь я, возможно, преувеличиваю, но большинство известнейших русских философов прямо писали, что без влияния Достоевского они бы не состоялись как философы. И не только русские, в том-то и дело. Поэтому я и считаю очень важным проводить эту тему - тему зависимости Ницше от Достоевского. Ницше гораздо более глубокий мыслитель, чем принято считать, и никакой он не атеист. Карен Свасьян приводит в послесловии к известному русскому двухтомнику Ницше признание, которые Ницше сделал в одном из своих писем, признание, что он «еще ребенком узрел Бога во всем блеске», - это Ницше про себя пишет. Ну какой же он атеист! Это человек с вполне определенной формой религиозности. Просто мы должны наконец понять, что разные формы религиозности бывают. По-настоящему глубокие мыслители всегда религиозны, другое дело, что их религиозность может быть необычной. И Ницше религиозный мыслитель, только его религиозность необычная, связанная с определенным пониманием истории. Точно так же Камю, который прямо себя атеистом называл. Он ведь тоже всю свою философию выводил из Достоевского. Целый ряд западных мыслителей есть, которые прямо указывали на Достоевского как на источника своих идей.

В заключение я хотел бы сказать еще об одной вещи, в которой значение Достоевского как философа наглядно проявляется. Я хочу продемонстрировать еще одну свою книгу, которая в прошлом году вышла (достает книгу ).

Я эти две книги - ту, которую представляю сегодня, и вот эту, рассматриваю как дилогию. Эта книга называется «Художественная философия Андрея Тарковского». В ней примерно такой же анализ философских воззрений великого русского художника проведен, как в этой книге о Достоевском. Казалось бы, еще более безумная затея - у кинорежиссера искать философию! И тем не менее, я убежден, что Тарковский абсолютно цельной философией обладал, и это в дневниках его ясно выражено; он, как и Достоевский, себя философом называет. И при этом он себя числит наследником Достоевского. Мне очень многие положения, которые я утверждаю по поводу Достоевского, потому кажутся убедительными, что в творчестве Тарковского эти же идеи находят гораздо более прямое, резкое выражение. Как человек XX века, он уже не боится высказывать прямо многие парадоксальные мысли, цензуры не боится, по крайней мере религиозной цензуры. Поэтому, повторю, я рассматриваю эти две книги как дилогию, в которой два великих художника как бы идейно поддерживают друг друга. По-моему, второго такого художника, как Тарковский, в XX веке найти трудно, который до такой степени бы глубокого понял Достоевского, именно философию Достоевского, и до такой степени глубоко преломил её в своем творчестве. Это опять к вопросу о том, что подлинное значение мыслителя в конечном счете сказывается в том, какое влияние он оказывает на культуру, на мысль, просто даже на быт наш. Достоевский вошел в русскую культуру, правильно тут кто-то говорил. Без Достоевского вообще невозможно представить себе нашу культуру. И такие культурные феномены, как Тарковский, которые целиком определены Достоевским, они лишний раз нам доказывают это значение. Ну вот всё, что я хотел сказать. Спасибо.

Аплодисменты

А.А. Ермичёв: Спасибо всем! Игорь Иванович, спасибо большое за доклад, за ответы!

И относительно мая.

Значит, 17-го числа мы слушаем доклад нашей калининградской гостьи о Николае Сергеевиче Арсьеневе, и будет презентация книжки недавно изданной новым издательством. А в последний день мая, 31-го, конференция «Церковь и государство в истории русской мысли». Всего вам доброго!

Видеосъемка - Владимир Егоров
Фотографии Владимира Егорова и Наташи Румянцевой
Запись и расшифровка диктофонной записи Наташи Румянцевой

Благодарим за помощь в подготовке этого материала:
Игоря Ивановича Евлампиева
Александра Александровича Ермичёва
Александра Леонидовича Казина
Александра Геннадьевича Ломоносова
Сергея Павловича Заикина
Валерия Александровича Фатеева

Дополнительно см.:

Выступление Андрея Тарковского, Лондон, 1984 г. Впервые опубликовано: Искусство кино. - 1989. - № 2.

Доклад Игоря Евлампиева «Тарковский и Ницше ». Конференция «Андрей Тарковский. Контекст-2012», Библиотека киноискусства им. С. Эйзенштейна (Москва), апрель 2012 г.

Доклад Игоря Евлампиева «Представления Тарковского о бессмертии (на материале сценария «Светлый ветер»)». Конференции «Андрей Тарковский. Контекст 2013», Библиотека Киноискусства (Москва), 3 апреля 2013 г.

Доклад Игоря Евлампиева «Достоевский и Ницше ». «Открытый лекторий РХГА», 7 апреля 2012 г.

Евлампиев И.И. «Достоевский и Ницше» Часть 1.

Евлампиев И.И. «Достоевский и Ницше», Часть 2.

Евлампиев И.И. «Достоевский и Ницше». Часть 3.

Определение 1

Достоевский Фёдор Михайлович ($1821 – 1881$) великий русский мыслитель, писатель, философ, общественный деятель, классик русской литературы, новатор в рамках направления русского реализма.

Период, в котором творил Достоевский, относится к одному из самых интенсивных в плане развития и оформления отечественной философской мысли и идейных течений.

Замечание 1

С точки зрения формального представления о философии, Достоевский не создал собственной философской системы. Но не смотря на это, его произведения состоят из фундаментальных философских концепций и размышлений, квинтэссенции национального самосознания, которые являются основой русской классической философии второй половины $19$ века, с большим радиусом влияния.

«Мировоззрение Достоевского – это философствование экзистенциального типа, философия человеческого существования» - М. А. Маслин.

Значительные произведения Ф.М. Достоевского

• «Преступление и наказание»
• «Идиот»
• «Бесы»
• «Братья Карамазовы»

Пятницы Петрашевского

На общественных литературно-философских кружках Ф. М. Достоевский заводит много знакомств, в том числе знакомится с театральным и литературным критиком А. Н. Плещеевым , который в $1846$ году знакомит Достоевского с поклонником Ш. Фурье – М. В. Петрашевским . Общественный деятель и мыслитель Петрашевский организатор тайного общества петрашевцев, которое начинает посещать Достоевский с конца $1847$ года. Основными темами кружка были: подготовка народа к революционной борьбе, освобождение крестьян, чтение запрещённой литературы. Более радикальные представители кружка создали тайное общество, в которое входил Достоевский, для осуществления переворота в России. В $1849$ году члены кружка, в том числе и Достоевский, были арестованы. Приговор о смертной казни был заменён четырёхлетней каторгой и дальнейшей рядовой службой. Это одно из важнейших событий в жизни Достоевского, которое сформировало его дальнейшее мировоззрение. Из искателя правды в человеке он превращается в глубоко религиозного человека.

Начиная с $1861$ года, Фёдор Михайлович Достоевский работает вместе с братом над журналом «Время» , в котором публикует ряд своих работ: «Униженные и оскорбленные», «Записки из мертвого дома». После закрытия данного журнала, продолжается работа в журнале «Эпоха» . Два этих журнала являются фундаментом для общественно-литературного течения данного периода – почвенничество . На страницах «Эпохи» и «Времени» формируются концепции и программы почвенничества, позиции которого отстаивает Достоевский.

Философские идеи

Замечание 2

Характерная черта для всей русской философии – это её связь с литературой. Это особенно ярко отразилось в произведениях Достоевского.

Ключевыми идеями творчества и философии Достоевского выступали проблемы человека и свободы, выбора и поступка. Эти линии просматриваются во многих его произведениях. «Человек есть тайна, её надо разгадать».

Проблема человеческой свободы нашла своё полное отражение в романе «Братья Карамазовы» . Очень значима в этом плане глава «Великий инквизитор» и выраженная в ней идея о свободе:

«ничего и никогда не было для человеческого искусства и человеческого общества невыносимее свободы».

Это состояние обычного человека, так как он свободу не любит. Свобода не только благо, но и тяжелое иго. Это разрушение человеческой личности. Другую немаловажную идею высказывают братья Карамазовы – Иван и Алексей:

Любовь к ближнему и к дальнему. Проблема первородного греха. Проблема теодицеи. Бог – творец мира. Но в мире много зла, в нём страдают люди и дети. Проблема оправдания Бога. Неразрешимая ситуация. Ответ необходим, но дать его сложно. Бог совершенен, зло не имеет этого качества, но оно есть в мире. Бог не творит зло, но он допускает свободу человека и он свободен творить зло. Человек источник зла. Но если человек создан по образу и подобию божьему, то Бог творит зло. Почему творение Бога творит зло? Оправдать Бога можно, если то, что мы называем злом им не является. Зло не онтологично. Это недостаток добра. Разум человека ограничен. Он не может судить о том, какой на самом деле поступок. Человеку не известна цель поступка. Достоевский отрицает идею борьбы со злом при помощи зла. Общество, устроенное на насилии есть аморальное общество. Не проникшись любовью к человеку бесноватый разум – самая большая опасность, которая противостоит жизни. Вера в Бога – основа всякой нравственности. Нравственный идеал – идея «соборного всеединства во Христе» , которую он принял и развил от философии славянофильства, понимая её как новейшую форму социальности.

Отдельное место занимает идея любви к родине, народу, в основе которой лежат идеи почвенничества, миссии русского народа перед всем человечеством, которая основана на религиозно-нравственном начале.

Замечание 3

Достоевский оказал огромное влияние не только на русскую философию, культуру и искусство, сформировав особую систему идей, которая делает свой акцент на «раздвижении и углублении метафизического опыта» , но во многом определил вектор развития основополагающих западных философских течений $20$ века, таких как экзистенциализм, фрейдизм, персонализм.

В ХIХ веке на первый план выходят идеи и идеалы универсального упорядочения Бытия, жизни общества, основанные на абсолютизации объективных закономерностей развития человеческой истории. Представления о рациональности мироздания, в том числе и общества, объединили и идеалистов и материалистов. Рационализм стал основой социальных теорий революционного изменения мира, с другой стороны - упрощенного толкования сущности и предназначения человека, который рассматривался в этих теориях как механистическая часть класса, народа, массы. Творчество Достоевского стало явным противопоставлением такому повороту мысли. Собственная судьба Достоевского привела его к переосмыслению своей прежней теоретической позиции, пересмотру своего прежнего понимания социальной справедливости и путей ее достижения. Для мыслителя стало почти трагедией понимание несовместимости известных ему социальных теорий, в том числе социалистических, марксизма и реальной жизни. Восхождение на эшафот осознавалось им в конце концов как грозящая перспектива неразумного теоретически и практически выбора. Достоевский понял, что доходящая до примитива одноплановость революционных программ преобразования общества состоит в том, что они не включают в себя представления о реальных людях с их конкретными потребностями и интересами, с их уникальностью и неповторимостью, с их духовными устремлениями. Более того, эти программы стали приходить в противоречие со сложной природой человека.

Путь, выбранный Достоевским после жизненных потрясений, стал иным, а при определении ценности теории - другой точкой зрения: в соотношении "общество - человек" приоритет отдается человеку. Ценность человеческого "Я" выступает не столько в массе людей, в его коллективистском сознании, сколько в конкретной индивидуальности, в личностном видении себя и своих взаимоотношений с другими, с обществом.

Как известно, восемнадцатилетний Достоевский поставил перед собой задачу исследования человека. Началом такого серьезного исследования стали "Записки из мертвого дома".

Сомнения в истинности современных ему социальных теорий, сила его художественной фантазии позволили Достоевскому пережить трагические последствия реализации этих теорий в жизнь и заставили его искать единственный и главный аргумент истины бытия человека, каким, теперь уже по его убеждению, могла быть только правда о человеке. Боязнь хоть в какой-то мере ошибиться в выводах общего плана стала той основой, которая определила тщательность его исследовательского процесса. Часто он граничит с психоанализом, во многом предваряя его выводы.

Ответ на вопрос: "Что есть человек?" Достоевский начал искать с попыток понять человека, отверженного обществом, "уже как бы и не человека" в общепризнанном смысле, то есть в некотором смысле антипода человеку вообще. Следовательно, исследование его началось далеко не с лучших образцов рода человеческого, не с тех, кто считался (либо был) носителем высших проявлений человеческой сущности и нравственности. Да и, строго говоря, исследования Достоевским человека начались не с обычных людей в обычных человеческих условиях, а с постижения жизни на грани человеческого существования.

Достоевский видит свое исследование человека в двух тесно связанных между собой аспектах: он изучает себя и пытается понять других посредством своего "Я". Это субъективный анализ. Достоевский не скрывает его субъективности и даже субъективизма. Но все дело здесь в том, что он выносит этот субъективизм на суд людей, он представляет нам свой ход мыслей, свою логику, а не только предлагает результаты исследования, заставляя нас оценить, насколько он прав в своих суждениях и выводах. Познание у него, таким образом, становится самопознанием, а самопознание, в свою очередь, становится предпосылкой познания, причем не стихийного, а вполне осознанно целенаправленного, как процесс постижения истины. Признание сложности своего "Я" становится неразрывно связанным с признанием сложности "Другого", каким бы он ни был по своей сущности, а Бытие - выражением неоднозначности людей в их отношениях друг к другу.

По-разному Достоевский видит человека: и как представителя рода человеческого (и в биологическом и в социальном смысле), и как индивидуальность, и как личность. По его глубокому убеждению, разделение по социальному признаку мало что объясняет в человеке. Черты собственно человеческого возвышаются над социальными различиями, существуют черты биологического, доходившего в своем выражении до типовых, сущностных характеристик. Говоря о "нищих от природы", Достоевский констатирует человеческую несамостоятельность, убогость, безактивность: "они всегда нищие. Я заметил, что такие личности водятся не в одном народе, а во всех обществах, сословиях, партиях, ассоциациях" . Трудно сказать со всей определенностью, знал ли Достоевский аналогичные рассуждения Аристотеля о том, что одни люди по своей природе свободны, другие - рабы, и этим последним быть рабами полезно и справедливо.

В любом случае для Достоевского как для самостоятельного мыслителя характерно стремление к беспощадной правде. Существуют, говорит он, различные типы людей, например, тип доносчика, когда доносительство становится чертой характера, сутью человека, и никакие наказания не исправят его. Исследуя природу подобного человека, Достоевский словами своего повествования говорит: "Нет, лучше пожар, лучше мор и голод, чем такой человек в обществе". Невозможно не заметить проницательности мыслителя в характеристике подобного типа человека, и в выводе о субъективной природе человека-доносчика, доносительства, неразрывно связанного с объективными условиями и социальными на него заказами.

Будущие заключения Достоевского о свободе воли человека и свободе его выбора в любых, даже самых трагических, ситуациях, когда возможности свободы сведены до минимума, исходят из того внимательного анализа человека, который совершается на материале его собственной жизни, борьбы и каторги. Действительно, история не раз и судьбами не только одной нашей страны свидетельствовала о том, что в самые черные времена, когда человек не только не наказывался за доносы, а, наоборот, поощрялся, далеко не все люди становились на этот безнравственный путь. Человечество не смогло искоренить доносительства, но всегда оказывало ему в лице достойных людей сопротивление.

Путь к проблеме человека и ее решению у Достоевского трудный: то он пытается свои представления о человеке свести к типологии личности, то отрекается от этой попытки, видя, как трудно с ее помощью объяснить цельного человека, не вмещающегося в рамки теоретического образа. Но при всем разнообразии подходов все они направлены на раскрытие сути человека, того, что делает человека человеком. И как это ни парадоксально, именно в условиях каторги, тогда и там, Достоевский приходит к выводу, что суть человека прежде всего - в осознанной деятельности, в труде, в процессе которого он проявляет свою свободу выбора, целеполагание, свое самоутверждение. Труд, даже подневольный, не может быть для человека только постылой обязанностью. Об опасности для личности такого труда Достоевский предупреждал: "Мне пришло раз на мысль, что, если б захотели вполне раздавить, уничтожить человека, наказав его самым ужасным наказанием, так, что самый страшный убийца содрогнулся бы от этого наказания и пугался его заранее, то стоило придать работе характер совершенной, полнейшей бесполезности и бессмысленности".

Труд - проявление человеческой свободы выбора, и поэтому, в связи с проблемой труда, Достоевский начал свои поиски в решении проблемы свободы и необходимости. Есть различные точки зрения на соотношение свободы и необходимости. В марксизме "Свобода - познанная необходимость". Достоевского же интересует проблема свободы человека во всевозможных ее аспектах и ипостасях. Так, он обращается к труду человека и в нем видит возможность реализации человеческой свободы через выбор целей, задач, путей осуществления самовыражения.

Стремление к свободе воли естественно для человека, потому и подавление этого стремления уродует личность, а формы протеста против подавления могут быть неожиданными, особенно тогда, когда отключаются разум и контроль, и человек становится опасен для себя и для других. Достоевский имел в виду арестантов, каковым он сам был, но мы знаем, что общество может создавать каторжные условия и превращать людей в арестантов не только поместив их за решетку. И тогда трагедия неизбежна. Она может выражаться "и в почти инстинктивной тоске личности по самой себе, и в желании заявить себя, свою приниженную личность, доходящем до злобы, до бешенства, до помрачения рассудка.... И возникает вопрос: где граница подобного протеста, если он охватывает массы людей, не желающих жить в условиях подавления человеческого начала? Нет таких границ, когда речь идет об отдельном человеке, утверждает Достоевский, тем более их нет, когда речь идет об обществе, и объяснение этому можно найти, обращаясь к внутреннему миру человека.

Содержание понятия "человек" у Достоевского существенно иное, чем у многих его современных философов, оно богаче в ряде отношений даже концепций ХХ в. Для него человек - это бесконечное многообразие особенного, индивидуального, богатство которого и выражает главное в человеке. Характерные черты не служат у него способом построения схемы, типичное не перекрывает по значимости индивидуального. Путь постижения человека не сводится к открытию типичного, или не оканчивается этим, а с каждым таким открытием поднимается на новую ступень. Он вскрывает такие противоречия человеческого "Я", которые исключают абсолютную предсказуемость поступков человека.

В единстве индивидуального и типичного человек, по Достоевскому, представляет собой целый сложный мир, обладая одновременно автономностью и тесной связью с другими людьми. Этот мир самоценен, он развивается в процессе самоанализа, требует для своего сохранения непосягаемости на его жизненное пространство, права на одиночество. Прожив на каторге в мире насильственно тесного общения с людьми, Достоевский открыл для себя, что оно является одной из пагубных для человеческой психики сил. Достоевский признается, что каторга принесла ему немало открытий о самом себе: "Я бы никак не мог представить себе, что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет каторги ни разу, ни одной минуты не буду один?" И далее, "насильственное общение усиливает одиночество, которое не может быть преодолено принудительным общежитием". На много лет вперед заглянув мысленно в историю, Достоевский увидел не только положительные, но и тягостные стороны коллективной жизни, уничтожающей право личности на суверенное существование. Понятно, что, обращаясь к человеку, Достоевский тем самым обращается и к обществу, к проблеме социальной теории, ее содержания, поиску истины об обществе.

В условиях каторги Достоевский понял, что всего страшнее для человека. Ему стало ясным, что человек не может в нормальной жизни ходить строем, жить только в коллективе, работать без собственного интереса, только по указанию. Он пришел к выводу, что безграничное принуждение становится разновидностью жестокости, а жестокость порождает жестокость в еще большей степени. Насилие не может стать путем к счастью человека, а следовательно, и общества.

К началу шестидесятых годов ХIХ века Достоевский уже убежден в том, что социальная теория, не учитывающая сложного человеческого "Я", бесплодна, вредна, губительна, бесконечно опасна, так как она противоречит реальной жизни, поскольку исходит из субъективной схемы, субъективного мнения. Можно предположить, что Достоевский критикует марксизм и социалистические концепции.

Человек - не заданная заранее величина, он не может быть определен в конечном перечислении свойств, черт, поступков и взглядов. Этот вывод - главный в дальнейшей разработке концепции человека Достоевским, представленной уже в новом произведении "Записки из подполья". Достоевский спорит с известными философами, ему представляются примитивными идеи материалистов относительно человека и его связи с внешним миром, который якобы и определяет его суть, поведение и т.п. и формирует в конце концов личность. Человек, по Достоевскому, не может быть рассчитан по математическим формулам, исходя из того, что 2ґ2 = 4, а пытаться рассчитать его по формуле, значит превращать его в своем воображении в нечто механическое. Достоевский не принял механицизма во взглядах на человека и общество. Человеческая жизнь в его понимании представляет собой постоянное осуществление бесконечных возможностей, заложенных в нем: "все дело-то человеческое, кажется и действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не винтик, а не штифтик! Хоть своими боками, да доказывал...".

Достоевский настойчиво обращался к теме человека как живого человека, а не материала, из которого кто-то может "слепить типа". И это беспокойство вызвано не просто пониманием нелепости подобной теории, а опасности для жизни в случае воплощения в политические программы и действия. Он предвидит возможные попытки такого действия, так как в самом обществе видит основу для тенденции обезличения людей, когда они рассматриваются лишь как материал и средство для достижения цели. Великим философским открытием Достоевского было уже то, что он увидел эту опасность, а позже - воплощение ее в жизнь именно в России.

Достоевский приходит к выводу о принципиальном различии природы и общества, о том, что к обществу не применимы естественнонаучные подходы и основанные на них теории. Общественные события не рассчитываемы с такой же степенью вероятности, как в природе, когда открываемые законы становятся ответом на все вопросы. Этот вывод ему понадобился для того, чтобы опровергнуть рационально-однозначный подход к истории (в том числе в марксизме), математические расчеты хода общественной жизни, строгое предначертание всех ее сторон.

Общество нельзя понять, не учитывая того, что человек - иное существо, по сравнению со всем живым на Земле. Он более, чем все другое, не может быть числом; любая логика уничтожает человека. Человеческие отношения не поддаются строго математическому и логическому выражению, так как им не подвластны все бесконечные повороты человеческой свободы воли. Или признание свободы воли, или логика, - одно исключает другое. Теория, не учитывающая сущности бесконечного проявления свободы воли человека, не может быть признана верной. По Достоевскому, такая теория остается в пределах рассудка, тогда как человек - существо бесконечное, и как объект познания превышает возможности рассудочного и рационального подходов к нему. Рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочные способности человека, то есть какую-нибудь 1/20 долю его способности жить. Что знает рассудок? Рассудок знает только то, что успел узнать, а натура человеческая действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательного и бессознательного.

В своих рассуждениях о человеческой душе и возможности ее познания Достоевский во многом един с И.Кантом, его идеями о душе как "вещи в себе", его выводами об ограниченности рассудочного познания.

Достоевский не только отрицает рассудочный подход к человеку, но и предчувствует опасность такого подхода. Восставая против теории разумного эгоизма, материалистических концепций, считающих материальные интересы и выгоды определяющими в поведении человека, он не принимает их как решающие в подходе к человеку, считая, что человек не однозначен, а сама выгода, экономический интерес могут быть истолкованы по-разному.

Достоевский сумел понять, что к экономическим благам, впрочем необходимым человеку, вовсе не сводятся все материальные ценности. Но он осознал и то, что именно в переломные моменты истории, когда вопрос об экономических благах стоит особенно остро, отходит на задний план или вовсе забывается, не берется в расчет значимость духовных ценностей, важность для человека не только экономической выгоды, но и совсем иной - выгоды быть человеком, а не вещью, предметом, объектом. Но эта выгода существует, и способы ее отстаивания могут принимать совсем неоднозначный характер. Достоевского не восхищает человеческое своеволие. Об этом он блестяще говорит в "Записках из подполья". Достаточно вспомнить реакцию героя этого произведения на идею будущего хрустального дворца, который обещали теоретики революции человеку как идеал будущего, в котором люди, идя на революционные преобразования сегодняшнего, будут жить. Размышляя, герой Достоевского приходит к выводу, что это скорее будет "капитальный дом" для коллективно проживающих бедняков, а не дворец. И эта идея искусственно созданного "счастья" и идея коллективно убогого общежития, уничтожающие одна человеческую самостоятельность, другая - независимость "Я", полностью отвергаются Достоевским.

Исследуя человека, Достоевский продвигается в своем понимании общества и в том, какой должна быть социальная теория, работающая на совершенствование общества. В современных ему социальных теориях он видел, как решалась проблема человека. И его явно это не устраивало, так как все они имели своей целью "переделать" человека. "Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так именно переделать? Из чего вы заключили, что хотенью человеческому так необходимо исправляться? Почему вы так наверно убеждены, что не идти против нормальных выгод, гарантированных доводами разума и расчетами, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества".

Достоевский провозглашает принципиально другой подход к социальным теориям, основанный на праве человека на оценку теории с позиций самого человека: ведь речь идет о жизни его самого, конкретной единственной жизни конкретного человека. Вместе с сомнением по отношению к содержанию предлагаемых социальных проектов у Достоевского появляется еще одно сомнение - сомнение в личности того, кто предлагает тот или иной социальный проект: ведь автор тоже человек, так что же он за человек? Почему знает, как надо жить другому человеку? На чем основываются его убеждения, что всем остальным следует жить по его проекту? Достоевский связывает в содержании теории и ее автора, при этом связующим звеном становится нравственность.

Систематизация и связи

История философии

Жизнь Фёдора Достоевского, несмотря на огромное количество исследований и публикаций, до сих пор сохраняет много загадок и тайн. И причиной тому - сам Фёдор Михайлович.
"Человек есть тайна, — говорил Достоевский. — Её надо разгадывать, и ежели будешь её разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком".
10-11 ноября 2018 года я участвовал в работе международной конференции «Достоевский и мировая культура», которая проводится в Санкт-Петербурге уже сорок третий год. Двадцатый лет я посещаю этот форум, чтобы послушать мнение учёных-литературоведов о русском гении. В этом году участникам конференции я задал вопрос: какая тайна жизни и творчества Достоевского остаётся до сих пор неразгаданной?

Когда начинаю писать о выдающемся художнике, у меня нет желания опорочить его славное имя. Я стараюсь видеть в человеке стремление к лучшему, а не к худшему. Однако в процессе исследования обнаруживаются такие факты, которые превращают моё исследование в почти детективное расследование.

По итогам общения со специалистами я обнаружил следующие неразгаданные тайны жизни и творчества Фёдора Михайловича Достоевского:
1\ «Пропавший заговор» и какова в нём роль Достоевского?
2\ Как жил Достоевский с момента поступления в училище в Петербурге?
3\ Как куманинское наследство повлияло на жизнь и смерть Достоевского?
4\ Когда произошёл переворот в мировоззрении Достоевского: на эшафоте, на каторге или перед гробом умирающей жены?
5\ Какова «карта любви» Достоевского?
6\ Чем в действительности болел Достоевский?
7\ Как верующий христианин поддался дьявольскому соблазну рулетки?
8\ Как сложилась посмертная слава Достоевского?
9\ Почему, несмотря на трудности стиля, Достоевского читают во всём мире?

Дмитрий Петрович Бак считает, что «самая глубокая неразгаданная тайна в творчестве Достоевского, это каким образом низкое грешное становится святым и высоким».

Доктор филологических наук В.А.Котельников утверждает: «одна из важных антропологических идей Достоевского в том, что чем выше человек поднимается в овладении идейным миром, чем выше поднимается в развитии внутренних человеческих качеств (что, собственно, и называется прогрессом), тем опаснее его судьба в дальнейшем, тем вернее он придёт к распаду».

Доктор филологических наук, профессор И.А.Есаулов предполагает, что неразгаданная тайна Достоевского в том, как именно и когда произошло его духовное преображение.

Игорь Леонидович Волгин считает, что духовный переворот Достоевского начался не на каторге, а наступил в те месяцы одиночества, которые он провёл в крепости перед казнью. «Заговор», за который был осуждён Достоевский, ставит больше вопросов, чем имеет ответов. Осудить на смерть только «за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева…», это даже по тем суровым временам было слишком.

Доктор филологических наук, профессор, президент фонда Достоевского Игорь Леонидович Волгин написал книгу «Пропавший заговор. Достоевский. Дорога на эшафот». В ней он рассказал о подлинной причине ареста и приговора к расстрелу Фёдора Достоевского и других членов кружка Буташевича-Петрашевского.

Игорь Волгин полагает, что предъявленное Достоевскому обвинение за чтение запрещённых текстов на самом деле прикрывало настоящий заговор, о масштабах которого предпочли не объявлять.
Когда Достоевский ознакомился с книгой о деле петрашевцев, он сказал: «Целый заговор пропал. Моя роль совершенно здесь не выяснена».

Достоевский в 1847 году

Следственная комиссия и суд не посчитали уголовным преступлением изучение идей Фурье, уголовно наказуемыми были обозначены лишь действия.
Но какие?

Дело о злоумышленной пропаганде было поручено чиновнику по особым поручениям при министре внутренних дел генералу Липранди (прообраз Сильвио в повести Пушкина «Выстрел»). Липранди грозило сенатское расследование в связи с получением им взяток. И чтобы выйти из-под удара Липранди провоцирует политическое дело петрашевцев. Сам Липранди уверял, что он лишь исполнял указание, исходящее от императора Николая I.

В кружок петрашевцев был внедрён агент - Пётр Антонелли. Достоевского Антонелли видел лишь раз, когда тот в кружке петрашевцев читал письмо Белинского Гоголю. В результате Фёдора Михайловича приговорили к смертной казни «за чтение одного частного письма». Мера наказания была сильно превышена. За чтение такого документа по гражданскому закону полагалось три месяца тюрьмы или выговор в присутствии суда.
Почему?

Когда Достоевский говорил, что «целый заговор пропал», он имел в виду Спешнева и его подпольную типографию. Спешнев объявлял себя коммунистом. Он был одним из первых русских, кто познакомился с коммунистическим манифестом Маркса и Энгельса.
Достоевский обратился к Спешневу с просьбой одолжить ему 500 рублей (сейчас это, наверно, 500 тысяч), и Спешнев дал эти деньги. Достоевский говорил, что теперь у него есть свой Мефистофель, и что Спешнев не возьмёт долг деньгами.
Что же мог потребовать Спешнев от Достоевского?

При обыске у Спешнева была найдена обязательная подписка, в которой члены «русского общества» обязывались принять активное участие в бунте, когда такой настанет. Скорее всего Достоевскому (как признанному писателю) в проекте подпольной типографии отводилась роль сочинителя прокламаций и воззваний.

Достоевский рассказывал Майкову, что ещё шесть человек выделились из кружка петрашевцев и решили создать подпольную типографию. Скорее всего типография была на квартире у Спешнева. Майков отказался принять в этом участие.

Когда на квартиру Спешнева пришли с обыском, там ничего не обнаружили. Однако за несколько недель до этого квартиру Спешнева посетил Липранди с жандармским полковником и увезли всё, что казалось им подозрительным.
Типография бесследно исчезла. В замысле типографии был обвинён только Спешнев и Филиппов, Достоевскому эта вина не приписывалась.
Генерал Дубельт скрыл от расследования историю с типографией.
Почему?

Дело в том, что генерал Дубельт был женат на родственнице одного из участников проекта подпольной типографии (Мордвинова). Родственные отношения помогли не только самому Мордвинову уйти от ответственности, но и снизили ответственность остальных членов кружка.

Никто из петрашевцев не ожидал смертного приговора. Показная смертная казнь была личной задумкой императора Николая I. Хотя, возможно, царь решил не придавать огласке все моменты дела о злоумышленной пропаганде, чтобы избежать обсуждений в обществе и заразительного повторения.

22 декабря 1849 года осуждённые «петрашевцы» были привезены из Петропавловской крепости (где провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семёновский плац. Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошёл с крестом в руке священник в чёрной ризе, переломили шпагу над головой дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться… Достоевский стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь.

Дмитрий Мережковский называл Достоевского пророком русской революции. Но как это часто бывает с пророками, «от него был скрыт истинный смысл его же собственных пророчеств».
В 1906 году в эссе «Пророк русской революции» Мережковский писал:
«Существует непримиримое противоречие между внешней оболочкой и внутренним существом Достоевского. Извне — мёртвая скорлупа временной лжи; внутри — живое ядро вечной истины».

Когда всплывают шокирующие факты биографии Достоевского, всегда вывод делается примерно один: это был очень хороший человек. Признать очевидную правду для достоеведов практически невозможно. Ведь это может привести к разрушению мифа о великом классике русской литературы.

В этом году на VII Санкт-Петербургском международном культурном форуме я участвовал в конференции, посвященной Ф.М.Достоевскому, а также в Круглом столе «Достоевский сегодня - старые вопросы и новые решения».

Президент Международного общества Достоевского В.Н.Захаров считает, что нужно демифологизировать Достоевского. Мы до сих пор не знаем всей правды о Достоевском: как он жил в Петербурге, когда находился в инженерном училище, вплоть до гражданской казни на Семёновском плацу.

Как и многих других классиков русской литературы, жизнь Достоевского превратили в миф. На Сенной площади в станции метро на мозаичном панно можно разглядеть профиль Гоголя и Достоевского. Герои романов Достоевского стали частью мифологии Петербурга, а сам он - мифом.

В 2018 году в Санкт-Петербурге уже в девятый раз проводился праздник - День Достоевского. Мне удалось побывать в шести точках в разных концах города, где проводились мероприятия, посвящённые Фёдору Михайловича Достоевскому. Вместе с петербуржцами и гостями нашего города я прошёл по местам героев романа «Преступление и наказание». Встретил старуху-процентщицу в Новой Голландии, на Невском проспекте посетил «казино духовных ценностей», а в доме на Фонтанке в окне третьего этажа увидел «кроткую» с иконой и «Раскольникова» с топором.

Мой любимый герой романа «Преступление и наказание» - это следователь Порфирий Петрович. Умный, проницательный человек сразу понял, что убийца - Раскольников. Однако Порфирий Петрович не угрожал, не шантажировал, а весьма профессионально, деликатно, и даже можно сказать душевно склонил Раскольникова к признанию. «Как кто убил?.. - переговорил он, точно не веря ушам своим, - да вы убили, Родион Романович! Вы и убили-с… - прибавил он почти шёпотом, совершенно убеждённым голосом».
По мнению Валентины Евгеньевны Ветловской, прообразом Порфирия Петровича мог быть знаменитый петербургский сыщик Путилин.

Роман «Преступление и наказание» был адресован прежде всего молодёжи и потому носил нравоучительный характер. Студенты упрекали Фёдора Михайловича, что он исказил облик студенчества. Но Достоевский не мог пойти против правды жизни. А правда была в том, что в Петербурге торжествовала идеология «право имеющего». И потому финал романа не мог быть иным.
У Достоевского на первых же страницах романа «Преступление и наказание» внимательный читатель сталкивается с невразумительной формулировкой «круглый стол овальной формы».

Доктор филологических наук Татьяна Александровна Касаткина подарила мне книгу «О творящей природе слова». На конференции она выступила с докладом «Философия греха в романе «Преступление и наказание». Я считаю, что «грех - это жизнь без любви».

Михаил Бахтин утверждал, что герой Достоевского - это всегда человек какой-либо определённой идеи. Она формирует его мироощущение, мысли и поступки. В «Преступлении и наказании» основной является идея Раскольникова о праве сильного человека на преступление нравственного закона.

Преступление, по Достоевскому, это не проступок против человека, это нарушение Божьей заповеди «не убий»! Убийство, совершённое Родионом Раскольниковым, это по сути своей вызов атеиста существованию Божию.
Чувство вины - это ответственность перед Богом, а не перед человеческим судом. Человеческого суда избежать можно, обманув следователя, а вот Божьего суда невозможно избежать!

Достоевский оставил нам больше вопросов, чем ответов. И мы вот уже сто пятьдесят лет ищем ответы на его «проклятые вопросы».
«Проклятые вопросы» Достоевского продолжают мучить многих людей во всех концах света. Оказавшись в самом центре запутанных отношений и роковых страстей, человек не выдерживает мучительных переживаний. Долго жить в Петербурге идеальному человеку невозможно.

Достоевский не был идеальным человеком. Известно, что Фёдор Михайлович был страстный игрок. В России казино были запрещены. Поэтому поиграть в рулетку уезжали за границу.
Пребывание Достоевского на немецких курортах Висбаден, Баден-Баден, Бад-Хомбург должно было способствовать оздоровлению, однако именно там он пристрастился к игре в рулетку. Это привело к нервным срывам, нищете и отчаянию.

Достоевский был уверен, что придуманная им «железная схема» когда-нибудь непременно сработает и позволит разбогатеть. Достоевский находился в казино, пока не проигрывал всю имеющуюся наличность. С трясущимися руками он приходил домой, просил у жены денег и снова шёл в казино.

«Ах, голубчик, не надо меня и пускать к рулетке! — писал он жене. — Как только прикоснулся — сердце замирает, руки-ноги дрожат и холодеют». «…Аня, милая, я хуже чем скот! Вчера к 10 часам вечера был в чистом выигрыше 1300 фр. Сегодня — ни копейки. Всё! Всё проиграл!».

Достоевский был азартен, и в итоге спустил в казино всё приданое своей второй жены Анны Григорьевны. Он чуть не погубил себя и свою семью из-за этой злополучной страсти. 18 сентября 1867 года в дневнике Анна Григорьевна записала: «Он отправился заложить наши обручальные кольца, потому что у нас нечем было обедать».

У меня нет цели опорочить великого классика русской литературы. Я не хочу идеализировать Достоевского, потому что хочу его понять, насколько это возможно.
Я не адвокат Достоевского и не обвинитель, я - исследователь. Поэтому не даю оценок, а лишь предлагаю сделать выводы на основе фактов. А факты - упрямая вещь.

Сила Достоевского в том, что он не боялся говорить о человеческих (своих) пороках, честно их исследовал, не идеализировал сложную человеческую природу.
«Меня зовут психологом, - писал Фёдор Михайлович, - неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».

Достоевский был сложным, противоречивым человеком, в чём-то даже порочным. Он тщательно скрывал неприглядные страницы своей биографии. И жизнь его во многом продолжает оставаться тайной. Вторая жена писателя Анна Григорьевна Сниткина старательно вымарывала из писем Достоевского строки откровенного признания. Этим она пыталась сохранить нравственный облик классика русской литературы.

Несмотря на обилие книг о Достоевском, мы не знаем многих тёмных сторон его жизни, о которых он сам предпочитал умалчивать. До сих пор его личная жизнь остаётся тайной, особенно с момента признания романа «Бедные люди» и до гражданской казни на Семёновском плацу. Куда он тратил огромные по тем временам гонорары, как распоряжался взятыми в долг суммами, до сих пор не известно.

Причина смерти Фёдора Достоевского остаётся загадкой. Есть свидетельства, что за день до смерти Фёдора Михайловича навещали сёстры по поводу куманинского наследства. По словам Валентины Васильевны Борисовой, Достоевский уже получил свою часть наследства, однако не стал отказываться от возможности получить её дважды. Возможно, из-за споров о наследстве возник конфликт. У Достоевского случился припадок. Спустя сутки Фёдор Михайлович умер.

Отношения Достоевского с женщинами далеко не исследованная до конца тема. Об этом на конференции говорили достоеведы: Виктор Викторович Дудкин, Людмила Ивановна Сараскина и Анастасия Георгиевна Гачева.
Достоевский при живой, но уже умирающей жене Марии Исаевой, имел отношения с молодой любовницей Аполлинарией Сусловой, которая стала прототипом Настасьи Филипповны в романе «Идиот».

Суслова и Сниткина

Трагический вопрос возле гроба первой жены - «Увижусь ли с Машей?» - мучил Достоевского всю жизнь. И понятно почему - ведь он фактически предал свою жену, уехав к любовнице в Париж. Жена умирала от чахотки, а он путешествовал с Аполлинарией Сусловой по Европе.

Достоевский и Мария Исаева

Некоторые считают, что писатель он был плохой, а человек вообще дрянь - сборище всех возможных пороков.
Доктор филологических наук Викторович привёл слова критика XIX века Овсеенко, который утверждал, что у Достоевского есть некоторая эстетическая нечистоплотность: он выводит миазмы и пороки своих героев и делает это так, что читатель начинает к этому привыкать и начинает воспринимать как норму. Овсеенко говорил, что Достоевский понижает планку дозволенности, эстетической порядочности, приличия; приучает читателя к этому смраду.

Вот, например, как отзывались критики о романе «Идиот».
«Лица, группирующиеся вокруг князя Мышкина, тоже если не идиоты, то как будто тронувшиеся субъекты. Тринадцатилетние мальчики у г. Достоевского говорят не только как взрослые люди, но даже на манер публицистов, пишущих газетные статьи, а взрослые люди, женщины и мужчины, беседуют и поступают, как десятилетние ребята. Словом, роман можно было бы не только „Идиотом“ назвать, но даже „Идиотами“: ошибки не оказалось бы в подобном названии».

Лев Николаевич Толстой весьма критически оценивал творчество Достоевского. 12 октября 1910 года Толстой записывает в дневнике: «После обеда читал Достоевского. Хороши описания, хотя какие-то шуточки, многословные и малосмешные, мешают. Разговоры же невозможны, совершенно неестественны…».
18 октября на вопрос своего доктора, как ему нравятся «Карамазовы», Толстой ответит: «Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно… Прекрасные мысли, содержание религиозное… Странно, как он пользуется такой славой».

Известно, что Фёдор Михайлович был талантливым интерпретатором чужих идей. Замысел беседы великого инквизитора с Христом в романе «Братья Карамазовы», а также история бедного студента и проститутки в книге «Преступление и наказание» принадлежат не ему; как и сюжет со 100 тысячами рублей в романе «Идиот», которые Настасья Филипповна бросает в пылающий огонь.

Достоевский талантливо развивал чужие идеи. Повесть «Двойник» это от Гофмана, сочувствие к несчастным детям от Диккенса, «Сон смешного человека» перекликается с работой Мильтона «Потерянный рай». Разумеется, это не плагиат, а творческое заимствование. Вся культура построена на заимствованиях. Достоевский делал это гениально!

Часто в уста своих героев Достоевский вкладывал собственные размышления. Хорошо известны возникшие ещё при жизни Достоевского слухи, что ставрогинский грех для него биографичен. Современники вспоминают слова Достоевского о растлении малолетней девочки. Фёдор Михайлович потом объяснял, что это не он, а его герой…

Николай Ставрогин в романе «Бесы» Ф.М.Достоевского признаётся старцу в изнасиловании несовершеннолетней девочки. Эта глава не вошла в окончательный текст романа. Развратная нимфетка снится Свидригайлову в романе «Преступление и наказание».

Растление малолетней встречается и в романе «Преступление и наказание», и в романе «Идиот», и в «Бесах». Вряд ли это случайность. Видимо, эта мысль преследовала Достоевского, и он пытался избавиться от неё.

В юности я выменял переплетённый журнальный вариант роман-исследование Леонида Гроссмана о жизни и творчестве Достоевского. Гроссман признаёт, что «в больном сознании Достоевского постоянно жила мысль о совершении им какого-то тяжкого греха». Перед казнью на Семёновском плацу в декабре 1849 года Достоевский раскаивался «в иных тяжёлых делах своих (из тех, которые у каждого человека всю жизнь лежат в тайне на совести)».

По словам Л.П.Гроссмана, Достоевский “с какой-то поражающей настойчивостью обращался к безобразной теме о влечении пресыщенных сладострастников к детскому телу”. Тема развращения ребёнка встречается и в романе «Преступление и наказание» (ночной бред Свидригайлова меня шокировал ещё в школьные годы), в романе «Идиот» (совращённая Тоцким Настасья Филипповна), в романе «Бесы» (сексуальное обольщение Матрёши Ставрогиным) и др.

Секретарь Достоевского Николай Страхов сообщал Льву Толстому о якобы имевшем место самопризнании Достоевского Висковатову в «ставрогинском грехе». (Письмо было написано в 1883 году и опубликовано журналом “Современный мир” в октябре 1913-го.)

Николай Страхов

Вот что пишет Страхов в письме к Толстому 28 ноября 1883 года.
«Я не могу считать Достоевского ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, он всю жизнь провёл в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умён. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей, и самым счастливым.
В Швейцарии, при мне, он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек». Помню, как тогда мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности и что тут отозвались понятия вольной Швейцарии о нравах человека.
…и всего хуже то, что он этим услаждался, что он никогда не каялся до конца во всех своих пакостях.
Его тянуло к пакостям и он хвалился ими. …Заметьте при этом, что при животном сладострастии, у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести. Это видно в его романах. Лица наиболее на него похожие — это герой Записок из Подполья, Свидригайлов в Прест. и Нак. и Ставрогин в Бесах; одну сцену из Ставрогина (растление и пр.) Катков не хотел печатать, но Д. здесь её читал многим…
При такой натуре он был очень расположен к сладкой сентиментальности, к высоким и гуманным мечтаниям, и эти мечтания — его направление, его литературная муза и дорога. В сущности, впрочем, все его романы составляют самооправдание, доказывают, что в человеке могут ужиться с благородством всякие мерзости.
Но одно возведение себя в прекрасного человека, одна головная и литературная гуманность — Боже, как это противно!
Это был истинно несчастный и дурной человек, который воображал себя счастливцем, героем и нежно любил одного себя».

Достоевский любил детей. Хотя некоторые извращённые умы понимают сегодня это по-своему…
Некоторые специалисты связывают бесспорный интерес Достоевского к теме «ставрогинского греха» с переживанием Фёдора в детстве, когда он дружил с десятилетней девочкой, а она впоследствии оказалась изнасилована каким-то пьяным бродягой и умерла.

Кем была изнасилована девочка и почему она умерла, до сих пор не установлено.
Точно не известно, по каким причинам умер отец великого писателя (был ли он убит крестьянами за блуд или в результате апоплексического удара).
Не унаследовал ли великий писатель генетически пристрастия своего отца?

О сексуальности и эротичности Достоевского можно судить по его письмам к жене Анне Григорьевне, наиболее нескромные места из которых она тщательно вымарывала, чтобы не дискредитировать великого писателя.

Какова же «карта любви» Фёдора Достоевского?

«Карта любви» — термин введён американским сексологом Джоном Мани для описания сексуальных предпочтений человека. Это образ идеального любовника, а также оптимальной сексуальной активности с ним, который жёстко запечатлён в мозге. Она уникальна у каждого человека, как отпечаток пальцев.
Критическим периодом в формировании «карты любви» считается возраст от пяти до восьми лет. Перенесённые ребёнком неблагоприятные события в этот период времени, а также вредные психологические условия могут разрушить его карту любви. Всю последующую жизнь человек пытается восстановить эту разрушенную «карту любви» и жить по ней. Насилие над ребёнком может привести к формированию у него «садо-мазохистского комплекса».

Сегодня уже трудно понять слово «сладострастие». Достоевский понимал это хорошо и достаточно часто употреблял это слово. Вот как в романе «Братья Карамазовы» Ракитин описывает сладострастие Алёше: “влюбится человек в какую-нибудь красоту, в тело женское, или даже только в часть одну тела женского”.
“Я это понимаю”, — вдруг брякнул Алёша.

Н.О.Лосский в книге “Достоевский и его христианское миропонимание”, касаясь интимных сторон биографии классика, писал о “карамазовской напряжённости его сексуальных переживаний”.

«Чужими грехами свят не будешь», - говорил Достоевский. - «У каждого человека что-нибудь спрятано».

Люди более склонны верить в падшую натуру человека. Каждый способен понять лишь то, что близко ему самому. Некоторые пытаются разоблачить Достоевского, выставить его пороки на всеобщее обозрение. Чарлз Буковски признавался: «Даже представляю Достоевского страждущим маленьких девочек».

«Любит человек падение праведного и позор его», - говорил Достоевский.
С коллегами он часто беседовал на тему греховности человека. “В этом отношении (т.е. в половом) столько всяких извращений, что и не перечтёшь… Я думаю, однако же, что всякий человек до некоторой меры подвержен такой извращённости, если не на деле, то хотя бы мысленно… Только никто не хочет в этом сознаваться”.

Откровенность Достоевского в обсуждении полового вопроса смущала его коллег и собеседников. Один из тех, кто записывал беседы Достоевского, Е.Н.Опочинин замечает: “Всего сполна не буду записывать: пожалуй, уж слишком откровенно”.

Редактор «Русского вестника» М.Н.Катков отказался печатать первоначальную версию главы «У Тихона», в которой Ставрогин исповедуется в совершённом грехе - совращении Матрёши. Даже настроенные доброжелательно к Достоевскому Майков А.Н. и Страхов Н.Н. сочли сцену «чересчур реальной».

Известно, что многих своих героев Достоевский наделял собственными чертами характера и фактами своей биографии. Например, воспоминания о казни на Семёновском плацу «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти» он вложил в уста князя Мышкина (роман «Идиот»).

Замысел «жития великого грешника» шёл из глубин собственной души писателя. Все черты карамазовщины были в самом Достоевском. И Фёдор Павлович, и Дмитрий Карамазов, Иван, Алексей, и даже Смердяков, - всё это грани души самого Достоевского.
Как говорят достоеведы: если сложить как осколки разбитого зеркала всех героев Достоевского, то в нём отразится сам Фёдор Михайлович.

Меня, как автора двух романов, всегда интересовал тайный мир творчества Достоевского. Я сторонник «биографического метода» в литературоведении, и потому считаю, что «в книгу нужно смотреть через плечо автора».
Писатель часто описывает свой личный опыт пережитого и прочувствованного. Но если автор описывает преступление, это не означает, что он совершил преступление в реальности. Человек может испытывать какие угодно фантазии и мысли, но за мысли не судят, судят за поступки!

По опыту своего литературного творчества могу сказать, что наиболее убедительно писатель излагает то, что пережил самолично. И наиболее правдоподобны те персонажи, которые похожи на него самого.
Однако весьма распространённая ошибка отождествлять героев с их автором, делать выводы о писателе на основании поступков его героев; а также анализировать сочинённый роман как подлинную реальность.

Достоевский расчёсывал свои душевные раны, и честно рассказывал об этом устами своих героев. Герои Достоевского - это он сам в разных ипостасях. Это прежде всего герой «Записок из подполья».
Относительно героев романа «Бесы» Достоевский признавался: «Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы.... во дни моей юности».

В рассказе «Сон смешного человека» Ф.М.Достоевский доказывает, что рай на земле невозможен, поскольку мешает человеческая греховность.
Всем известна фраза: «красота спасёт мир». Хотя сам Достоевский писал: мир красотою спасётся!
«После Аушвица бессмысленно думать о том, что поэзия или красота могут спасти мир», - утверждает режиссёр Андрей Кончаловский.
Режиссёр Андрей Кончаловский и экс-министр культуры Михаил Швыдкой с сожалением признали, что красота не спасает мир, культура не искореняет жестокость и садизм, искусство не делает человека лучше.

Достоевский верил и всю жизнь сомневался. Из Омска Достоевский писал жене декабриста Фонвизина: «Я скажу Вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки».

Достоевский вмещал в своём сердце трагическую раздвоенность: пламенную веру и величайшее неверие. По собственным словам Фёдора Михайловича, его «всю жизнь Бог мучил».
Известны слова Фёдора Михайловича: «Стало быть не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла».

В письме Н.Ф.Фонвизиной в феврале 1854 года: «… если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной».

Лично мне такая дилемма кажется недопустимой и надуманной. Я не могу представить Христа вне Истины, ибо Христос и есть Истина. А если истина вне Христа, то это не Христос. Истина может быть и в Святой Духе. Но если истины нет в Христе, то это не Христос. Истина = Христос!

Существует ли вера вне Иисуса Христа? - Разумеется. Люди верят в Аллаха, в Будду и массу других богов.
Что же такое тогда наша вера? Внушённый обман, спасительный самообман, или же мистическая реальность?

Умирая на кресте, Иисус Христос заповедовал нам любить друг друга.
Но можно ли выжить, прощая врагов своих и возлюбив их по заповеди Христовой?

По большому счёту в мире всего две Идеи:
Первая - мир был сотворён Богом и надо жить по божественным законам, любить ближних и помогать слабым.
Вторая - наш мир есть результат долгой эволюции, и жить надо по природным законам естественного отбора, где выживает сильнейший, а слабый погибает, где каждый за себя и выживать надо любой ценой.

По каким же законам жить: бороться за выживание любой ценой или жертвовать собой ради любви к ближнему?

Если жить по закону Бога, то нужно жертвовать собой из любви к ближнему.
Но если жизнь даётся только раз и бессмертия не существует, то стоит ли жертвовать своей жизнью во имя какой-либо идеи?
Что ценнее: жизнь или идея?

Если ценнее всего человеческая жизнь, то ради сохранения своей жизни можно пожертвовать любыми идеалами.
Если важнее идея, то ради высокой идеи можно пожертвовать своей жизнью, а если потребуется, то и жизнью других людей.

По Дарвину всякого рода идеи является обманом одних ради процветания других. С точки зрения биологии, умирать ради каких-то там идей, часто ошибочных, ради принципов и убеждений, полный абсурд. Человек должен жить и размножаться, а не умирать ради немыслимых и часто лживых идей.

Если жить по дарвиновскому закону, то ради самосохранения и продолжения жизни допустимо пойти на любое преступление. Можно даже убить нападающего в ситуации необходимой обороны. Собственная жизнь, очевидно, дороже, чем жизнь другого человека. Уголовный закон оправдывает убийство другого человека ради личного выживания в ситуации необходимой обороны.

Каждое человеческое существо стремится к выживанию. Поэтому можно сказать, что продолжение жизни есть благо. Соответственно, то, что способствует продолжению жизни есть «добро», а что этому препятствует есть «зло».

Святой Августин сказал: «Люби Бога и делай, что хочешь». Если ты любишь Бога, то тебе всё дозволено, хотя и не всё полезно.
Достоевский устами Ивана Карамазова говорил: «Если Бога нет, то всё дозволено».
Выходит, в любом случае дозволено всё, есть для тебя Бог или Бога для тебя нет?
Но это не так!...

"Если нет Бога, то я - Бог", — говорит Кириллов в романе «Бесы».
Кириллов утверждает, что все люди непременно убили бы себя, если бы не имели страха боли и страха смерти. "Кто победит боль и страх, тот сам Бог будет. А тот Бог не будет". "Кто убьёт себя только для того, чтобы страх убить, тот тотчас Бог станет".
Именно в самоубийце-философе Кириллове Достоевский воплотил свои многолетние размышления о праве человека на жизнь и смерть.

«Я хочу не такого общества научного, где бы я не мог делать зла, а такое именно, чтоб я мог делать всякое зло, но не хотел делать его сам…» - писал Достоевский.

В своём романе-быль «Странник» я попытался представить возможный диалог с Достоевским.
— Но что я могу сделать один среди засилья зла, когда каждый за себя, когда власть продажна и за деньги можно подкупить кого угодно, когда...
— "Но нельзя сидеть сложа руки, иначе окончательно дойдешь до самооправдания, до сознания собственного бессилия перед властью обстоятельств: при чём я, эпоха виновата, время-то, мол, какое! — нероново!.."
— Откуда в людях столько жестокости? Отчего одна индивидуальность желает подавлять другую, а один народ эксплуатировать другой? Только из-за того, чтобы доказать свое превосходство? Что это: естественная конкуренция или противоестественное самоуничтожение?
— "Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей".
— Мне нужна истина, а не благие выдумки. Между альтруизмом и эгоизмом побеждает эгоизм — это факт! Совесть, возможно, и оказывает сдерживающее воздействие, однако тело берёт верх! Абсурд заключается в том, что все понимают нежелательность такого порядка вещей, но это и есть реальность.
— "Или действительно высший смысл именно в этой бессмысленности: и страсти духовные, муки совести, полёт мысли, порывы творческого вдохновения, неколебимость веры не более чем чудовищная ухмылка над бедным человечеством, пустая игра воображения, чтобы хоть на краткий миг забыться, отвлечься от жуткой неминуемости этой последней правды, от этого вселенского, паучьи ненасытного бога — чрева?"
— Не могу, не хочу в это верить! Как же тогда жить, если и в самом деле тело над душой берёт верх? Или главный закон жизни — выживай?
— "Лучше уж гнуться, чем переломиться; согнёшься да выпрямишься, прямее будешь".
— Я не могу равнодушно смотреть на людскую боль, как люди желают себе смерти. Всё окружающее кажется абсурдом, лишенным какого-либо смысла.
— "Подумаешь — горе, раздумаешь — воля Господня".
— Куда ни глянь, везде господствует сила. И все призывы к любви и добру не останавливают злых людей, любовь не побеждает ненависти, добро не уничтожает зла.
— "Красота спасёт мир".
— Но как?! Я жизнью готов пожертвовать, лишь бы понять смысл происходящего, что есть человек.
— "Человек есть тайна. Её надо разгадывать, и ежели будешь её разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком". …
(из моего романа-быль»Странник»(мистерия) на сайте Новая Русская Литература

P.S. Музей Достоевского в Петербурге нуждается в расширении площадей для проведения выставок и конференций. Участники конференции обратились к правительству города с просьбой об увеличении пространства музея.

Достоевский - бренд русской культуры, известный во всём мире. Поэтому 200-летий юбилей Ф.М.Достоевского может стать таким же мировым событием, как и чемпионат мира, проведённый в этом году в России (если, конечно, будет столь же хорошо организован).

Так что же вы хотели сказать своим постом? - спросят меня.

Всё, что я хочу сказать людям, заключено в трёх главных идеях:
1\ Цель жизни - научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл - он везде
3\ Любовь творить необходимость

ПРИГЛАШАЮ ПОСМОТРЕТЬ МОИ ВИДЕОРОЛИКИ

О ТАЙНЕ ДОСТОЕВСКОГО

Литературоведы, философы, художники о тайне Достоевского на конференции, посвящённой Достоевскому 16.11.2018 в Санкт-Петербурге

СПОР О ДОСТОЕВСКОМ

Круглый стол "Достоевский сегодня - старые вопросы и новые решения" 16.11.2018 в Санкт-Петербурге

ТАЙНА ДОСТОЕВСКОГО

Литературоведы о тайне Фёдора Достоевского

КИБАЛЬНИК О ТАЙНЕ ДОСТОЕВСКОГО

С.А.Кибальник 10.11.2018 выступил с докладом «" Если Бог есть, то всё дозволено" (Достовский и современной европейской философии)» на 43-й конференции "Достоевский и мировая культура" в Санкт-Петербурге.

КОТЕЛЬНИКОВ О ТАЙНЕ ДОСТОЕВСКОГО

В.А.Котельников 10.11.2018 выступил с докладом « Русский дворянин с "высшей идеей"» на 43-й конференции "Достоевский и мировая культура" в Санкт-Петербурге.

ДУДКИН О ТАЙНЕ ДОСТОЕВСКОГО

В.В.Дудкин 11.11.2018 выступил с докладом « Возвращение к "вечному возвращению"» на 43-й конференции "Достоевский и мировая культура" в Санкт-Петербурге.

КАСАТКИНА О ТАЙНЕ ДОСТОЕВСКОГО

Т.А.Касаткина 11.11.2018 выступила с докладом « Философия греха в "Преступлении и наказании"» на 43-й конференции "Достоевский и мировая культура" в Санкт-Петербурге.

А для Вас лично, в чём НЕРАЗГАДАННАЯ ТАЙНА ДОСТОЕВСКОГО?