Жизненный путь Н.П. Карабчевского
Значение в Краткой биографической энциклопедии
КАРАБЧЕВСКИЙ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ
Карабчевский, Николай Платонович - известный судебный оратор и писатель. Родился 30 ноября 1851 г. Окончил курс на юридическом факультете Петербургского университета. Состоит присяжным поверенным округа Петербургской судебной палаты. Много лет был членом совета присяжных поверенных; в 1913 г. был избран председателем совета, но выборы эти были отменены судебной палатой. Как судебный оратор, Карабчевский обратил на себя внимание речью в защиту Е. Брешковской в политическом процессе "193-х" (в 1877 г.). Целый ряд громких уголовных процессов (например, Мироновича, Имшанецкого, Ольги Палем, мултанских вотяков, братьев Скитских) прошел при его участии. Отличительные его черты - стремительность речи и искреннее одушевление. Он сам волнуется и волнует свою аудиторию. Особенно выдаются его речи по политическим делам: Гершуни и Сазонова. Речь по делу Сазонова переведена на французский язык и помещена в "Revue des grands proces" за 1905 г. В 1913 г. Карабчевский выступил одним из защитников по известному делу Бейлиса. Обладая выдающимся искусством допрашивать свидетелей и экспертов, Карабчевский часто переносит центр тяжести процесса на судебное следствие. Из беллетристических произведений Карабчевского наиболее выдающееся "Господин Арсков" ("Вестник Европы"), из публицистических - статья "О французской адвокатуре" ("Северный Вестник") и "Смерть Л.Н. Толстого" ("Право"). В 1902 г. Карабчевский издал отдельно свои публицистические статьи, сообщения и судебные очерки, под общим названием "Около правосудия"; здесь же помещена и статья его "Как я стал адвокатом". В 1905 г. им выпущена книга ("Приподнятая Завеса"), в которой собраны его беллетристические произведения, стихи и стихотворения в прозе.
Краткая биографическая энциклопедия. 2012
Смотрите еще толкования, синонимы, значения слова и что такое КАРАБЧЕВСКИЙ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в русском языке в словарях, энциклопедиях и справочниках:
- КАРАБЧЕВСКИЙ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ
известный судебный оратор и писатель. Род. в 1851 г. окончил курс на юридическ. факультете СПб. унив. С 1879 г. состоит … - КАРАБЧЕВСКИЙ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в Энциклопедии Брокгауза и Ефрона:
? известный судебный оратор и писатель. Род. в 1851 г. окончил курс на юридическ. факультете СПб. унив. С 1879 г. … - НИКОЛАЙ в Библейской энциклопедии Никифора:
(победа народа; Деян 6:5) - родом из Антиохиян, обращенный вероятно из язычества в Христианскую веру, один из диаконов Церкви апостольской, … - НИКОЛАЙ в 1000 биографий знаменитых людей:
Николаевич, великий князь (1856-?). - Окончил военную академию в 1876 г. Участвовал офицером в русско-турецкой войне. В период от 1895 … - НИКОЛАЙ
Николай - Мурликийский архиепископ, святой, высокочтимый на Востоке и Западе, иногда даже мусульманами и язычниками. Его имя окружено массой народных … - НИКОЛАЙ в Большом энциклопедическом словаре:
(4 в.) архиепископ Мирликийский (г. Мир в Ликии, М. Азия), христианский святой-чудотворец, широко почитаемый в Восточной и Западной церкви. В … - НИКОЛАЙ ИМЯ 5 ПАП в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
имя 5 пап. Н. I (858—867), римлянин знатного рода, был избран под влиянием императора Людовика II. Отличаясь твердой волей и … - НИКОЛАЙ ЕПИСКОП НОВОМИРГОРОДСКИЙ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
(Иван Григорьевич Заркевич) — епископ новомиргородский, духовный писатель (1827— 885). Учился в СПб. духовной академии; до принятия монашества состоял священником … - НИКОЛАЙ ЕПИСКОП АЛЕУТСКИЙ И АЛЯСКИНСКИЙ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
I (в мире Михаил Захарович Зиоров, род. в 1850 г.) — епископ алеутский и аляскинский (с 1891 г.); образование получил … - НИКОЛАЙ ДУХОВН. ПИСАТЕЛЬ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
(в мире Петр Степанович Адоратский) — духовный писатель (1849—96). Воспитанник Казанской духовной академии, Н., по принятии монашества, пробыл 4 года … - НИКОЛАЙ ГРЕЧ. РИТОР в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
(Nikolaos) — греч. ритор из Мир-Ликийских, жил в конце V в. по Р. Хр., автор "Progymnasmata" — введения в стилистические … - НИКОЛАЙ НАЛИМОВ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
(в мире Николай Александрович Налимов, род. в 1852 г.) — экзарх Грузии, архиепископ карталинский и кахетинский, воспитанник спб. духовной академии. … - НИКОЛАЙ в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Евфрона:
Николай - архиепископ мирликийский (города Мир в Ликии), великийхристианский святой, прославившийся чудотворениями при жизни и посмерти, "правило веры и образ … - НИКОЛАЙ в Современном энциклопедическом словаре:
- НИКОЛАЙ в Энциклопедическом словарике:
I (1796 - 1855), российский император (с 1825), третий сын императора Павла I. Вступил на престол после внезапной смерти императора … - НИКОЛАЙ
НИКОЛ́АЙ САЛОС, псковский юродивый. В 1570 во время похода Ивана IV на Псков встретил царя у ворот города, обличая его … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ НИКОЛАЕВИЧ (Старший) (1831- 1891), вел. князь, третий сын имп. Николая I, ген.-фельдм. (1878), поч. ч. Петерб. АН (1855). С … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ НИКОЛАЕВИЧ (Младший) (1856- 1929), вел. князь, сын Николая Николаевича (Старшего), генерал от кавалерии (1901). В 1895-1905 ген.-инспектор кавалерии, с … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ МИХАЙЛОВИЧ (1859-1919), вел. князь, внук имп. Николая I, генерал от инфантерии (1913), историк, поч. ч. Петерб. АН (1898). Монографии … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ КУЗАНСКИЙ (Nicolaus Cusanus) (Николай Кребс, Krеbs) (1401-64), философ, богослов, учёный, церк. и полит. деятель. Ближайший советник папы Пия II, … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ ДАМАССКИЙ (64 до н.э.- нач. 1 в. н.э.), др.-греч. историк. Из соч. дошли во фрагментах: "История" (в 144 кн.), … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ II (1868-1918), последний рос. император (1894-1917), старший сын имп. Александра III, поч. ч. Петерб. АН (1876). Его царствование совпало … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ I (1796-1855), рос. император с 1825, третий сын имп. Павла I, поч. ч. Петерб. АН (1826). Вступил на престол … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ I (?-867), папа Римский с 858; при нём произошёл разрыв с Вост. … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ из Отрекура (Nicolas d"Autrecourt) (ок. 1300 - после 1350), франц. философ, предст. номинализма. Преподавал в Париже. Критиковал схоластич. аристотелизм, … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ (в миру Бор. Дорофеевич Ярушевич) (1892-1961), церк. деятель. В 1922-24 в ссылке. В 1942-43 замещал местоблюстителя патриаршего престола митрополита … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ (в миру Ив. Дм. Касаткин) (1836- 1912), церк. деятель, с 1870 глава Рус. правосл. миссии в Японии, основатель Япон. … - НИКОЛАЙ в Большом российском энциклопедическом словаре:
НИКОЛ́АЙ (4 в.), архиепископ Мирликийский (г. Миры в Ликии, М. Азия), христ. святой, широко почитаемый в Вост. и Зап. … - НИКОЛАЙ
Басков, Рыбников, … - НИКОЛАЙ в Словаре для разгадывания и составления сканвордов:
Последний царь … - НИКОЛАЙ в словаре Синонимов русского языка:
имя, … - НИКОЛАЙ в Полном орфографическом словаре русского языка:
Николай, (Николаевич, … - НИКОЛАЙ в Современном толковом словаре, БСЭ:
(4 в.), архиепископ Мирликийский (г. Мир в Ликии, М. Азия), христианский святой-чудотворец, широко почитаемый в Восточной и Западной церкви. В … - НИКОЛАЙ в Большом современном толковом словаре русского языка:
м. Мужское … - НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ ОГАРЕВ в Цитатнике Wiki:
Data: 2008-01-05 Time: 18:12:03 Николай Платонович Огарев 1813 - 1877 - Русский общественный деятель, мыслитель, публицист, поэт, революционер-демократ.-Я всегда ненавидел … - КРАСНОВСКИЙ ВЛАДИМИР ПЛАТОНОВИЧ в Православной энциклопедии Древо:
Открытая православная энциклопедия "ДРЕВО". Красновский Владимир Платонович (1889 - 1937), священник, священномученик. Память 12 ноября, … - ЧУБИНСКИЙ ПАВЕЛ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Чубинский (Павел Платонович) - этнограф (1839 - 1884). Учился во 2-й киевской гимназии, потом в Петербургском университете. По окончании курса … - ЦЫТОВИЧ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Цытович (Николай Платонович) - ученый артиллерист, полковник. Родился в 1865 году; образование получил в симбирском кадетском корпусе и Михайловских артиллерийских … - СУМАРОКОВ ПАНКРАТИЙ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Сумароков (Панкратий Платонович) - журналист и поэт (1763 - 1814), внучатый племянник известного писателя; детство провел в деревне, где до … - СТАЦЕНКО ВАДИМ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Стаценко (Вадим Платонович) - военный инженер, родился в 1860 г. Окончил курс в Николаевском инженерном училище и Николаевской инженерной академии … - СМИРНОВ АЛЕКСАНДР ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Смирнов (Александр Платонович, 1854 - 1900) - детский писатель. В "Семейных Вечерах", "Семье и Школе", "Роднике", "Детском Чтении", "Досуге и … - ОГАРЕВ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Огарев, Николай Платонович - известный поэт (1813 - 1877). Родился в богатой дворянской семье Пензенской губернии. Получил превосходное домашнее воспитание, … - МАЛИНОВСКИЙ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Малиновский, Николай Платонович - духовный писатель, протоиерей. Окончил Московскую духовную академию. Главные его труды: "Православное догматическое богословие" (1908 и 1910), … - КРЫЛОВ ВЛАДИМИР ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Крылов Владимир Платонович - профессор патологической анатомии Харьковского университета (1841 - 1906), медицинское образование получил в санкт-петербургской медико-хирургической академии. Написал … - КИСЕЛЕВСКИЙ ИВАН ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Киселевский, Иван Платонович - известный драматический актер (1839 - 1898), воспитывался в морском кадетском корпусе; служил мичманом во флоте, затем … - КАРСАВИН ЛЕВ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Карсавин, Лев Платонович - историк. Родился в 1882 г., окончил курс на историко-филологическом факультете Петербургского университета, получив золотую медаль за … - КАЛЯЕВ ИВАН ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Каляев, Иван Платонович - революционер (1877 - 1905). Сын околодочного надзирателя, Каляев получил образование в Московском и Петербургском университетах. Во … - ЗАРУБАЕВ НИКОЛАЙ ПЛАТОНОВИЧ в Краткой биографической энциклопедии:
Зарубаев Николай Платонович - генерал-адъютант, генерал от инфантерии (1843 - 1912). С началом русско-японской войны назначен командиром 4-го сибирского корпуса. …
Глава I – Биография Карабчевского Н.П.
Глава II – Анализ судебной речи по делу Мироновича.
Глава I
Николай Платонович Карабчевский
, родился 11 декабря 1851 года, в военном поселении под Николаевом Херсонской губернии в семье полкового командира. Николай Платонович был из дворянского рода, православный и очень активный человек, оставивший заметный след в Российском Обществе. Мать его - Любовь Петровна Богданович - была потомственной украинской помещицей, а вот отец - Платон Михайлович, дворянин, полковник, командир уланского полка. Николаю Платоновичу было всего полтора года, когда умер его отец.
До 12-летнего возраста будущий адвокат воспитывался дома гувернанткой-француженкой и бонной-англичанкой, что помогло ему уже в детстве овладеть французским и, несколько хуже, английским языками. В 1863 г. он был принят в Николаевскую гимназию особого типа, «реальную, но с латинским языком», окончил ее с серебряной медалью.
В 1869 году поступил на естественный факультет Петербургского университета. Увлеченный лекциями известных дореволюционных юристов - профессоров Редькина П. Г., Таганцева Н. С., Градовского А. Д., перешел на юридический факультет. Впрочем, сделал он это уже после того, как на первом курсе принял участие в студенческих «беспорядках», отбыл трехнедельный арест и тем самым резко осложнил и ограничил себе выбор профессии. Блестяще окончив в 1874 г. юридический факультет столичного университета он узнал, что государственная, чиновничья карьера юриста для него закрыта. Карабчевский как участник студенческих «беспорядков» такого удостоверения получить не мог. Обдумав возможные варианты своей судьбы, Карабчевский решил стать… писателем. Он сочинил и отправил не далее чем в «Отечественные записки» пятиактную «весьма жестокую» драму «Жертва брака». Кончилось тем, что рукопись вернули автору за ненадобностью, и он «тут же порешил» раз навсегда отказаться от карьеры писателя. Только теперь он пришел к выводу: «не остается ничего, кроме адвокатуры».
В этом же году он поступил в адвокатуру. В 1874 году записался помощником присяжного поверенного А.А. Ольхина, от него перешел в качестве помощника к А. Л. Боровиковскому и затем к Е. И. Утину. Под патронатом этих трех популярных адвокатов он быстро показал себя их достойным партнером, а с 1879 года состоял присяжным поверенным при Петербургской судебной палате. Быстро завоевал популярность как один из способных защитников по уголовным делам.
Отличительные его черты - стремительность речи и искреннее одушевление. Он сам волнуется и волнует свою аудиторию. Неоднократно выступал с защитительными речами в политических процессах. 26-летний Карабчевский, пока еще помощник присяжного поверенного, выступал уже рука об руку с такими классиками судебного красноречия и политической защиты, как В. Д. Спасович, П. А. Александров, Д. В. Стасов, В. Н. Герард, П. А. Потехин, Е. И. Утин, А. Я. Пассовер и др. К тому времени Карабчевский вполне освоился в адвокатуре, нашел в ней свое призвание и отныне превыше всего ставил долг и честь присяжного поверенного. Будучи адвокатом, успешно выступал в процессе «193-х», защищая Брешковскую, Рогачеву и Андрееву. После чего получил достаточную популярность и хорошо зарекомендовал себя выступая в процессе «Об интендантских злоупотреблениях во время русско-турецкой войны». В этом трудоемком, объемном процессе Карабчевский проявил инициативность, целеустремленность по тщательному и детальному разбору многочисленных доказательств, а позже защищая Имшенецкого и Мироновича по делу об убийстве Сары Беккер, показал себя как настойчивого адвоката, умеющего делать обстоятельный анализ происходящего даже в самых сложных и запутанных ситуациях. Обладая выдающимся искусством допрашивать свидетелей и экспертов, Карабчевский часто переносит центр тяжести процесса на судебное следствие. К наиболее известным его речам можно отнести речь в защиту Ольги Палем, которую обвиняли в умышленном убийстве студента Довнара, в защиту братьев Скитский, в защиту Мултанских вотяков, в разрешении судьбы которых принимал участие В.Г. Короленко. Огромной популярностью и успехом пользовалась его речь по делу о крушении парохода «Владимир».
По призванию он юрист, судебный оратор, «адвокат от пяток до маковки». В нем почти идеально сочетались самые выигрышные для адвоката качества. Высокий, статный, импозантный, «с внешностью римского патриция», красивый Карабчевский отличался правовой эрудицией, даром слова и логического мышления, находчивостью, силой характера, темпераментом бойца. Карабчевский держался правила: «вся деятельность судебного оратора - деятельность боевая». Он мог заявить прямо на суде, что в его лице защита «пришла бороться с обвинением». Главная его сила и заключалась в умении опровергнуть даже, казалось бы, неоспоримую аргументацию противника.
В дореволюционной России Карабчевский пользовался большой популярностью. В своих речах он умел дать обстоятельный анализ улик, тщательно разобраться и дать правильную оценку свидетельским показаниям. В ряде своих выступлений он вскрывает социально-политическую подоплеку того или иного дела. Судебные выступления Карабчевского убедительные, уверенные и горячие. Карабчевский всегда детально изучал материалы предварительного следствия, был активен на судебном следствии, хорошо использовал в целях защиты добытые доказательства. Умел показать суду ошибки и промахи противника. В процессе всегда был находчив. Его речи легко воспринимаются, доходчивы, отличаются большой убедительностью. Карабчевский чуть ли не первым из адвокатов понял, что нельзя полагаться только на эффект защитительной речи, ибо мнение суда, - в особенности, присяжных заседателей, - слагается еще до начала прений сторон, а поэтому «выявлял свой взгляд на спорные пункты дела еще при допросе свидетелей». Допрашивать свидетелей он умел, как никто.
Судьи и прокуроры, зная об этом умении Карабчевского, пытались заранее отвести или, по крайней мере, нейтрализовать его вопросы, но он решительно, хотя и в рамках своей правомочности, отражал такие попытки.
Ораторская манера Карабчевского была своеобразной и привлекательной. Карабчевский никогда не принадлежал к «пишущим» ораторам, каковыми были, например, В. Д. Спасович или С. А. Андреевский. Подобно Ф. Н. Плевако, П. А. Александрову, А. Ф. Кони, он не писал заранее тексты своих речей. Критики Карабчевского находили, что в его красноречии «больше голоса, чем слов», «сила пафоса» вредит «ясности стиля», встречаются рассуждения «без всякой системы», поэтому на бумаге речи его «не звучат». Эти упреки не совсем справедливы. Речи Карабчевского хорошо «звучат» и на бумаге: в них есть и пластичность и образность. Вот концовка речи 1901 г. за пересмотр дела Александра Тальма, осужденного в 1895 г. на 15 лет каторги по обвинению в убийстве: «Гг. сенаторы, из всех ужасов, доступных нашему воображению, самый большой ужас - быть заживо погребенным. Этот ужас здесь налицо... Тальма похоронен, но он жив. Он стучится в крышку своего гроба, ее надо открыть!». Но, разумеется, живая речь Карабчевского, соединенная с обаянием его голоса, темперамента, внешности, звучала и воздействовала гораздо сильнее.
По предложению Керенского чуть было не стал сенатором, но отказался от кресла в марте 1917 г. со словами: «Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, кто я есть, - адвокатом».
Помимо адвокатской деятельности, Карабчевский занимался литературной работой. Его перу принадлежит ряд литературных произведений - прозаических и поэтических, опубликованных в сборнике «Поднятая завеса». Из беллетристических произведений адвоката наиболее выдающееся - роман «Господин Арсков» («Вестник Европы»; отдельное издание 1893), из публицистических - статья «О французской адвокатуре» («Северный Вестник»). Воспоминания и статьи по юридическим вопросам опубликованы в его книге «Около правосудия». Н. П. Карабчевский также известен как редактор выходившего в свое время журнала «Юрист». В 1905 им выпущена отдельным изданием книга «Приподнятая завеса», в которой собраны его беллетристические произведения, стихи и стихотворения в прозе. Под его редакцией выходил журнал «Юрист». Сотрудничал с ежемесячником «Вестник Европы», журналом «Русское богатство».
В 1921 году в Берлине Карабчевский издает мемуарную книгу «Что глаза мои видели». Первая часть книги - воспоминания детства (1850-е годы), прошедшего в Николаеве, живое описание жизни провинциальной дворянской среды глазами ребенка. Вторая часть посвящена преимущественно периоду 1905-1918 годов; хорошее личное знакомство Карабчевского с юридическими и думскими деятелями, с деятелями Временного правительства придает воспоминаниям интересность. Карабчевский, до революции имевший репутацию «левого» деятеля, в послереволюционный период жестко осудил думскую оппозицию и Временное правительство, считая их главными виновниками развала России.
Судьбу Карабчевского можно было бы признать счастливой, если бы конец его жизни не был столь горьким. Он не принял Октябрьскую революцию. В 1917 выехал в Скандинавские страны для сбора сведений о положении русских военнопленных. Остался в эмиграции. Жил в Италии. Остаток своих лет провел не у дел на чужбине. Умер он 6 декабря 1925 г. в Риме и похоронен там, как свидетельствовал очевидец три года спустя, на полузаброшенном кладбище.
Глава II Анализ судебной речи по делу Мироновича
Фабула дела:
28 августа 1883г. утром, около девяти часов, на Невском проспекте в Петербурге в доме, в котором была расположена ссудная касса, принадлежавшая И. И. Мироновичу, был обнаружен труп 13-летней девочки Сарры Беккер. Во время осмотра места происшествия в этой комнате были обнаружены разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в кассе ссуд Мироновича вещи Грязнова и его же вексель в 50 рублей. По объяснению Мироновича, документы эти хранились в одном из ящиков письменного стола, откуда, видимо, и были изъяты преступником. Кроме мягкой мебели, в комнате находились шкафы и витрина, в которых были заперты ценные предметы. Однако все они находились в исправном состоянии, под замками, и ключи от них висели на их постоянных местах. Тем не менее, во время осмотра И. И. Миронович заявил о пропаже с витрины ряда ценных вещей - всего на сумму около 400 рублей (в то же время большинство ценных предметов находящихся на витрине, оказались нетронутыми). Все описанные обстоятельства сразу же придали убийству Сарры Беккер значительную загадочность. С одной стороны, расположение трупа указывало на убийство с целью изнасилования. С другой - пропажа ряда ценных предметов с витрины создавала впечатление убийства с целью грабежа. Проведенная судебно-медицинская экспертиза (профессором Сорокиным) выдвинула предположение о возможности покушения на изнасилование. В результате проведения ряда следственных действий (допрос свидетелей, эксперименты и пр.) подозрение в изнасиловании и убийстве Сарры Беккер пало на И. И. Мироновича. Неожиданно для следователя 29 сентября 1883г. в полицию явилась неизвестная гражданка, назвавшаяся Семеновой, и сообщила, что Миронович в этом деле не виновен и что убийство совершила она сама. Семенова очень подробно описала обстоятельства убийства и цели его, в связи с чем Миронович был немедленно освобожден из-под стражи и в следствии по делу начался новый этап.
Николай Платонович родился на Украине в 1851 году в помещичьей семье. Согласно семейному преданию дед адвоката - Михаил Карапчи - был турком, принявшим при крещении благозвучную для русских фамилию Карабчевский.
Карабчевский считал, что стал лишь по стечению обстоятельств. Окончив гимназию с серебряной медалью, он поступил на естественный факультет Петербургского университета, считая, что его призвание - медицина. Природная любознательность привела к тому, что студент Карабчевский стал посещать лекции на других факультетах. Самое большое впечатление на него произвели профессора-юристы, и со следующего курса Николай Платонович перевелся на юридический факультет. Приняв участие в выступлениях студентов и получив три недели административного ареста Карабчевский лишился перспективы поступить на государственную службу, как политически неблагонадежный. К тому же до 1906 года Карабчевский находился под жандармским надзором. Поэтому, для него оставалась лишь одна возможность работать в соответствии с образованием - пойти во внегосударственное учреждение - адвокатуру. В 1874 году Николай Павлович стал помощником присяжного поверенного. Современники отмечали, что Карабчевский был прирожденным судебным оратором, обладая гармоничным набором необходимых адвокату качеств - эрудицией, бойцовским темпераментом и внешностью римского патриция, искренней убежденностью в своей правоте. Карабчевский был мастером импровизации и никогда заранее не готовил текст своей речи в суде.
Карабчевский был неутомим и уже через три года после начала адвокатской карьеры помимо Петербургского судебного округа, участвовал в уголовных процессах еще в 13 российских городах. Корабчевский оказывал реальное влияние на приговоры по уголовным и особенно политическим делам. Благодаря его выступлениям в суде был полностью оправдан Бейлис, подозреваемый в ритуальном убийстве, а революционеры Сазонов и Гершуни избежали смертной казни. Предметом особой гордости выдающегося адвоката являлся тот факт, что ни одному из тех, чью защиту ему довелось вести, не был вынесен смертный приговор. Он был принципиальным противником смертной казни, считаю ее безнаказанным публичным убийством. Не являясь сторонником революции, Карабчевский был ярым противником реакции, считая, что запугивание недовольных виселицами и каторгой только обостряет социальные противоречия. В 1904 году адвокат принял участие в акциях протеста против реакционной политики царизма. Защищая политических заключенных Карабчевский никогда не брал гонорар за свои услуги.
Звезда Карабчевскго закатилась вместе с упразднением в ноябре 1917 года присяжной адвокатуры. Несмотря на расположение новой власти Карабчевский не принял революционные изменения и покинул Советскую Россию. Некоторое время он пожил в Норвегии и Дании, затем перебрался в Италию. Умер в Риме в 1925 году.
Российской империи Карабчевский Николай Платонович.
Родился будущий в военном поселке под Николаевом Херсонской губернии 30 ноября 1851 года в семье украинских помещиков.
В 1874 году Карабчевский Н.П. окончил юридический факультет Петербургского университета, однако чиновничья карьера для него была закрыта. На первых курсах университета молодой студент был уличен в студенческих «беспорядках» и в связи с чем, попал список неугодных власти лиц.
В этом же году Карабчевский Н.П. стал помощником присяжного поверенного Ольхина А.А., а затем Бровиковского А.Л. и Утина Е.И. Под началом популярных в те года адвокатов он проявил себя на юридическом поприще.
Выступая в судебных процессах Карабчевский Н.П. проявил себя как талантливый оратор. При этом он один из первых понял, что нельзя полагаться лишь на силу защитной речи в суде, поскольку мнение присяжных слагалось еще до начала прений сторон. По этому он большое внимание уделял допросу свидетелей. О таком умении Карабчевского Н.П. зналисудьи и прокуроры, а потому пытались заранее отвести его вопросы, но он решительно, хотя и в рамках своих правомочностей, отражал такие попытки.
Его ораторская манера была своеобразной и привлекательной, подобно Плевако П.А. и Кони А.Ф. он не писал свои судебные речи, а всецело полагался на импровизацию, пытаясь почувствовать публику.
Часто Карабчевскому Н.П. закидывали, что в его речах «больше голоса, чем слов», встречаются рассуждения «без всякой системы».
Приведу концовку речи за пересмотр дела Александра Тальма, осужденного в 1895 году на 15 лет каторги по обвинению в убийстве. Дело пересматривалось в 1901 году: «Гг. сенаторы, из всех ужасов, доступных нашему воображению, самый большой ужас – быть заживо погребенным. Этот ужас здесь налицо…Тальма похоронен, но он жив. Он стучится в крышку своего гроба, ее надо открыть!». Разумеется, живая речь Карабчевского Н.П. воздействовала куда сильнее. Дело пересмотрели и в том же году Тальма освободили.
Защитная речь Карабчевского Н.П. по политическому делу Сазонова была даже переведена на французский язык и помещена как Российских, так и в Европейских изданиях за 1905 год.
Народную любовь Карабческий Н.П. заслужил не тол талантом, но и подвижническим трудом, мало кто из адвокатов Росси мог с ним сравниться по числу процессов (уголовных и политических), в которых он принял участие. Сам он гордился тем, что ни одного из его подзащитных не было приговорено к смертной казни.
За свою практику Карабчевский Н.П. добился множества оправдательных приговоров по почти безнадежным делам. К примеру, обвиненные в убийстве Ольги Палме в 1895 году братьев Скитских; дело Мултанского 1896 года, дело Бейлиса М.Т. 1913 года и много других.
Активно занимался Карабчевский Н.П. и общественной деятельностью. Он был одним из учредителей газеты «Право» (1898-1917), благотворительного фонда для молодых адвокатов (1904), одним из создателей Всероссийского союза адвокатов (1905), председателем Петербургского совета присяжных поверенных (1913), председателем комиссии по расследованию германских зверств во время Первой мировой войны (1915).
Октябрьскую революцию 1917 года Карабчевский Н.П. не принял и эмигрировал сначала в Скандинавские страны, затем в Италию. Остаток своих лет провел не удел на чужбине. Умерон 6 декабря в Риме, где и похоронен.
После себя Карабчевский Н.П. оставил огромное творческое наследие, куда входят мемуары, судебные речи, рассказы и повести.
В блистательном ряду таких адвокатов, как В.Д. Спасович и Д.В. Ста-сов, Ф.Н. Плевако и А.И. Урусов, СА Андреевский и П.А. Александров, В.Н. Герард и В.И. Танеев, Л.А. Куперник и АЯ. Пассовер, Н.К. Муравьев и А.С. Зарудный, П.Н. Малянтович и О.О. Грузенберг, опыт которых мог бы служить образцом для нашей современной адвокатуры, одно из пер-вых мест принадлежит Николаю Платоновичу Карабчевскому. Впервые он заявил о себе еще в 1877 г. на процессе «193-х», в 80-е годы был уже знаменит, но и в начале XX в., когда выдающиеся адвокаты «первого при-зыва» большей частью отступили на второй план или ушли со сцены и вообще из жизни, Карабчевский оставался звездою первой величины, а последние 10 лет существования присяжной адвокатуры (после того как в 1907 г. устранился от дел и в 1908 г. умер Плевако) был самым автори-тетным и популярным адвокатом России.
Имя Карабчевского, которое когда-то почти 40 лет кряду гремело по всей России, сегодня знакомо только специалистам — больше юристам, чем историкам. Монографий о нем (как, впрочем, и о других знамени-тостях адвокатуры, кроме Плевако, — даже о «короле» ее Спасовиче) до сих пор нет, хотя он впечатляюще представлен во всех очерках по истории русского судебного красноречия , в словаре-альбоме П.К. Мартьянова «Цвет нашей интеллигенции» (3-е изд. СПб., 1890,1891, 1893) и даже в учебном пособии академика-лингвиста В.В. Виноградова , а в 1983 г. появился и первый специальный очерк о нем — квалифициро-ванный, но очень краткий, основанный на узком круге только печатных материалов . Между тем жизнь и судьба Карабчевского отражены в разнообразных источниках. Это в первую очередь — опубликованные речи, статьи, очерки, воспоминания самого Николая Платоновича , его друзей, коллег, современников , а также его обширный (1329 ед. хр.) архивный фонд , который содержит ценнейшие материалы, включая написанную неизвестным автором и правленую самим Карабчевским рукопись его биографии до 1890-х годов, правда с большим (Л. 15—52) пропуском.
Путь Карабчевского в адвокатуре от новичка до ярчайшей знамени-тости был крут и прям, хотя он и стал адвокатом чуть ли не через силу, по стечению неблагоприятных для него обстоятельств.
Родился он 30 ноября 1851 г. в Николаеве, на Украине. Мать его — Любовь Петровна Богданович — была потомственной украинской по-мещицей, а вот отец — Платон Михайлович, дворянин, полковник, ко-мандир уланского полка («образования домашнего», «арифметику знает», как засвидетельствовано в его формулярном списке), — имел экзотическое происхождение. «Во время завоевания Новороссийского края, — читаем в рукописной биографии Карабчевского, — каким-то русским полком был подобран турецкий мальчик, определенный затем в кадетский корпус и дослужившийся в военных чинах до полковника. Фамилия ему была дана от слова «Кара» — «Черный» . Этот турчонок, Михаил Карапчи, который принял с крещением фамилию Карабчевский и стал, в чине полковника, крымским полицмейстером , — дед Н.П. Карабчевского.
Николаю Платоновичу было всего полтора года, когда умер его отец. До 12-летнего возраста будущий адвокат воспитывался дома гувернанткой-француженкой и бонной-англичанкой, что помогло ему уже в дет-стве овладеть французским и, несколько хуже, английским языками. В 1863 г. он был принят в Николаевскую гимназию особого типа, «реаль-ную, но с латинским языком», окончил ее с серебряной медалью и в 1869 г. стал студентом Петербургского университета. Насколько далек был тогда юный Карабчевский от адвокатских и вообще юридических грез, видно из того, что он поступил не на юридический, а на естествен-ный факультет. Будучи по характеру любознательным и активным, он ходил на лекции к профессорам разных факультетов, причем наиболь-шее впечатление произвели на него именно юристы — П.Г. Редкин, Н.С. Таганцев, А.Д Градовский, И.Е. Андреевский. В результате Караб-чевский еще на первом курсе задумал было перейти в Медико-хирур-гическую академию, но передумал, едва заглянув в анатомический те-атр, а со второго курса все-таки перешел на юридический факультет университета.
Впрочем, сделал он это уже после того, как на первом курсе принял участие в студенческих «беспорядках», отбыл трехнедельный арест и тем самым резко осложнил и ограничил себе выбор профессии. Дело в том, что, блестяще окончив (весной 1874 г.) юридический факультет столичною университета, Карабчевский узнал: государственная, чинов-ничья карьера юриста перед ним закрыта. «Незадолго перед тем, — вспоминал он, — в университете было вывешено объявление, что лица, желающие поступить на службу по Министерству юстиции, должны иметь от университета особое удостоверение о своей благонадежнос-ти» . Карабчевский как участник студенческих «беспорядков» такого удостоверения получить не мог. Правда, его неблагонадежность не ме-шала ему вступить в адвокатуру как в учреждение самоуправляющее-ся, но к ней он все время студенчества и даже по окончании универси-тета относился недоверчиво из-за ее «суетного сутяжничества» и считал ее «малоподходящей» для себя.
Обдумав возможные варианты своей судьбы, Карабчевский решил стать... писателем. Он сочинил и отправил не далее чем в «Отечествен-ные записки» (журнал Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина) пятиактную «весьма жестокую» драму «Жертва брака». «Больше ме-сяца, стыдясь и волнуясь, — с юмором вспоминал Николай Плато-нович много лет спустя, — я каждый понедельник вползал как-то бо-ком, словно крадучись, в редакцию «высокоуважаемого» журнала за ответом. Иногда — о, счастье! — от «самого» Некрасова или же от «самого» Салтыкова я выслушивал отрывистые и даже как бы не-сколько грубоватые, похожие на окрики, ответы (наполнявшие, од-нако, мое сердце лучезарной надеждой), что, мол, рукопись еще не прочитана и надо прийти еще через две недели» . Кончилось тем, что рукопись вернули автору за ненадобностью, и такой конец при стольких надеждах так отрезвляюще подействовал на Карабчевского, что он «тут же порешил» раз навсегда отказаться от карьеры писате-ля. Только теперь он пришел к выводу: «Не остается ничего, кроме адвокатуры» .
В декабре 1874 г. Карабчевский записался помощником присяж-ного поверенного к А.А. Ольхину, от него перешел в качестве помощ-ника к А.Л. Боровиковскому и затем к Е.И. Утину. Под патронатом этих трех популярных адвокатов он быстро показал себя их достой-ным партнером. Кстати, именно Евгений Утин — первоклассный юрист с демократическими убеждениями (родной брат основателя и руководителя Русской секции I Интернационала Н.И. Утина) — пер-вым оценил Карабчевского «как выдающегося из молодежи уголовно-го защитника и стал поручать ему некоторые дела» . На процессе «193-х», где был представлен почти весь цвет российской адвокатуры, Карабчевский, пока еще помощник присяжного поверенного, высту-пал уже рука об руку с такими классиками судебного красноречия и политической защиты, как В.Д. Спасович, П.А. Александров, Д.В. Ста-сов, В.Н. Герард, А.Я. Пассовер, Е.И. Утин и др. К тому времени Нико-лай Платонович вполне освоился в адвокатуре, нашел в ней свое при-звание и отныне превыше всего ставил долг и честь присяжного поверенного .
Заглянем вперед и отметим здесь, что в марте 1917 г. Карабчевский отказался даже от кресла сенатора уголовного кассационного депар-тамента, которое предложил ему бывший тогда министром юстиции
А.Ф. Керенский «Нет, Александр Федорович, разрешите мне остаться тем, кто я есть, — адвокатом»
Личность Н.П. Карабчевского импонирует прежде всею разносто-ронностью интересов и дарований. Даже современным ценителям он «кажется почти невероятно многогранным» . В этом преувеличении есть большая доля правды: творческое наследие Карабчевского включа-ет в себя стихи, художественную прозу и критику, переводы, судебные очерки и речи, публицистику, мемуары. Николай Платонович не стал профессиональным литератором, но присущая ему с юных лет тяга к художественному творчеству находила выход в разных жанрах, кото-рыми он занимался между дел, на досуге, причем искусно. Такой авто-ритет, как В.В. Виноградов, признал в нем «писателя с несомненным литературным талантом» . Это доказывают изданные в разное время с 1885 г. и собранные воедино в 1905 г. две его повести (лирическая — «Приподнятая завеса» и драматическая — «Гастроль»), нашумевший автобиографический роман «Господин Арсков», в котором на строгий суд была «выставлена вся петербургская адвокатура» ; ряд поэтических опытов — например стихотворение «Раздумье», строки которого поны-не звучат злободневно:
Мир утомлен и жаждет обновленья.
Душа полна таинственных тревог,
Все испытав — и веру, и сомненье.
Ей нужен вновь или кумир, иль Бог .
С писателями Карабчевский имел обширные знакомства — впро-чем, не как литератор, а именно как адвокат. Он дружил с В.Г. Коро-ленко, был близко знаком с А.П. Чеховым , А.И. Куприным, Т.Л. Щеп- киной-Куперник, встречался с Л.Н. Толстым. Летом 1901 г. Николай Платонович впервые побывал у Толстого в Ясной Поляне и подарил ему книгу своих только что изданных «Речей» .
Адвокатские дела связывали Карабчевского и с научным миром. Так, в 1912 г. академик И.П. Павлов выбрал его своим представителем на суде чести против ученого-психиатра профессора К., статью которого о некой дозе алкоголя, безвредной для человека даже при ежедневном приеме, Павлов назвал «шарлатанской» . Но более всего (разумеется, кроме суда и адвокатуры) Николай Платонович был связан с миром искусств. В этом мире он пользовался известностью уже не столько адвоката (хотя и здесь решал какие-то юридические дела — к приме-ру, в 1915 г. поддержал иск Л.В. Собинова к дирекции Императорских театров ), сколько поклонника и покровителя муз.
Художественное начало в личности Карабчевского неудержимо влекло его ко всем музам сразу, а его богатство позволяло ему меценат-ствовать с равным удовольствием и размахом. Молодым он сам участво-вал в любительских спектаклях вместе с К.А. Варламовым и А.И. Южи-ным — по-видимому, успешно, если учесть, что знаменитой П.А. Стре- петовой для ее бенефиса в «Макбете» Шекспира предложили выбрать на роль Макбета одного из премьеров труппы Александринского теат-ра В.П. Далматова или... Н.П. Карабчевского. О том, как отреагировала Стрепетова на это предложение, читаем в воспоминаниях театроведа Б.В. Варнеке: «Их обоих она бесповоротно забраковала — Карабчевский будет только богатых клиенток подманивать, а Вася (Далматов. — И. Т.) хоть и Шекспира любит, но почему-то для трагических героев берет краски с тамбовского брандмейстера, и от них на версту фиксатуром да помадой воняет» .
Карабчевский был в дружеских отношениях с В.Ф. Комиссаржев- ской и О.Л. Книппер-Чеховой, К.А. Варламовым и Л.В. Собиновым . Правда, незадолго до 1917 г. Николай Платонович и Леонид Виталье-вич, по всей видимости, раздружились. Если в 1915 г. Собинов писал Карабчевскому: «Дорогой Николай Платонович» и подписывался: «Лю-бящий тебя Леонид Собинов» , то 1917-м годом датирована его желч-ная эпиграмма:
Н.П. КАРАБЧЕВСКОМУ
(по поводу его кандидатуры в посланники во Францию)
Кто под арест,
Кто в Красный Крест,
А кто — посол.
И ты не прочь В Париж, хоть вскочь,
Зато величайший комедийный актер России, «царь русского сме-ха» Константин Александрович Варламов (сын композитора А.Е. Вар-ламова) был неизменно и тесно привязан к Карабчевскому. Он мог прямо со сцены Александринки, по ходу спектакля, обратиться к «ми-лому другу», сидевшему, как обычно, в первом ряду партера: «А, Ни-колай Платонович! Как вам понравилась наша пьеса? Не знаю, как вы, а я чувствую себя в ней как дома! Да, не забудьте, милый, ко мне на пирог во вторник!»
На актерских вечеринках (капустниках) у Варламова Карабчевский познакомился с оперными звездами, супругами Николаем Николаеви-чем и Медеей Ивановной Фигнер, и с великой Марией Гавриловной Са-виной .
Когда Савина умерла, Карабчевский, бывший тогда председателем Петроградского совета присяжных поверенных, направил труппе Александринского театра телеграмму за своей подписью от имени все-го адвокатского сословия с выражением соболезнования и «глубокой скорби» .
В домашнем театре самого Карабчевского по субботам собира-лись для репетиций и благотворительных концертов все артистические знаменитости Петербурга . Здесь ставил свои новаторские спектакли В.Э. Мейерхольд . У Карабчевского «собирались артисты всех профес-сий, — вспоминала актриса и педагог проф. Е.И. Тиме. — Приглашение в этот дом подчеркивало степень популярности молодого выдвигающе-гося артиста» .
Все это помогало и карьере, и репутации Карабчевского, но при всей своей разносторонности, по натуре и призванию он все-таки был юрист, судебный оратор, «адвокат от пяток до маковки» . В нем почти идеаль-но сочетались самые выигрышные для адвоката качества. Высокий, стат-ный, импозантный, «с внешностью римского патриция» , красивый, «Аполлон, предмет оваций», как шутливо рекомендовали его коллеги , Карабчевский отличался правовой эрудицией , даром слова и логическо-го мышления, находчивостью, силой характера, темпераментом бойца. Специалисты особо выделяли его «стремительность, всесокрушающую энергию нападения, всегда открытого и прямого, убежденного в своей правоте» .
Подобно двум другим корифеям отечественной адвокатуры — П.А. Александрову и А.И. Урусову, — Карабчевский держался правила: «Вся деятельность судебного оратора — деятельность боевая» . Он мог заявить прямо на суде, что в его лице защита «пришла бороться с обви-нением» . Главная его сила и заключалась в умении опровергнуть даже, казалось бы, неоспоримую аргументацию противника.
Карабчевский чуть ли не первым из адвокатов понял, что нельзя по-лагаться только на эффект защитительной речи, ибо мнение суда — в особенности присяжных заседателей — слагается еще до начала пре-ний сторон, а поэтому «выявлял свой взгляд на спорные пункты дела еще при допросе свидетелей» . Допрашивать свидетелей он умел как никто. Вот характерный фрагмент из судебного отчета по делу Саввы Мамонтова в 1900 г. Идет допрос свидетелей. Только что задали вопро-сы Ф.Н. Плевако и В.А. Маклаков. «К свидетелю обращается Карабчев-ский. В зале водворяется тишина. Этот защитник, как видно из ряда громких процессов, где он участвовал, необыкновенно умело ставит вопросы свидетелям, причем ответ на них сам по себе уже не важен.
Самый вопрос своей формой, постановкой оказывается всегда, как справедливо заметил один из корреспондентов, чем-то «вроде ярлыка, точно и ясно определяющею факт», которым заинтересована защита» .
Судьи и прокуроры, зная об этом умении Карабчевского, пытались заранее отвести или, по крайней мере, нейтрализовать его вопросы, но он решительно, хотя и в рамках своей правомочности, отражал такие попытки. Один из клиентов Плевако рассказывал: «Вон Карабчевскому председатель суда сказал: «Господин защитник, потрудитесь не задавать таких вопросов!» А он встал и ответил: «Я, господин председатель, буду задавать всякие вопросы, которые, по моей совести и убеждению, слу-жат к выяснению истины. Затем я и здесь, на суде». А то прокурор — они это любят, «чтобы произвести впечатление», — говорит присяж-ным: «Прошу вас, господа присяжные заседатели, обратить внимание на это обстоятельство!» А Карабчевский и встань: «А я, господа присяж-ные заседатели, прошу вас обратить внимание на все обстоятельства дела!»
Ораторская манера Карабчевского была своеобразной и привлека-тельной. Б.Б. Глинский писал о нем, что, по сравнению с адвокатом-по- этом С.А. Андреевским, он «лишен беллетристической литературности, того поэтического колорита, которым блещет его коллега, но зато в его речах больше эрудиции, знакомства с правовыми нормами и широты социальной постановки вопросов» . Карабчевский говорил легко и эф-фектно, но «это не была только красивая форма, гладкая закругленная речь, струя быстро текущих слов . В речи Карабчевского было творче-ство — не прежнее, вымученное в тиши кабинета, это было творчество непосредственной мысли. Когда Карабчевский говорил, вы чувствовали, что лаборатория его, духовная и душевная, работает перед вашими гла-зами, и вы увлекались не столько красотой результата работы, сколько мощью этой работы» . Хорошо сказал о нем С.В. Карачевцев: «Он пред-ставлял собой красоту силы» .
Николай Платонович никогда не принадлежал к «пишущим» ора-торам, каковыми были, например, В.Д. Спасович или С.А. Андреевский. Подобно Ф.Н. Плевако, П.А. Александрову, А.Ф. Кони, он не писал за-ранее тексты своих речей. «Судебное следствие иногда переворачивает все вверх дном, — объяснял он это Льву Толстому. — Да и противно по-вторять заученное. По крайней мере, мне это не дается» . В статье об одном из лучших судебных ораторов России АЛ. Пассовере, который тоже не был «пишущим», Карабчевский так обрисовал его подготовку к защитительной речи, безусловно имея при этом в виду и себя самого: «Задолго до произнесения речи он всю ее подробно, до мельчайших деталей, не только обдумал, но и просмаковал в голове. Она не написа-на, т. е. ничто не записано словами на бумаге, однако ноты, партитура, не только готовы, но и разыграны. Это гораздо лучший прием для упражнения ораторской памяти, нежели простое записывание речи и затем механическое воспроизведение ее наизусть. При таком способе помнишь не слова, которые могут только стеснять настроение и ока-заться даже балластом, а путь своей мысли, помнишь этапы и труд-ности пути, инстинктивно нащупываешь привычной рукой заранее приготовленное оружие, которое должно послужить. При этом остает-ся еще полная свобода, полная возможность отдаться минуте возбуж-дения, находчивости и вдохновения» .
Критики Карабчевского находили, что в его красноречии «больше голоса, чем слов», «сила пафоса» вредит «ясности стиля», встречаются рассуждения «без всякой системы», поэтому на бумаге речи его «не звучат» . Эти упреки не совсем справедливы. Речи Карабчевского хо-рошо «звучат» и на бумаге: в них есть и пластичность («Русло проло-жено — следствие течет и журчит, убаюкивая и усыпляя»), и образ-ность («До первоисточника молвы труднее докопаться, нежели до центра зелми»), и экспрессия. Вот концовка речи 1901 г. за пересмотр дела Александра Тальма, осужденного в 1895 г. на 15 лет каторги по обвинению в убийстве: «Гг. сенаторы, из всех ужасов, доступных наше-му воображению, самый большой ужас — быть заживо погребенным. Этот ужас здесь налицо... Тальма похоронен, но он жив. Он стучится в крышку своего гроба, ее надо открыть!»
Но разумеется, живая речь Карабчевского, соединенная с обаянием его голоса, темперамента, внешности, звучала и воздействовала гораз-до сильнее. «Чтение его «Речей», — свидетельствовал близкий к нему
С.В. Карачевцев, — так же мало дает представления о его таланте, как партитура Мельника из «Русалки» или Мефистофеля из «Фауста» — о таланте Шаляпина: кто слышал, тот никогда не забудет; кто не слышал — никогда себе не представит» .
Всероссийское признание Карабчевский завоевывал не только та-лантом, но и подвижническим трудом. Мало кто из адвокатов России мог сравниться с ним по числу судебных процессов (уголовных и по-литических), в которых он принял участие. Уже к 1897 г. он, кроме г грех губерний Петербургского судебного округа, к которому был при-писан, побывал на защитах в Москве, Киеве, Казани, Нижнем Новго-роде, Ростове, Таганроге, Владикавказе, Симферополе, Каменец-По-дольске, Вильне, Либаве, Гельсингфорсе. «Карабчевского, — сказал о нем В.Д. Спасович на одном из адвокатских собраний 1898 г., — я не могу себе представить иначе, как в виде вагнеровского «Frieglende Hollander» (летучего голландца) . Может быть, поэтому Николай Пла-тонович поздно (лишь в 1895 г.) был избран членом Петербургского совета присяжных поверенных, войдя таким образом в круг, как тог-да говорили, «советских генералов».
Едва ли хоть один адвокат России так влиял на судебные приговоры по уголовным и политическим делам, как это удавалось Карабчевско- му. Он добился оправдания почти безнадежно уличенных в убийстве Ольги Палем в 1898 г. и братьев Скитских в 1900 г., предрешил оправ-дательные приговоры по мултанскому делу 1896 г. и делу М.Т. Бейлиса в 1913 г. Осужденному в 1904 г. на смертную казнь Г.А. Гершуни царь заменил виселицу каторгой не без воздействия искусной защиты Ка-рабчевского, а Е.С. Созонов (убийца всемогущего министра внутренних дел В.К. Плеве) в том же 1904 г. не был даже приговорен к смерти, «от-делавшись» каторгой. Сам Карабчевский гордился тем, что ни один из его подзащитных не был казнен .
Недоброжелатели Карабчевского по разным причинам (включая и зависть к нему) пытались объяснить его столь впечатляющие успехи беспринципностью, неразборчивостью в средствах защиты. В.А. Мак-лаков рассказывал, будто Карабчевский в Ясной Поляне у Л.Н. Толсто-го «целый вечер» хвастался тем, как он добился оправдания братьев Скитских, обвинявшихся в убийстве секретаря консистории Комаро-ва, а когда Толстой спросил: «Но кто же, по вашему мнению, Кома-рова убил?», Николай Платонович без зазрения совести ответил: «Не-сомненно, убил Степан Скитский», чем, естественно, шокировал Льва Николаевича . Именно таким бессовестным ловкачом представлен Ка-рабчевский в словаре-альбоме злоязычного «поэта-солдата» П.К. Марть-янова:
Юрист, записан в адвокатский цех,
И там, с добром мешая зло,
Он против всех, за всех, для всех Свое справляет ремесло .
Конкретное, очень громкое дело мещанки Ольги Палем, застрелив-шей в состоянии аффекта своего возлюбленного, студента (из дворян) Александра Довнара, который, как выяснилось, садистски издевался над ней, — это дело стало поводом для бойкой эпиграммы на Караб-чевского:
Не только тем он знаменит,
Что, как актер, он гладко брит,
Что, как премьер, всегда одет И написал роман^памфлет .
Нет, знаменит еще он тем,
Что был защитником Палем,
Что спас ее он без хлопот От тяжких каторжных работ,
Чтоб в мир пошла она опять:
Сперва любить, потом — стрелять .
Думается, дела, выигранные Карабчевским, вопреки намекам и сплетням, говорят, напротив, о принципиальности его юридической и нравственной позиции. Он сам формулировал свое профессиональное кредо таким образом: «Несправедливый приговор — огромное обще-ственное бедствие. Накопление подобных приговоров в общественной памяти и народной душе есть зло — такое же зло, как и накопление умственной лжи в сфере умственной жизни общества» . Следуя этому кредо, Карабчевский всегда изо всех своих сил, казавшихся порой бес-предельными, боролся против любого обвинения до тех пор, пока со-хранялось хотя бы малейшее сомнение в его доказанности.
Отчасти из этих соображений Николай Платонович в 1907 г. взял-ся защищать (вопреки своему обыкновению) высокопоставленного царского сановника, финляндского генерал-губернатора Н.Н. Герарда от надуманных обвинений А.С. Суворина и сотрудников его газеты «Новое время» в том, что Герард будто бы пренебрегал «русскими го-сударственными интересами» и попустительствовал сепаратистским стремлениям Финляндии «примкнуть к Скандинавским соединенным штатам» .
Как юрист, правовед, Карабчевский был воинствующим гуманис-том, таившим в себе «неиссякаемый источник отвращения к смерт-ной казни» . Вслед за B.C. Соловьевым он считал, что смертная казнь вообще «претит русской натуре»: «Петр Великий тщетно собственно-ручно рубил головы стрельцам. Несмотря на этот царственный при-мер, и сейчас у нас палач — тот же «Каин», тот же «продавший душу», каким его считали и встарь» . В страстных статьях против смертной казни («Смертная казнь», «О палачестве») Карабчевский доказывал несостоятельность ее института и с юридической, и с нравственной точки зрения. Он считал так: «Казнь всегда отвратительнее простого убийства и по массе в ней соучастников, и по безнаказанной торже-ственности, с которой убийство совершается. То, что делает, крадучись и под личной ответственностью, убийца, при казни делается открыто и безнаказанно. Здесь безнравственное явно пропагандируется, афи-шируется и санкционируется» .
Одну из своих «Маленьких речей» для еженедельника «Юрист» Ка-рабчевский так и назвал: «О смертной казни». В ней говорилось: «Я ни-когда не мог понять, как наш И.С. Тургенев мог смотреть, да еще крас-норечиво описать казнь Тропмана . Это могло с ним случиться разве только в Париже, атмосфера которого одурманивает здоровое нрав-ственное чувство. В России с ним бы этого не случилось. Я с ужасом ду-маю: как бы я поступил, если бы осужденный стал просить меня как за-щитника, чтобы я присутствовал при исполнении над ним приговора. Я бы не поручился за себя, что в последнюю минуту, обезумев, не бросился бы отнимать его от палачей, — так не мирится с моим созна-нием, со всеми основами моего нравственного существа представление о смертной казни» .
Итак, не беспринципность, а именно принципиальность — юриди-ческая и нравственная — побуждала Карабчевского бороться за своих подзащитных. Здесь важно учесть, что он, по свидетельству его помощ-ника, позднее видного советского ученого-юриста Б.С. Утевского (1887—1970), был «крайне осторожен в выборе клиентов» и отказы-вался от участия в делах юридически или нравственно несостоятельных, даже если ему сулили при этом большие гонорары . Среди тех, кто об-ращался к Николаю Платоновичу за юридической помощью и получил отказ, были продажный журналист В.П. Буренина и знаменитая при-ма-балерина М.Ф. Кшесинская. Прогнав Буренина, Карабчевский выру-гался: «Руки хочется помыть после таких субъектов. Экая мразь!» Что же касается Кшесинской, то на ее просьбы вскоре после Февральской революции 1917 г. «замолвить слово у Керенского», чтобы оградить ее от возможных репрессий, Николай Платонович ответил: «Ведь вы Кше-синская, а можно ли в такое время хлопотать за Кшесинскую!» (с на-меком на ее связь с великокняжеским семейством. — Н. Т.).
Впрочем, была в защитительной манере Карабчевского и сугубо лич-ная, совершенно уникальная особенность, о которой нам стало извест-но лишь из воспоминаний Б.С. Утевского, впервые изданных в 1989 г. Как-то, после 1910 г., уже стареющий Карабчевский, отвечая на вопрос Утевского, почему столь многоопытному адвокату «особенно удаются речи по делам об убийствах», рассказал то, о чем знали только его дру-зья (в частности, С.А. Андреевский). Оказывается, будучи студентом, Николай Платонович «в состоянии невменяемости» (как это призна-ла экспертиза) убил любимую им женщину, и потрясшие его тогда переживания так или иначе учитывал потом в защитительных речах. «Сколько я в своей душе покопался и до, и после убийства! — воскли-цал он. — Этого на сто защитительных речей хватит...»
Зато политических указателей Карабчевский как юрист не призна-вал. Он сторонился «политики» и даже бравировал своим аполитизмом. «Я, господа, — заявил он на процессе по делу М.Т. Бейлиса, — не поли-тик и сознаюсь, что ни в каких политических организациях и партиях вполне сознательно не принимаю участия. Я есть, был и умру судебным деятелем» . Как внепартийный юрист он сочинял иронические эпиг-раммы обо всех партиях. Вот эпиграмма на кадетов:
Мы — кадеты!
В тоги одеты,
Римляне мы Светоч средь тьмы!
Эпиграмма на эсеров:
Мы ярко-красны,
Видом ужасны:
Пуля — реформа,
Бомба — платформа.
И на социал-демократов:
Жаждем мы мира Для всего мира,
Счастья без меры Ценой химеры.
Не участвуя ни в каких политических партиях и считая (как он го-ворил о себе) «неприемлемыми для адвоката замкнутость партийно-сти и принесение в жертву какой-либо политической программе ин-тересов общечеловеческой морали и справедливости» , Карабчевский имел, конечно, вполне определенные политические взгляды. Б.С. Утев- ский определял их как праволиберальные («правее кадетов», «что-то между октябристом и кадетом»), а В.И. Смолярчук считает лево-либе-ральными . Пожалуй, точнее сказать, Карабчевский эволюционировал от левого либерализма (примерно до 1905 г.) к правому.
В революционном движении он вообще никогда не видел «никакой практической пользы», полагая, что и декабризм, и нигилизм 60-х го-дов, и терроризм 70-х имели более гуманную и плодотворную альтер-нативу, не реализованную отчасти по вине революционеров, а именно — «мирную просветительную работу» . Этому убеждению Карабчевский был верен всю жизнь начиная с памятного для него эпизода, когда революционеры-народники попытались вовлечь его в свои ряды. Зимой 1877/78 г., в дни процесса «193-х» подзащитная Николая Платонови-ча Е.К. Брешко-Брешковская (та самая, кого в 1917 г. эсеры назовут «ба-бушкой русской революции») внушала ему на свидании с ним в своей тюремной камере, «как было бы хорошо, если бы он, оставаясь адво-катом, примкнул к их конспиративной работе». Карабчевский «шарах-нулся от подобного предложения»: «Не кровью и насилием возродит-ся мир. Низменное средство пятнает самую высокую цель. Для меня террорист и палач одинаково отвратительны!» Брешковская тогда «глубоко задумалась», но протянула ему руку: «Бог с вами, оставайтесь праведником... предоставьте грешникам спасать мир». «Когда я в пос-ледний раз захлопнул за собою тюремную дверь, — вспоминал о том свидании Карабчевский, — мне показалось, что я оставил живую в мо-гиле. Может быть, про меня она, наоборот, подумала: «Ушел живой мертвец» .
Отвергая в принципе революцию, Карабчевский был столь же не-терпим и к реакции. Он осуждал власть за то, что та избавляется от не-довольных и протестующих «только виселицами, ссылками, каторгой и тюрьмами и официально диктуемым молчанием в печати. А следова-ло поступать как раз наоборот: из числа фрондирующих, либеральству- ющих, сколько-нибудь выдающихся общественных сил правительство должно было вбирать в себя периодически все самое энергичное, жиз-неспособное» . В еженедельнике «Юрист» под редакцией Карабчевско-го 16 января 1905 г. был напечатан фельетон Александра Яблоновско- го «Под суд!», обличавший «величайшее бесправие русских граждан, издевательство над законом, поругание личности» , а 10 июля там же Карабчевский сам выступил за «поголовную чистку и смену лиц, сто-ящих во главе современной бюрократии, вконец дискредитирован-ной...» . Можно представить себе, как Николай Платонович воспринял распутинщину. «Лично меня, — вспоминал он позднее, — нередко умо-ляли написать «только два слова» Распутину относительно исходатай- ствования помилования то одному, то другому осужденному, уверяя, что именно авторитетная просьба, поддержанная им, будет иметь вер-ный успех. Я не согрешил ни разу. Чувство нравственной брезгливости каждый раз заставляло меня наотрез, не входя ни в какие подробнос-ти, отказываться от подобных дел» .
Неудивительно, что с 1869 г., когда 18-летний Карабчевский был арестован за участие в студенческих волнениях, он, по крайней мере, до 1905 г. оставался под жандармским подозрением и надзором как «неблагонадежный». В 1878 г. жандармы инкриминировали ему уча-стие в антиправительственной панихиде , в 1899 — сбор средств в пользу нелегального Красного Креста , в 1900 и 1903 гг. — «неумест-ные суждения о действиях администрации» на судебных процессах . В конце 1903 г. директор Департамента полиции А.А. Лопухин по поручению министра внутренних дел В.К. Плеве вызвал к себе Караб-чевского и потребовал от него под угрозой административной ссылки отказаться от публичных разоблачений жандармского беззакония . Николай Платонович не стал отказываться и в 1904 г. принял участие в трех коллективных акциях протеста против карательной политики, включая декабрьское письмо 112 литераторов и ученых (В.Г. Королен-ко, В.И. Семевского, П.Ф. Якубовича и др.), которое было опубликова-но нелегально .
Антиправительственные настроения Карабчевского имели под со-бой не только юридическую и нравственную, но и семейную опору. Он был женат первым браком (1876—1902) на сестре народовольца
С.А. Никонова Ольге Андреевне, революционно настроенной и неиз-менно помогавшей борцам против самодержавия, «как только мог-ла» . В 1887 г. перед отправкой Никонова в ссылку по делу о покуше-нии на цареубийство Карабчевский вызвался быть шафером на его свадьбе с народоволкой Н.В. Москопуло в церкви Дома предвари-тельного заключения , а в 1897 г. принял к себе помощником только что отбывшего административную ссылку другого брата своей жены А.А. Никонова . Наконец, после того как сестра Ольги Андреевны вышла замуж за социалиста-революционера Б.Н. Никитенко, Караб-чевский оказался свояком страшного террориста (21 августа 1907 г.
Никитенко, обвиненный в «приготовлении к цареубийству» , был по-вешен).
Все сказанное плюс ряд блистательных выступлений на политиче-ских процессах, о которых речь пойдет особо, обеспечило Карабчевскому широкую популярность в радикальных кругах. Поэтому на его юбилей (25 лет работы в звании присяжного поверенного) 13 декабря 1904 г. к не-му съехались, наряду с умеренно-либеральными адвокатами «первого при-зыва» — АЛ. Пассовером, А.Н. Турчаниновым, В.О. Аюстигом, П.А. Поте- хиным — «ультралевые», по выражению самого Карабчевского, лидеры т. н. «молодой адвокатуры»: Н.Д. Соколов, А.А. Демьянов, П.Н. Перевер- зев, ФА. Волькенштейн, Б.Г. Барт (Лопатин) и др. Здесь и случился инци-дент, который вызвал отклики даже в прессе Англии и Германии .
После ряда застольных речей без всякой политики левые начали про-износить спичи «митингового» характера. «Меня, — вспоминал Караб-чевский, — чуть не провозгласили анархистом и будущим главою рево-люции. Жена моя, терпеливо до тех пор слушавшая, вдруг поднялась во весь рост и, чеканя каждое слово, <...> сказала, что не может допустить, чтобы в ее присутствии и в ее доме позволяли себе вести революцион-ную пропаганду». Все левые тут же «демонстративно шумно» встали и направились к выходу. «Мое положение было не из веселых, — как бы оправдывался Карабчевский много лет спустя. — Провожая их у дверей, я просил их остаться, но не находил возможным ни оправдывать их ми-тинговых выступлений, ни извиняться за вполне естественный при ее стойких убеждениях протест жены».
Да, незадолго до того юбилея Карабчевский вступил во второй брак с Ольгой Константиновной Варгуниной — дочерью бумажного толсто-сума, представленного даже в словаре-альбоме П.К. Мартьянова «Цвет нашей интеллигенции»:
Почтенный финансист и фабрикант,
Покрыл всю Русь своей бумагой,
И миллионами разумный коммерсант В делах ворочает с отвагой .
В качестве приданого Николай Платонович получил роскошный особняк на Знаменской улице Петербурга (дом № 45), построенный великим Б. Растрелли , и огромное состояние, что, может быть, и под-винуло его вправо — как бы навстречу убеждениям новой супруги. По свидетельству Б.С. Утевского, «Карабчевский не любил ее, но боялся и терпел ее злобные выходки. Как и все черносотенцы, она была сканда-листкой» .
Если в первый брак Карабчевский вступал по любви , то во второй, несомненно, по расчету, хотя к 1904 г. он был в зените славы, «умел и любил получать огромные гонорары» и мог бы даже без варгунинских миллионов жить в материальном отношении припеваючи. Впрочем, мог ли? Послушаем хорошо осведомленного Б.С. Утевского: «Караб-чевский не ценил денег. Огромные гонорары, которые он получал, бы-стро таяли в его руках. Он широко раздавал деньги, охотно давал «в долг без отдачи». Я точно знал (из его завещания, при составлении которого я был свидетелем), что у него почти не было накоплений» . К тому же на политических процессах Карабчевский выступал защитником без-возмездно.
Об участии Карабчевского в политических процессах надо говорить особо. Б.С. Утевский с чувством уважительной озадаченности констати-ровал: «Особенно удивительно, что Карабчевский при всей его романти-ческой природе, при его весьма ограниченных политических взглядах был исключительно блестящ как политический защитник. В речах на политических процессах он настолько внутренне сживался с подсуди-мым, что начинал мыслить, как он, смотреть на все его глазами, иногда даже говорить его словами. Карабчевский в таких случаях был смелым и мужественным и возвышался до подлинного пафоса и художественнос-ти» . Как политический защитник Карабчевский, пожалуй, выше всех отечественных адвокатов, поскольку П.А. Александров редко выступал и рано умер, не успев проявить себя в полную мощь своих дарований, а «король адвокатуры» В.Д. Спасович при всех его достоинствах на поли-тических процессах грешил принижением обвиняемых, чтобы таким образом облегчить их участь.
Процесс «193-х» (18 октября 1877 — 23 января 1878 г.) — первый и самый крупный из политических процессов, на которых Карабчев- скому довелось выступить как защитнику, — стал для него своего рода боевым крещением, навсегда определившим его сочувствие к борцам за свободу, к их политическим идеалам и нравственным качествам, ис-ключая лишь их подпольные «крайности». Он и спустя полвека не мог забыть «революционное credo» Ипполита Мышкина, ратовавшего со скамьи подсудимых за «наисправедливейшую форму будущего строя»: «Оно потрясло и захватило всю аудиторию. <...> Проповедь Мышкина, я убежден, запала глубоко не в одну молодую душу». Она запала и в душу молодого Карабчевского. Он с волнением слушал трибуна револю-ции, а когда жандармы схватили Мышкина, пытаясь зажать ему рот, Николай Платонович, «потеряв голову, угрожающе бросился на жан-дармского офицера с графином в руках...» .
На процессе «193-х» помощник присяжного поверенного Караб-чевский только набирался опыта как политический защитник, хотя уже тогда блеснул искусством опровергать обвинение: из трех его под-защитных двое были оправданы. В дальнейшем уже как присяжный поверенный Карабчевский ни на одном политическом процессе не от-ступал на второй план. С 1878 до 1917 г., как правило, он вел полити-ческие дела либо один, либо во главе группы адвокатов. Так, на знаме-нитом разбирательстве мултанского дела 1896 г. против удмуртских крестьян, провокационно обвиненных в «человеческом жертвоприно-шении», где среди четырех защитников выступил В.Г. Короленко, Ка-рабчевский был настоящим «бодзим-восясь» (верховным жрецом) защиты . Именно он после шквального допроса свидетелей опроверг юридическую базу обвинения, установив: «все открытое оказалось по-догнанным под ранее намеченное» , после чего оправдательный при-говор был предрешен. Карабчевский же возглавлял защиту на сходном по своей провокационно-политической сущности, всемирно извест-ном процессе 1913 г. по делу М.Т. Бейлиса — киевского конторщика, еврея, который тоже был обвинен в ритуальном убийстве. И здесь Николай Платонович в блестящей защитительной речи не оставил от обвинения камня на камне, а телеграф разнес по всему свету: «Бейлис оправдан».
Впрочем, Карабчевский блистал не только на крупных и громких процессах. Он мог привлечь внимание и к делу скромному, как, напри-мер, первое в России дело кадетов (собственно, членов Союза освобож-дения — ядра будущей Конституционно-демократической партии) Е.В. Аничкова и А.В. Борман (Тырковой) весной 1904 г. По поводу запис-ки антиправительственного содержания, извлеченной при обыске у Аничкова «из корзины для ненужных бумаг», Карабчевский здесь зая-вил: «Мы миримся с мыслью, что у нас нет свободы слова, но как отнять у себя уверенность, что у нас есть, по крайней мере, свобода мысли? Мало ли что я могу набросать у себя и для себя на бумаге! Этого у чело-века отнять никто не может, как нельзя отнять у него право дышать. Я могу быть убежденнейшим революционером в мысли, могу поверять свои заветные думы бумаге, завещать их далекому потомству, когда рас-пространение их перестанет быть преступлением. Я не вправе лишь со-чинить нечто предназначаемое для распространения, чего распростра-нять нельзя под страхом наказания» .
На политических процессах Карабчевский буквально сражался за своих подзащитных (как в последнем случае за Аничкова), рискуя пе-рейти ту «демаркационную» линию, которая отделяла защитника от подсудимого. С наибольшей силой это его качество сказалось на двух процессах 1904 г., которые и принесли ему самую большую сла-ву. Это процессы по делам Григория Гершуни и, особенно, Егора Со- зонова.
Дело основателя и руководителя Боевой организации эсеров Г.А. Гер-шуни слушалось 18—25 февраля 1904 г. в Петербургском военно-окружном суде. Стараниями сыска и следствия, а также благодаря председательству судившегося здесь же боевика Е.К. Григорьева, Гершу-ни был подведен под смертный приговор необратимо. Однако Караб-чевский нашел пути к спасению его жизни. Во-первых, он юридически и нравственно акцентировал тот факт, что обвиняемый лично ни в одном из террористических актов не участвовал. Главное же, Карабчев-ский настойчиво в ходе всего процесса изыскивал и фиксировал в конструкции обвинения малейшую неопределенность. Так, в ответ на заключение одного из экспертов, что он «с почти полной несомненно-стью» удостоверяет подпись Гершуни на улике против него, Николай Платонович воскликнул: «Гг. судьи! Сказать «почти» в таком вопросе недостаточно, ибо не можете же вы подсудимого Гершуни «почти» повесить!» Судя по записям, сохранившимся в архиве Карабчевского, он установил и констатировал на суде, что в деле Гершуни «главными и почти единственными уликами являются оговоры, сделанные с целью смягчения собственной участи» .
Отчасти расшатав таким образом обвинение, Карабчевский «создал атмосферу, в которой можно было поднять вопрос о замене для Гершу-ни смертной казни пожизненной каторгой» . Но Гершуни категоричес-ки отказался просить о помиловании: «У нас это не принято» . Тогда Карабчевский решил подать такую просьбу от своего имени, «что до сих пор не практиковалось» . На последнем свидании с Гершуни в ка-мере смертника он заявил своему подзащитному: «Меня, соприкоснув-шегося с вами и с вашим делом не в качестве вашего единомышленни-ка, а только как защитника, вы не вправе лишать общих прав человека и гражданина — протестовать лично против смертной казни и действо-вать в данном случае сообразно моим собственным убеждениям. Я по-дам просьбу о помиловании от своего имени и под своей личной ответ-ственностью, в ней не будет сказано, что просите о помиловании вы, просить, т. е., по-вашему, «унижаться» буду я».
«Заявление мое, — вспоминал Карабчевский, — было категорично. Приберег я его к самому концу свидания и, не ожидая ответа, протя-нул руку для прощания» . В таком положении Гершуни не счел нуж-ным возражать.
По ходатайству Карабчевского император Николай II заменил Гер-шуни смертную казнь пожизненной каторгой. Гершуни был отправлен в Акатуйскую каторжную тюрьму (в Забайкалье), откуда уже через год бежал за границу. Перед тем как бежать, он написал Карабчевскому бла-годарственно-дружеское письмо, которое тот получил «нелегальным пу-тем» и бережно хранил у себя .
На процессе Е.С. Созонова в Петербургской судебной палате 30 но-ября 1904 г. положение Карабчевского (как и его подзащитного) было еще труднее. Созонов, схваченный на месте преступления, после того как он взорвал своей бомбой бронированную карету, в которой ехал к царю министр внутренних дел и шеф жандармов В.К. Плеве, был обре-чен на смертную казнь. Единственный и притом микроскопический шанс спасения для него Карабчевский увидел в том, чтобы переключить хотя бы отчасти внимание суда и общества от преступления Созонова против человека по имени Плеве на ряд преступлений самого Плеве против человечности. Этот шанс он использовал максимально. В яркой, поистине вдохновенной защитительной речи он доказывал, что Созо-нов был движим не чувством мести лично Плеве, а идеей самопожерт-вования ради общего блага: «Отнимая у другого человека жизнь — жизнь, которую он считал опасною и гибельною для родины...
Председатель 1 . Прошу не употреблять таких выражений!
Карабчевский. Он охотно отдавал за нее и собственную, молодую, полную сил жизнь, как плату за свою отважную решимость. Какую еще более дорогую плату он мог предложить для засвидетельствования всей искренности и всего бескорыстия побудивших его мотивов?»
Главное же, продолжал Карабчевский, Созонов решился на самопо-жертвование под воздействием «объективных условий»: «После убий-ства министра Сипягина вакантное место занял Плеве. Балмашев был повешен. В обществе воцарилось гробовое молчание. Печать — един-ственная выразительница общественного настроения — или подне-вольно молчала, или заискивала у всесильного министра, раболепство-вала перед ним...
Председатель. Я лишу вас слова, если вы еще раз позволите себе по-добные выражения!
Карабчевский. Печать, к сожалению, безмолвствовала.
Председатель. Я же остановил вас!
Карабчевский. Вы остановили меня, но не остановили моей мысли, и она продолжает работать. Я должен дать ей выход...»
Выдержав паузу, Карабчевский закончил речь впечатляющей ата-кой на карательную политику Плеве и всего царского режима. «Он (Плеве. — Н. Т.) настоял на повешении Балмашева, он заточил в тюрьмы и послал в ссылку тысячи невинных людей, он сек и расстреливал крестьян и рабочих, он глумился над интеллигенцией, сооружал мас-совые избиения евреев в Кишиневе и Гомеле, он задушил Финляндию, теснил поляков, он влиял на то, чтобы разгорелась наша ужасная вой-на с Японией, в которой уже столько пролито и еще столько прольет-ся русской крови... Созонову казалось, что Плеве — чудовище, которое может быть устранено только другим чудовищем — смертью. И, при-нимая трепетными руками бомбу, предназначенную для Плеве, он верил, свято верил в то, что она начинена не столько динамитом, сколько слезами, горем и бедствиями народа. И когда рвались и раз-летались в стороны ее осколки, ему чудилось, что это звенят и разби-ваются цепи, которыми опутан русский народ...
Председатель. Я запрещаю вам! Вы не подчиняетесь! Я принужден буду удалить вас!
Карабчевский. Так думал Созонов.- Вот почему, когда он очнулся, он крикнул: «Да здравствует свобода!»
Процесс Созонова стал звездным часом для Карабчевского, а его «со- зоновская» речь — событием не только в жизни Николая Платоновича, но и в истории российской адвокатуры. После речи П.А. Александрова в защиту Веры Засулич (1878) ни одна из защитительных речей на поли-тических процессах в России не производила столь сильное впечатление на современников, как речь Карабчевского по делу Созонова. Хотя до 1916 г., когда текст ее появился в 3-м издании «Речей» Карабчевского, цензура числила «созоновскую» речь в категории запретных, широкие общественные круги все равно знакомились с ней по нелегальным и за-рубежным изданиям, спискам и устным рассказам, а в 1911 г., к 60-ле-тию Н.П. Карабчевского, его помощники осуществили подарочное изда-ние этой речи «тиражом»... в 1 экземпляр.
«Единственный экземпляр, — вспоминал об этом Б.С. Утевский, — был издан с исключительной роскошью и художественным вкусом, бла-годаря взявшему на себя художественное оформление книги прекрасно-му графику Георгию Нарбуту. Книга печаталась в лучшей русской типографии Голике и Вильборга на пергаменте. Сафьяновый переплет был сделан по эскизу Нарбута. Все заглавные буквы, виньетки, форзац были от руки сделаны тушью самим Нарбутом. Цензура не разрешала печатать эту речь Карабчевского, но так как издавался один экземпляр, мы договорились с цензором. Карабчевский был рад этой книге. Он хра-нил ее в своем письменном столе.
Когда в 1921 г., — продолжал Утевский, — я приехал с Украины в Петербург, то сделал попытку разыскать архив Карабчевского и эту книгу. <...> В особняке Карабчевского помещался госпиталь. Отыскал коменданта. О Карабчевском он никогда не слышал. Никакого иму-щества Карабчевского не оказалось. Не нашел я и речи по делу Созо- нова. Судьба ее осталась неизвестной. Может быть, она стоит на полке в чьем-либо книжном шкафу. Может быть... В одном я убежден: вряд ли она уничтожена, слишком она была хороша!»
Феномен Карабчевского как политического защитника таит в се-бе одну загадку: как соотнести его умеренные политические взгляды (вспомним ироническую эпиграмму Николая Платоновича на эсеров) с его же страстной защитой террористов Гершуни и Созонова? По-ви-димому, разгадка здесь такова: юрист, а не политик, как он сам о себе говорил, и гуманист, Карабчевский защищал не столько политические идеалы революционеров (их средства борьбы он вообще отвергал), сколько их право на свободу мнений и личности, право на жизнь. Во всяком случае, он имел больше, чем кто-либо, оснований заявить 16 мая
1916 г. он имени корифеев российской адвокатуры: «Мы были всюду, куда нас звал сословный долг к защите права и справедливости. С Бреш- ковской, Перовской, Засулич, Гершуни, Созоновым и всеми передовы-ми борцами и мучениками за свободу <...> мы стояли бок о бок, за-щищая их своей грудью. Мы смело боролись за их участь, за их судьбу свободным словом» .
Российская присяжная адвокатура, благодаря таким людям, как Н.П. Карабчевский, за полвека своего существования добилась многого. Она противостояла всякому беззаконию, в любых условиях отстаивала нормы права, а на политических процессах вырывала у карательного мо-лоха старых и привлекала к ним новых борцов, — словом, тоже вплета-ла лавры в тот, по выражению народовольца АД. Михайлова, «терновый и вместе лавровый венец»