Святой праведный Алексий Мечёв. Святой праведный Алексий Московский (Мечёв)

«Отчего все святые апостолы, все до единого приняли мученический венец, погибли на крестах, были усечены мечом, а апостол Иоанн Богослов дожил до глубокой старости и мирно скончался? - спросил как-то батюшка Алексий, - оттого, что у апостола Иоанна была такая безпримерная, великая, неодолимая христианская любовь, что ее силе и мучители покорялись, и гонителей обезоруживала она, их злобу она загасила и превратила в любовь». У о.Алексия была именно такая любовь к ближним, и все его наставления, проповеди и слова - о любви. Он был богат этой милующей любовью, и каждому приходящему казалось, что именно его о.Алексий любит больше всех.

Алексий Мечёв родился 17 марта 1859 года в Москве в благочестивой семье регента кафедрального Чудовского хора.

С рождения жизнь о.Алексия связана с именем Cвятителя Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Он в своё время спас отца Батюшки от смерти на морозе и, увидев в этом промысел Божий, в дальнейшем заботился о спасённом ребёнке, а в последствии и о его семье.

Во время рождения о.Алексия (а роды у его матери, Александры Дмитриевны, были трудные) молился вместе с Алексеем Ивановичем Мечёвым об удачном разрешении его жены от бремени и предсказал: «Родится мальчик, назови его Алексием в честь празднуемого нами сегодня св. Алексия, человека Божия».

Алексий рос в семье, где царила живая вера в Бога, любовь, добросердечное отношение к людям.

Всю жизнь отец Алексий с благоговением вспоминал о самоотверженном поступке матери, которая взяла к себе свою сестру с тремя детьми после смерти ее мужа, несмотря на то, что и самим было тесно с тремя своими детьми - сыновьями Алексеем и Тихоном и дочерью Варварой. Для детей пришлось соорудить полати.

Алексей отличался тихим, миролюбивым характером, любил развеселить, утешить, пошутить. Но от шумного веселья удалялся, в разгар игр вдруг становился серьезен и убегал. За это прозвали его «блаженный Алешенька».

Учился Алексий Мечёв в Заиконоспасском училище, затем в Московской духовной семинарии, после окончания которой мечтал поступить в университет и стать врачом, чтобы наиболее плодотворно служить людям. Но мать воспротивилась этому: «Ты такой маленький, где тебе быть доктором, будь лучше священником». Алексию было тяжело оставить свою мечту, но против воли горячо любимой матери не пошёл. Впоследствии он понял, что обрёл своё истинное призвание, и был очень благодарен матери.

По окончании семинарии Алексий был определен в Знаменскую церковь Пречистенского сорока. Настоятель храма отец Георгий был человек крутой и придирчивый. Он требовал от псаломщика выполнения и таких обязанностей, которые лежали на стороже, обходился грубо, даже бил. Но Алексий все сносил безропотно и не высказывал жалоб. Впоследствии он благодарил Господа, что он дал ему пройти такую школу. Уже будучи священником отец Алексий пришел на отпевание отца Георгия, со слезами благодарности и любви провожая его до могилы.

«Таких людей надо любить как благодетелей» , - учил он в дальнейшем своих духовных детей. Они указывают на недостатки, которые мы сами за собой не замечаем, и помогают нам бороться со своим «яшкой». Два у нас врага: «окаяшка» и «яшка» - батюшка называл так самолюбие, человеческое «я».

В 1884 году Алексий Мечёв женился на дочери псаломщика 18-летней Анне Петровне Молчановой и был рукоположен во диакона. К Анне сватались женихи-семинаристы, но она всем отказывала. Но лишь только познакомилась с Алексием, твердо сказала матери-вдове: «вот за этого маленького – пойду». Брак его был счастливым. Анна Петровна была с «характером» и на фотографиях ранней молодости смотрела из-под нахмуренных бровей. Но взаимная любовь этот характер заметно улучшила. На дальнейших снимках этот взгляд потеплел, напряженность черт лица сгладилась. Анна нежно любила мужа и глубоко сочувствовала ему во всем. Но она страдала тяжелым заболеванием сердца, и здоровье ее стало предметом его постоянных забот. В жене отец Алексий видел друга и первого помощника на своем пути ко Христу, он дорожил дружескими замечаниями жены и слушал их так, как иной слушает своего старца; тотчас стремился исправлять замеченные ею недостатки.

В семье родились дети: Александра (1888), Анна (1890), Алексей (1891), умерший на первом году жизни, Сергей (1892) и Ольга (1896).

19 марта 1893 года диакон Алексий Мечёв был рукоположен во священника маленькой одноштатной церкви Николая Чудотворца в Кленниках Сретенского сорока. Отец Алексий ввел в своем храме ежедневное богослужение, в то время как обычно в малых московских храмах оно совершалось лишь два-три раза в седмицу.

«Восемь лет служил я литургию каждый день при пустом храме, - рассказывал впоследствии батюшка. - Один протоиерей говорил мне: "Как ни пройду мимо твоего храма, все у тебя звонят. Заходил в церковь - пусто... Ничего у тебя не выйдет, понапрасну звонишь"».

Но отец Алексий этим не смущался и продолжал служить. По действовавшему тогда обычаю москвичи говели раз в году Великим постом. В храме же «Николы-Кленники» на улице Маросейке можно было в любой день исповедаться и причаститься. Со временем это стало в Москве известно.

Как-то раз стоявшему на посту городовому показалось подозрительным поведение неизвестной женщины в очень ранний час на берегу Москвы-реки. Подойдя, он узнал, что женщина пришла в отчаяние от тягот жизни и хотела утопиться. Он убедил ее оставить это намерение и пойти на Маросейку к отцу Алексию. После этого случая, скорбящие и обремененные горестями жизни люди потянулись в этот храм. Батюшка всем спешил уделить внимание и утешить.

Небольшой деревянный домик, в котором помещалась семья о. Алексия, был ветхим, полусгнившим; в квартире всегда было темно и сыро. Скоро у матушки Анны Петровны началась сердечная водянка с отеками и мучительной одышкой. Она так страдала, что стала просить мужа перестать её вымаливать и скончалась 29 августа 1902 года в день усекновения главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна.

Отец Алексий был безутешен. Для него померк свет и он не хотел выходить к людям. В то время приехал в Москву святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. О.Алексию устроили с ним встречу. «Вы пришли разделить со мной мое горе?» - спросил его о. Алексий. «Не горе твое я пришел разделить, а радость, - ответил о. Иоанн. - Оставь свою келью и выйди к людям; только отныне и начнешь ты жить… Войди в чужое горе, возьми его на себя и тогда увидишь, что твое несчастье мало, незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет».

Благодать, Божия, обильно почивающая на кронштадтском пастыре, по-новому осветила жизненный путь о.Алексия. Он вступил на путь старчества, к которому уже был подготовлен многими годами подвижнической жизни.

Всех приходящих о.Алексий встречал с сердечной приветливостью, любовью и состраданием. Каждому казалось, что его больше всех полюбили, пожалели, утешили. Батюшка никогда не возлагал бремени тяжелого послушания, указывая, что прежде всего следует взвесить силы и возможности. Но на что уж решился, то нужно выполнять во что бы то ни стало, иначе цель не достигается.

«Путь ко спасению, - постоянно повторял о.Алексий, - заключается в любви к Богу и ближним». Нужно утеснять себя ради блага близких нам людей, перестраивать свою душу, переламывать свой характер так, чтобы ближним было легко с нами жить. «Будьте для всех «солнышками»,- говорил он.

Отец Алексий теперь никогда не остается один, с утра до вечера отдаёт себя людям, он для них уже не только пастырь, а родной отец и заботливая мать. Вскоре о старце заговорила вся Москва. Церковь уже не может вместить всех желающих, "с раннего утра до поздней ночи толпится народ, среди простых людей, появляются профессора, врачи, учителя, писатели, инженеры, художники, артисты". Одно время о.Алексий стал посещать находящийся неподалеку Хитров рынок, пользовавшийся дурной славой. Он проводил там беседы с завсегдатаями городского дна. Но вскоре из-за все возрастающей нагрузки ему пришлось оставить это.

Крайне скудный в средствах, батюшка Алексий все-таки не проходил мимо нужды и горя ближнего. Однажды в Рождественский сочельник батюшка, сам имевший многодетную семью, оставил всё содержимое своего кошелька у больной женщины, которую пришел причастить. Приехав домой, он с горечью подумал: «Вот там нищета, и здесь нищета, там полуголодные дети, и здесь полуголодные дети, - правильно ли я поступил, что все отдал другим, а своим ничего не оставил?» Господь чудесно разрешил недоумение праведника. Неожиданно появился благотворитель, который пожертвовал о.Алексию достаточную сумму.

Никогда не обижался он ни на какие грубости по отношению к себе. «Я что... я убогий...» - говаривал он. Сторонился батюшка проявлений по отношению к себе знаков почтения, уважения, избегал пышных служб, а если приходилось участвовать, то старался встать позади всех. Тяготился наградами, они обременяли его, вызывали его глубокую, искреннюю скорбь.

Проповеди батюшки были просты, искренни, они не отличались красноречием. Главным их достоинством было то, что они несли практическое указание - как быть и что делать.

Когда его спрашивали, как наладить жизнь прихода он отвечал: «Молиться!» Призывал своих духовных чад молиться за панихидами: «Еще раз ты войдешь в соприкосновение с усопшими. Когда же предстанешь перед Богом, все они воздвигнут молитвенно за тебя руки, и ты спасешься».

Батюшка не одобрял, когда родители, стремясь в церковь, оставляли детей одних без призора. Благословляя мать с ребенком, и указывая на младенца, он ей внушительно говорил: «Вот здесь твои и Киев, и Иерусалим».

В нижнем жилом этаже храма Батюшка открыл церковно-приходскую школу, устроил приют для сирот и неимущих, в течение 13 лет преподавал Закон Божий в женской гимназии Е.В. Винклер; способствовал возрождению древнерусской иконописи, уступившей место живописи, благословив на писание икон свою духовную дочь Марию Николаевну Соколову (в последствии монахиня Иулиания).

О.Алексий очень чтил святыню храма чудотворную Феодоровскую икону Божией Матери и часто служил перед ней молебны. Однажды в преддверии событий 1917 года во время молебна он увидел, что из глаз Царицы Небесной покатились слезы. Это видели и присутствовавшие богомольцы. Батюшка был так потрясен, что не смог продолжать службу, и заканчивать ее пришлось сослужившему священнику.

Число молящихся в храме все увеличивалось. Особенно после 1917 года и среди них немало молодежи, студентов, разочаровавшихся в революционных идеалах. После закрытия Кремля часть прихожан и певчих Чудова монастыря перешла в храм отца Алексия. В храме стали служить молодые образованные священники, помогая о.Алексию в проведении лекций, бесед, в организации курсов по изучению богослужения. В их числе сын отца Алексия отец Сергий Мечёв , рукоположенный во иерея в Великий четверток 1919 года, ныне также прославленный в лике святых как священномученик.

В тяжелые годы гражданской войны и всеобщей разрухи, многие хотели переехать в хлебородные южные области страны, на Украину. О.Алексий не давал благословения на переезды, приводя слова Господа, сказанные иудеям через пророка Иеремию не бежать от рабства вавилонского в Египет, где всех ожидает смерть. Оставшимся будет явлена милость Божия и избавление.

Отец Алексий создал удивительную духовную общину в миру. Одна из немногих, эта община выдержала времена самых страшных гонений и воспитала новое поколение ревностных служителей Церкви и благочестивых церковных людей. Особого внимания заслуживает традиция агап в общине. В ночь с субботы на воскресение (примерно с 1919 года) служилось всенощное бдение, затем литургия, а после нее в одном из помещений храма устраивалась трапеза с общением на духовные темы и чтением псалмов. Трапезы назывались агапами. Первоначально беседы на агапах выстраивал сам о.Алексей, но постепенно стал передавать ситуацию в руки собравшимся.

«Сюда заранее, кто мог, приносил что-нибудь из овощей, хлеб, сахар или конфетки карамельки для чая. Расставлялись столы, скамьи, стулья; приходили священнослужители и батюшка. Батюшка принимал участие в общей трапезе и, как на беседах по средам у себя на квартире, что-нибудь рассказывал, затрагивая самые насущные вопросы жизни и взаимоотношений. Высказывался кто-нибудь из присутствующих».

О. Алексий строил и межчеловеческие духовные и душевные отношения. Начал он просто с внимательного, ответственного, сострадательного отношения к своим духовным чадам, потом стал завязывать отношения между ними, постоянно трудился «над созиданием тесной духовной семьи». Он посылал кого-нибудь из сестёр навестить другую, заболевшую; давал что-нибудь съестное снести ей, благословлял, когда поздно возвращались, одну сестру ночевать у другой. И радовался, когда вечер проходил в чтении хорошей духовной литературы, и обязательно – в совместной молитве на ночь. Не благословлял ходить туда, где больше рассказы о новостях и прочая болтовня. Благословлял периодически собираться без него, указывая, что прочитать и на что обратить внимание. Постепенно о. Алексий приучил своих духовных чад служить друг другу кто чем мог, жить радостями и горестями друг друга.

Истинными духовными друзьями о.Алексия были современные ему оптинские подвижники - старец иеросхимонах Анатолий (Потапов) и скитоначальник игумен Феодосий (Поморцев). Они изумлялись подвигу московского старца «во граде яко в пустыни». Старец Нектарий говорил кому-то: «Зачем вы ездите к нам? У вас есть о. Алексий».

Почитал батюшку и архимандрит Арсений (Жадановский) как «мудрого городского старца, приносящего людям нисколько не менее пользы, чем какой-либо пустынник»; и святейший Патриарх Тихон, всегда считаясь с отзывом Батюшки в случаях хиротонии.

Дважды батюшку вызывали на собеседование в ОГПУ. Запрещали принимать народ. Во второй раз беседа была недолгой, так как увидели, что он тяжело болен, страдает очень сильной одышкой.

Епископ Арсений говорил: «Но если молитва бодрит и освежает человека, то принятие на себя страданий ближних сокрушает сердце пастыря, делает его физически больным». Батюшка Алексий стал страдать той болезнью сердца, от которой впоследствии скончался...

В последних числах мая о.Алексий уехал в Верею, где отдыхал прошлые годы. Он предчувствовал, что уходит навсегда. Перед отъездом отслужил в своём храме последнюю литургию, попрощался с духовными детьми и с храмом.

Батюшка, как тяжело думать, что вас не будет.

Глупыш, я всегда с Вами буду...

Скончался о.Алексий в пятницу 9/22 июня 1923 года . Смерть наступила сразу же, как только он лег в постель.

Литургию и отпевание совершал архиепископ Феодор (Поздеевский), о чем просил его в письме сам батюшка незадолго до смерти. Владыка Феодор находился тогда в тюрьме, 7/20 июня был освобожден и смог исполнить его желание. Всю дорогу до Лазаревского кладбища пелись пасхальные песнопения. Проводить о.Алексия в последний путь прибыл Святейший Патриарх Тихон, только что освобожденный из заключения и с восторгом встреченный народом. Исполнились слова Батюшки: «Когда я умру - всем будет радость».

Через 10 лет в связи с закрытием Лазаревского кладбища останки о.Алексия и его жены были перенесены на кладбище «Введенские горы», именуемое в народе Немецким. Над его могилой стоял мраморный памятник с небольшим крестом над ним. В нижней его части высечены столь близкие сердцу о.Алексия слова Апостола Павла: «Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов».

На Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года протоиерей Алексий Мечёв был причислен к лику святых для общецерковного почитания. Отец Алексий был канонизирован одновременно со своим сыном, священномучеником Сергием, и со множеством новомучеников и исповедников Российских. В 2001 году совершилось обретение мощей святого праведного Алексия Московского и перенесение их в храм свт. Николая. В настоящее время мощи святого праведного Алексия Мечёва находятся в Московском храме святителя Николая в Кленниках .

Из духовных поучений старца Алексия Мечева

«При скорбях нужно не роптать и не спорить с Богом, а с благодарностью к Нему молиться. Господь не так, как люди; люди, если что-либо от кого потерпят, стараются отплатить, но Господь и в скорбях старается нас исправить. Если бы мы знали, как терпят другие, то не роптали бы».

«Со слезами прошу и молю вас, будьте солнышками, согревающими окружающих вас, если не всех, то семью, в которой Господь вас поставил членом».

«Будьте теплом и светом для окружающих; старайтесь сперва согревать собою семью, трудитесь над этим, а потом эти труды вас так завлекут, что для вас уже узок будет круг семьи, и эти теплые лучи со временем будут захватывать все новых и новых людей, и круг, освещаемый вами, будет постепенно все увеличиваться и увеличиваться; так старайтесь, чтобы ваш светильник ярко горел».

«Господь говорит: «Доколе Я в мире, Я - свет миру», - этим Он говорит, что наш долг - светить другим. А между тем, мы сами ходим во тьме, не только уж не светим другим, поэтому мы должны обращаться к Господу, просить у Него помощи, потому что мы, как бы сильны ни были, какие бы преимущества не имели, мы все-таки без Бога - ничто; и потом у нас великое множество грехов, и потому сами мы не можем достигнуть того, чтобы светить и согревать других. И Господь зовет нас в Свою Церковь и говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы», - перестаньте надеяться на свое я, ищите помощи у Меня. В такое время тяжелое можно ли говорить, что смерть далека от нас, нет... ко многим из нас [она] очень и очень близка. Так спешите же исполнять свой долг, к которому призвал вас Господь, потому что, как Он Сам сказал, когда наступит ночь, тогда никто не может делать; всему, что мы ни делали доброго или злого, - всему конец. Поэтому спешите понять, в чем ваш долг, который мы должны исполнять со страхом и трепетом, какой вам дан талант от Господа.

А мне хочется плакать, и плакать, и плакать, видя, как многие из вас дожили до седых волос и не увидели своего долга, как будто не было никакой благодати, ничто их не касалось, как будто они были слепы от рождения. Нельзя же злоупотреблять милосердием Божиим без конца, проводить время в превозношении, злобе, ненависти, вражде. Господь зовет: приидите ко Мне, пока вы живы, и Я успокою вас».

«Бывают минуты, когда очень хочется какому-нибудь человеку помочь, это, несомненно, Господь располагает так сердце на спасение другого; только будьте чистыми сосудами, чтобы Он мог через вас действовать и иметь орудием в Своих руках».

«Господь и со Креста не сердится, простирает к нам руки и зовет нас. Хотя все мы Его распинаем, но Он есть любовь и готов все нам простить. У нас иногда считается простительным, когда устанешь, раздражиться или еще что (себе позволить), но при каких бы ты обстоятельствах ни находился, как бы ты ни устал или ни был болен, ты должен делать только так, как заповедовал Христос».

Тропарь, глас 5:
Помози́ в беда́х, уте́ши в ско́рбех, / па́стырю до́брый, о́тче Алекси́е. / По́двигом бо ста́рчества ми́ру просия́вый, / ве́ру и любо́вь Христо́ву во мра́це беззако́ния испове́дал еси, / боле́знуя се́рдцем о всех притека́ющих к тебе́ // И ны́не за ны Бо́га моли́, любо́вию чту́щия тя.

Кондак, глас 2:
Ве́лии труды́ любве́ и милосе́рдия подъя́л еси́, / пра́ведный ста́рче Алекси́е, / от свята́го па́стыря Кроншта́дтскаго благослове́ние на по́мощь стра́ждущим прия́в, / бе́ды и ско́рби людски́я яко вери́ги на ра́мо свое́ возложи́. / Мы же ве́дуще тя моли́твенника дерзнове́нна ко Го́споду, со умиле́нием зове́м ти: // моли́ Христа́ Бо́га спасти́ся душа́м на́шим.

Молитва святому праведному Алексию Московскому Мечёву:
О, всечестный и преблаженный отче наш Алексие, дивный старче Московский и всея Церкве Российския похвало и радование! Велию любовь ко Господу имея, заветы евангельския непреложно исполняя, душу твою за паству полагал еси, милующим сердцем болезнуя о всех, просящих твоея помощи. Приими малое сие моление наше, и яко в земном житии твоем отирал еси всяку слезу, облегчал еси всяку скорбь, так и ныне, милосердый молитвенниче и ходатаю наш, возьми тяготы, болезни и скорби наша, исполни страждущая сердца радостию, умоли Человеколюбца Бога о прощении безчисленных прегрешений наших, да очистив душу покаянием, к деланию доброму приступим. Ей, старче благий, буди и нам пастырь добрый, наставляя на стезю спасения, да молитвами твоими безпорочно преидем путь жития нашего и обрящем Отечество Небесное, идеже ты со ангелы и всеми святыми предстоиши Престолу Святыя Троицы, славяще Безначальнаго Отца со Единородным Его Сыном и Пресвятым, и Благим, и Животворящим Его Духом во веки веков. Аминь.

От издателей

"Московский старец" – так называют отца Алексея Мечева. Посланный "в народ", к страждущим людям святым праведным Иоанном Кронштадтским, он был одним из тех, на ком держится Святая Русь. Оптинские старцы преподобные Анатолий и Нектарий всегда посылали москвичей к отцу Алексею. "Зачем вы ездите к нам? У вас есть отец Алексей",– сказал один из Оптинских старцев московскому паломнику, приехавшему в Оптину пустынь.

"Милующая любовь" – вот что привлекало к батюшке толпы богомольцев. Не только со всей Москвы, но и со всей России шли в маленький храм Святителя Николая в Кленниках на Маросейке,– и никто не уходил от батюшки без духовной помощи и утешения.

Настоятель оптинского скита игумен Феодосии, в один из приездов в Москву посетивший храм на Маросейке, увидел количество стремящихся попасть к батюшке на исповедь, истовость и долготу службы, толпу, ожидающую батюшку. Изумленный игумен Феодосии сказал отцу Алексею: "Да на все это дело, которое вы делаете один, у нас бы в Оптине несколько человек понадобилось бы. Одному это сверх сил. Господь вам помогает".

Эта книга – живое свидетельство о светоносном московском батюшке. Ее название – "Советы девушке христианке" – условно, это поучения, записанные одной из духовных чад отца Алексея. К сожалению, мы не знаем, кто сделал эти записи. Скорее всего, послушница Чудова монастыря Мария, одна из тех, кто после закрытия монастыря в 1919 году, оказалась в храме на Маросейке: "Когда мы лишились Чудова монастыря, и как овцы без пастыря рассыпались всюду, не зная, где приклонить голову, тогда многие отправились на Маросейку к отцу Алексею, и добрый батюшка с необыкновенной любовью и лаской принял под свое попечение нас, скорбных, печальных сирот..."

Эта книга будет интересна не только девушкам. Поучения отца Алексея, выразившее самую суть веры, направлены ко всем христианам, ищущим спасения.

Как достичь смирения? Чаще входи в себя: считай себя хуже всех.

В какой бы грех ни впал ты, кайся, и Господь готов принять тебя с распростертыми объятиями.

Будь во всем как дитя: и в вопросах веры, и в вопросах жизни.

Следи за собой. Хочешь жить духовной жизнью, – следи за собой. Каждый вечер просматривай, что сделала хорошего и что плохого, за хорошее благодари Бога, а в плохом кайся.

Когда тебя хвалят, а ты замечаешь за собой разные недостатки, то эти похвалы должны ножом резать по сердцу и возбуждать стремление к исправлению.

Относительно нечистых помыслов будь осторожнее.

Замечаешь поползновение ко греху, положи два поклона Владычице с молитвой: "Пресвятая Богородице, молитвами родителей моих спаси меня грешную". Дух родителей твоих сольется в молитве с духом твоим.

Так как молитва "Отче наш" есть сокращенное Евангелие, то и подходить к ней нужно с должным приготовлением.

Постясь телесно, постись и духовно, не дерзи никому, а особенно старшим, этот пост будет выше телесного.

Трудись над воспитанием своих младших братьев и сестер; влияй на них примером и помни, что если в тебе есть какие недостатки, они их легко могут перенять. А Господь потребует отчета в этом деле.

Делать добро есть наш долг (против тщеславия).

Непосильных подвигов брать на себя не должно, но если на что решился, то должен исполнять во что бы то ни стало. В противном случае раз не исполнишь, другой, третий, а там будешь думать, зачем ты и делал–то это, так как это совершенно напрасно (стойкость в добром, без чего невозможно возрастание духовное).

Никогда не обращайся с Евангелием так, как с гадательной книгой; а если явятся какие-нибудь важные вопросы, посоветуйся с более сведущими людьми. А то у меня тут была учительница, так и она записочки к иконам кладет.

К чтению Евангелия надо подходить с молитвенным настроением.

Построже, построже в духовном посте; то есть учись владеть собой, смиряйся, будь кротка.

Когда видишь вокруг себя что-нибудь нехорошее, посмотри сейчас же на себя, не ты ли этому причина. Когда нападают на тебя нехорошие мысли, особенно в храме, представь себе пред Кем ты предстоишь или открой свою душу и скажи: "Владычице, помоги мне".

Если, прикладываясь к образу, смущаешься какими-нибудь (маловерными и др.) помыслами, молись до тех пор, пока они не исчезнут.

Надо считать себя хуже всех. Хочешь раздражиться, отомстить или другое что сделать, скорее смирись. Мы должны спасать себя и других. Строже следить за собой, а к другим быть снисходительнее, изучать их, чтобы и относиться к ним так, как требует того их положение, характер, настроение; например, нервный человек и необразованный человек, а будем требовать от одного спокойствия, от другого – деликатности или еще чего-нибудь, так это будет безрассудно; и мы должны строго следить за собой.

Ежедневно, как матери, кайся в грехах твоих Божией Матери.

Какое мы имеем право презирать других?..

Надо ведь быть умереннее в еде, а то чревоугодие вредит пищеварению. Даже воды нужно употреблять умеренное количество.

Если появятся маловерные помыслы, особенно перед причащением, скажи сейчас же: "Верую, Господи, помоги моему неверию".

Относительно письменной исповеди. Недостаточно того – перечислил все грехи и конец, и ничего не получилось; а нужно, чтобы грех опротивел, чтобы все это перегорело внутри, в сердце, когда начнешь вспоминать... и вот тогда-то уж грех будет противен, и мы уже не вернемся к нему, а то тут же и опять за то же.

– А если забудешь?

– А если что больно, того не забудешь, где у меня болит, тут я и укажу.

Всегда надо говорить правду, а если принуждают сказать ложь, то надо поговорить с человеком и повернуть дело так, чтобы спасти того, кто заблуждается, заставляя это делать; например, я никогда не лгал и лгать не буду, а если тебе так нужно, то я, пожалуй, сделаю это, только если возьмешь это на себя и т. п.

Не надо осуждать других; в чужом доме, если подадут скоромное в постный день не надо пренебрегать и отказываться. А дома можно восполнить этот пробел усилением телесного поста, а главное – духовного, то есть не раздражаться, не осуждать и прочее.

Во всем надо так поступать: вот что-нибудь нужно сделать – сейчас вспомни, как бы тут поступил Иисус Христос, пусть это будет для тебя руководством во всем. Так постепенно все нехорошее, греховное будет отступать от тебя.

Ничего не благословляю говорить о других такого, что может о них распустить нехорошую молву; а назидательное, полезное – долг наш говорить.

Живешь больше умом, мыслью, плохо развито сердце, нужно развивать его: представляй себя на месте других.

Если бы так легко было спасаться, так давно мы все были бы святыми.

К окружающим нас мы должны относиться со всяким вниманием, а не небрежно, тогда и Господь, видя это, и нам окажет внимание.

Твердости воли нет у тебя, а теперь-то и нужно развивать твердость воли. (Была сильная голодовка.)

Воскресший Господь требует нашего воскресения.

Не смей, не смей гордиться, гордиться нечем, сотую долю видишь за собой, а девяносто девять не видишь.

Нехорошие мысли нападали... мало молилась, наверное. Гнать их надо. Как только начнутся мысли нехорошие, если одна, начинай молиться, а если не одна, бери какую-нибудь книгу серьезную или начинай какое-нибудь дело.

Легкомыслие пора отбросить, надо относиться ко всему серьезно.

Поставь строгий порядок у себя во всем: такое-то время – заниматься, в такое-то – читать и т. д. Если пойти нужно куда, отчего не пойти, почитать – отчего не почитать, а так чтобы во всем был порядок.

Батюшка находил в этом что-то нужное, необходимое. Живя в семье, хотя мне никто ни в чем не препятствовал, я не умела уложить себя в какие-то рамки, не умела установить этого порядка. Встречные препятствия заставляли отступать, а главное, не видела я сама в этом установлении порядка чего-то необходимого, в то же время хотелось, чтобы батюшка сам дал мне какое-либо дело, чтобы мне нести какой-либо (внешний) "подвиг", и просила об этом батюшку. Сначала он ничего не ответил, а когда спрашивал, установила ли я у себя в жизни порядок, отвечала, что никак не получается. Он молча выслушивал, не упрекал никогда, а на просьбу дать мне "подвиг" ласково заметил: "Да вот я тебе говорю – установи порядок, а ты мне все говоришь, что я не могу". Только тут открылись у меня глаза, и я увидела в своем легком отношении к этому слову батюшки непослушание, несерьезность; не придавала я особого значения простому и, казалось, вскользь сказанному, "странному" требованию порядка. Он же, оказывается, смотрел на это как на своего рода подвиг для моего характера. И после опять батюшка напоминал об этом очень серьезно. "Порядок установи непременно... А то я вон раньше тоже принимал всех всегда, а теперь меня заставили сократить прием, так я сам вижу, как я много сделал".

– Надо маму успокаивать, не доводить до нее ничего. Почтительность к ней есть первая обязанность. И каждый вечер непременно проверяй себя. Ну, уж если провалишься, то положи три поклончика Божией Матери, проси у Нее прощения.

Мысли нехорошие гони чтением, труд физический тут нужен. Представляй себя на Голгофе, вот крест пред тобой (батюшка протянул руки в стороны)... кровь течет... Говори мыслями: духовный отец, мол, мне не велел вас слушать.

– Очень много вижу в себе гадкого.

– А вот жизнь нам для того и дана, чтобы все это из себя выгнать.

– Кажется, что милосердие Божие скоро кончится...

– Милосердие Божие неизреченно.

– Батюшка, я хотела сегодня не причащаться.

– Почему, ты ведь исповедывалась?

– Так, я очень нехорошая...

– Ну, это не твое дело...

– Батюшка, мне хочется быть кроткой и смиренной.

– А кто же тебе не велит?..

– Батюшка, можно мне сегодня не причащаться?

– Почему?

– Так, сердце очень нечисто.

– А когда оно у тебя будет чисто-то?

– Нехороший сон видела...

– Это бывает от неумеренности в пище, от пустых разговоров; а так как это у тебя всегда бывает, то ты всегда себе и жди этого... Как проснешься, сейчас же вставай, не накрывайся одеялом. То, за что взялся, нужно делать во что бы то ни стало.

– Как держаться золотой середины, чтобы не быть угрюмой и излишне веселой?

– Когда видишь, что около тебя человек унывает, придешь, например, к... видишь, что она нос повесила (батюшка пальчиком слегка ударил мне по носу), тогда надо взять себя в руки, быть веселой, ободрить другого, а если идет все гладко, то надо говорить о серьезном, а не болтать; вообще заботиться о пользе других и делать все на пользу другим; и не только дела так располагать, но и слова; если, например, видишь что все говорят, ну, давай, мол, я и скажу, а это что же?.. Прежде чем сказать, нужно подумать, Христа можно вспомнить, как бы Он тут поступил, и потом, как совесть твоя говорит, так и делать и говорить; вот и будет золотая середина.

На пасхальной седмице не надо читать Псалтири, а вместо вечерних и утренних молитв полагаются часы. "Когда же оканчивать чтение Псалтири?" Батюшка с улыбкой неуверенно заметил: "Кажется, в среду заканчивается Псалтирь..." (Знаток устава; так велико было смирение батюшки.)

Все чтобы было по порядку, и для еды должно быть определенное время, а если ты поздно пришла и тебе хочется есть, то, конечно, можно, ешь сколько там тебе надо. А вообще, чтобы был порядок.

Человек, истинно любящий, забывает себя совершенно, забывает, что он существует, он думает только о том, как бы другого-то спасти. Надо стараться, чтобы не только действиями, но и даже словами не соблазнять другого.

Изволь, изволь бывать в церкви.

(На то, что нет времени для чтения.) "Ну это ты что-то там... а вот я тебе вменяю в обязанность читать..."

Причащаться можешь каждую неделю, только воздерживайся от главного греха.

Знаешь свой долг, и нужно его спокойно и твердо исполнять. "Иисусову молитву" читать нужно. Как о любимом предмете всегда человек думает, так и о Господе должен он думать и носить Его в своем сердце.

– Как приобрести любовь к Богу?

– Чаще надо вспоминать, что сделал для нас Господь и что Он делает. Все, и житейские дела, надо освящать Христом, а для этого "Молитва Иисусова". Как хорошо и радостно, когда солнышко светит, точно так же хорошо и радостно будет на душе, когда Господь будет в сердце нам все освящать.

Часто бывает хорошо и чувствуешь, что прямо идешь, потом вдруг исчезает такое настроение, и никак не попадешь на него.

– Ну хорошо, хорошо... значит, и заснешь под это хорошо.

Под понятием "заснешь" батюшка имел в виду всегда потерю трезвения и духовной бодрственности над собой.

Как-то за всенощной буря всевозможных самых противоположных мыслей и чувств волновала все мое существо; подхожу к праздничной иконе (за каноном). Батюшка помазывает елеем, вглядывается и шепотом, неуверенно спрашивает: "Спишь, никак?".

Надо помнить, что если Господь всегда смотрит на меня, ведь Он все знает, так как же я поступлю против Него.

Иногда жаждешь всей душой соединения с Господом в таинстве святого Причащения, но останавливает мысль, что недавно причащалась...

– Это значит – Господь касается сердца, так что тут уже все эти рассуждения не уместны.

Думается, нужно установить порядок жизни: спать рекомендуется семь часов в сутки (я спала не больше пяти-шести часов), ну, если встанешь в семь часов – значит, отсчитай семь часов назад и ложись так уж; а то это влияет на здоровье. Позже я обратила внимание на то, что строгий, раз установленный порядок жизни держали все подвижники, с древнейших до новых, и все монастыри.

– Трудно прожить без греха, когда бывают такие лишения в жизни (была голодовка).

– Ну зачем, не греши...

– Унываю, батюшка.

– Унывать не надо, вспомни, как говорится: "уны во мне дух мой", а дальше "помянух дни древний, поучихся...". Так и ты вспомни все и утешься.

Что думаешь о себе много, горделива; а знаешь, кто много о себе думает, тот, значит, нехорошо живет... А ты себя любишь, так уж люби себя, как следует.

Пришла ко мне ревность научиться "Молитве Иисусовой", просила батюшку научить.

– "Молитва Иисусова" – серьезное дело, чаще надо думать о том, Кто для меня Иисус.

Если кто-нибудь будет говорить о других плохо, да еще в церкви, нужно просто ответить, что я, мол, сама грешная, что мне еще на других смотреть. В церковь ходим не для разговоров.

Ревность научиться "Молитве Иисусовой" сжигала меня.

– "Иисусова молитва" – серьезное дело. Надо постоянно иметь пред собой Господа, как бы ты находишься перед каким-нибудь важным лицом, и быть как бы в постоянной беседе с Ним. Тут уж у тебя будет состояние приподнятое.

В пище умереннее надо быть.

Чем нам с тобой гордиться?.. Грехами?..

К родителям, если есть у них какие недостатки, надо относиться снисходительнее.

– Батюшка, бывает, что утром проспишь, а встанешь, скорее бежишь к обедне, и уже дома не молишься...

– Ну уж если так, в церкви помолишься, но порядок должен быть во всем.

Если кто в церкви будет разговаривать или спрашивать о чем,– скажи на меня и не отвечай.

Непременно утром и вечером надо молиться.

Перед чтением Евангелия перекрестись и скажи: "Господи вразуми меня, дай мне понять, что тут есть"; и после этого бывает, что нечаянно находит как бы какое осенение и начинаешь понимать смысл того или другого; и вот тогда надо взять и записать эти мысли.

Установи порядок во всем... С мамой будь хорошая, с сестрами не ссорься, тетю не обижай. Ну вот пока и будет с тебя, а потом мы еще что-нибудь возьмем.

Порядок чтобы у тебя был во всем... У меня тут был один немец, а у немцев знаешь какой порядок во всем, так вот он и рассказывал: были у него там гости... а у него был такой порядок: как десять часов, так чтобы все были по местам. Вот подходит время спать ложиться, он и объявляет, что через десять минут огонь будет потушен. Но все подумали, что он шутит, никто не обратил на это внимания. Вдруг, смотрят – темно... А я его спрашиваю: "А как же гости-то?" – "А как хотят,– говорит, – если они такие беспорядочные". Вот хоть он и немец, а поучиться у него есть чему.

Мысли нехорошие гони, а какие появятся, тащи их за ушко, да на солнышко. (Батюшка потянул меня за ухо.) Строже будь к себе (разговор шел о воздержании в пище, батюшка был очень серьезен), все спишь, смотри не проспи. Молиться надо по-детски, с твердой верой. Ну подожди, вот я тебя за это на свободе – за уши.

Лишнее поела – значит нет у тебя никакой разумности, когда даже и лишняя чашка воды может нас возбуждать.

Отца духовного не слушаешься – значит нет у тебя преданности к Богу. Я тебя молю, ради Бога, следи за собой... ради Бога, будь внимательна... Царствие Небесное нудится, и только употребляющие усилия восхищают его, а ты палец о палец не ударишь.

– Батюшка, иногда бывает так тяжело, что хочется к кому-нибудь пойти и заплакать.

– Нет уж, у тебя есть одна помойка – отец Алексей, ты в нее и вали все, а другим не надо.

– Чем отличить пост от обычного времени, ведь теперь почти все одинаково: и пост и нет поста, совсем не чувствуешь поста? (была голодовка).

– Усилить духовный пост.

– Да этот пост всегда должен быть?

– Очень хорошую мысль ты провела, да где уж нам всегда-то, а тут тебя будет мучить, что, мол, я что-то не делаю и скорее будешь поступать как надо.

Страсти, если хочешь, истребляй сейчас же, а то поздно будет. У меня была тут одна дама, так у нее страсть – взять чужое; она мне со слезами говорила, что была в одном доме и вот ложку серебряную увидела и, когда все ушли, она ее взяла. Теперь мучит это ее, а с собой справиться не может, в привычку у нее это вошло.

– Батюшка, говорят "Иисусову молитву" нужно читать не только с любовью, но и со страхом, а я страха никакого не чувствую.

– Со страхом... а ты подумай, что тебе Господь дал и дает, а ты Его чем благодаришь?.. Светло смотри вдаль, не надо уныния. (Отпуская с исповеди.) А ты старайся, чтобы я тебя мог не только за уши вытягивать, да на прежнее место ставить, а и каждый раз немножко повыше.

Считай себя хуже всех – да и так ты хуже всех.

Спите вы все, а теперь время исповедническое. Может быть, и мне придется... Я-то готов, а вы-то, что тут будете делать?.. (Тревожное время.)

– Что же теперь делать-то, батюшка?

– Ну я думаю, Бог милостив – ничего, а для этого нужно молиться побольше, да самим получше быть.

Будь хорошей, вот с нынешнего дня. Сегодня Марии Египетской, ты хоть и не египетская, ну все равно. Так вот с сегодняшнего дня и начинай, а я за тебя буду молиться, чтобы Господь тебе дал память смертную. Будь хорошей опорой маме, руководительницей сестрам, вон сколько я тебе послушаний-то дал.

– Батюшка, читаю молитвы, но это все как-то без души.– Батюшка промолчал, а я повторила то же.

– Да читай внимательно, без какой там еще без души, по-толстовски, что ли?..

Раздражаться не стоит, не стоит... Желай счастья всем и сама счастлива будешь (против зависти).

(Против вопросов на исповеди по книгам.) У меня тут один рассказывал, что он прочел какой-то грех в книге и не понял, что это такое, и вот начал все делать, чтобы узнать как-нибудь что это такое; покупал книжки разные, читал. Наконец, понял и сделался поклонником этого греха. Так что я этих вопросов не одобряю; не знаешь и не надо.

Когда бываешь в чужом доме и подают на стол что-либо скоромное, не следует отказываться и тем осуждать других. У меня отец был близок к митрополиту Филарету и вот было так; митрополит Филарет часто бывал у одного там... Раз пришел как-то, застал обед, а пост был, хозяин сконфузился, не знает как быть – пост, а у него курица что ли там... А митрополит подошел к столу и сам попробовал все... Вот как они поступали.

– Иногда по уставу не полагается класть земные поклоны, например, до Пятидесятницы и в другие праздники?

– А на это я вот что скажу: иногда чувствуешь, что и на икону-то, на Лик Господа смотреть недостоин, как тут не положить поклона; я вот, например, не могу не поклониться в землю когда поют: "Поклонимся Отцу и Сыну и Святому Духу..." (всенощная под воскрес). Не воздержаться – не грех, а поклон положить – грех?..

После моего сокращения на службе мне была дана рекомендация на другую службу.

На мой вопрос, нужно ли мне снова поступать на службу, батюшка, шутя, ответил: "Ну что же, сходи".

Чувствуя, что нет на это благословения батюшки, я медлила. Прошло так с месяц, не больше. Я почувствовала беспокойство,– решила добиться от батюшки категорического ответа – как же мне, наконец, поступить, брать службу или нет.

Долго не давал мне ответа батюшка, упирая на мое личное, желание, а я, со своей стороны, на его благословение. "Вот что,– наконец сказал он мне,– а помнишь, как ты рвалась со службы в церковь? Попадешь в большое учреждение и замотаешься совсем. Здесь ведь тебе было покойно служить. А теперь вот что тебе скажу: служи Господу".

Болела душой и за наше крикливое пение. Пришла к батюшке поведать ему свою скорбь.

– Манюшка,– сказал мне батюшка,– знаю твое состояние, как тебе хочется петь: по будням-то открою окошечко и слышу, как ты поешь: "Хвали душе моя Господа, благослови душе моя Господа; пою Богу моему дондеже есмь".

Вздумалось нам с Зиной поподвижничать: без благословения батюшки решили мы на первой неделе Великого поста самовольно начать свой пост – перейти на хлеб и воду не более двух раз в день. В таком посте прошла у нас вся первая неделя. На следующей получила я духовное испытание от батюшки, которого долго не могла распознать. Случилось это так.

Во время литургии Преждеосвященных Даров должна я была петь "Да исправится молитва моя", а я капризничаю, не хочу петь. Пожаловалась тогда на меня батюшке сестра. Сильно разгневался он на меня: выходя из церкви, при большом стечении народа, на лестнице, махая ручками и возмущаясь, пробирал он меня. Не сознавая своей вины, я сначала отнеслась к этому спокойно, а через некоторое время батюшкин гнев начал передаваться мне, да еще тут кто-то шепнул мне: "Попроси прощения. Поклонись батюшке". Слова эти вызвали взрыв негодования в моей душе. Не дождавшись конца выговора, стремглав помчалась я в свою комнатку с мыслью забрать свои вещи и уйти к своим. Несмотря на уговоры сестер не уходить без благословения батюшки, я всем существом сопротивлялась. Но когда приступила к сбору вещей, то почувствовала, что силы меня оставляют, и я беспомощно опустилась на постель. Батюшка на меня сердит, от дома отстала совсем. Что делать – не знаю.

Спустя несколько минут прибегает ко мне одна из сестер, зовет как можно скорее идти к батюшке, а я сопротивляюсь, не хочу, да и только. Сестра же начинает настойчиво требовать, чтобы я шла к старцу. И только после долгих уговоров, с чувством гордости и отчуждения, без желания поведать ему свою обиду, с тем, чтобы только его выслушать, решила я, наконец, пойти. "Давай ее сюда",– услышала я веселый голос батюшки, когда ему доложили, что я иду. Подхожу к нему; батюшка садится в кресло и, взяв меня за руку, спрашивает: "Ну, что скажешь".

В первую минуту я не знала что ответить, стояла молча. "Глупыш, глупыш, – поглаживая меня по голове, говорит батюшка,– я думал, что ты большая у меня, а ты все еще младенец. Вот смотри,– весь оживившись продолжает батюшка,– на лестнице-то кто кричал". Немного помолчав, добавляет: "Ведь Семенова, а не ты".– "Да, батюшка".– "А ты что делала?" Я молчу. "Наклонила головку,– добавляет батюшка,– и сказала: "Батюшка простите".– "Так вот слушай же. Я знаю, ты потверже духом, я на тебя и закричал. Попробуй, закричи на Семенову. Закричишь, пожалуй она и убежит. А ты-то от меня не уйдешь. Так и на лестнице, – развел батюшка ручками,– попробуй, закричи на них, они все и разбегутся. А ты все на себя приняла, глупыш".

Выслушав батюшку, я попросила у него благословения пойти домой, в душе же не было полного примирения с ним.

– Никуда, Манюшка, не ходи,– сказал мне батюшка на прощание.– Ляг в постель, усни, успокойся. А потом, что у вас там,– просфоры что ль? Помоги.

Так я и сделала, пришла, легла, уснула, успокоилась. Проснувшись, пошла делать просфорки, а в душе все еще был какой-то осадок, все никак не могла простить нанесенной мне обиды. Несколько дней не подходила я к батюшке, пока он сам не позвал меня: "А, Мария Тимофеевна, здравствуйте",– глубоко, вздохнув, пошутил, батюшка. С чувством гордости, все еще меня не оставлявшим, подошла я к нему под благословение и с неестественной улыбкой молча вышла.

Почувствовав в себе борьбу двух сторон души, я не знала, как приступить мне к исповеди. Строго принял меня батюшка на этот раз. И при первом же сознании в моем грехе начал снова меня пробирать. Теперь я ясно почувствовала, что гнев батюшки был всецело направлен на меня. Отойдя от батюшки, я стала к иконе святителя Николая и тут ясно и искренне почувствовала себя виноватой. В слезах, с сознанием своего ничтожества, полная преданности и любви к батюшке, подошла я вторично на исповедь. "Манюшка, ну дай Бог, чтобы ты хорошая у меня была",– обнимая мою голову и прижимая ее к груди, целуя, говорит батюшка.

Придя домой и взяв книжку о преподобном Серафиме, я поняла, что, блюдя пост телесный, плохо провела пост духовный. Горько и долго я плакала. Случай этот заставил меня с особенным вниманием обернуться к своей душе, и на меня стал нисходить все больше и больше мир душевный.

Торжественно встречали мы батюшку на беседе. Пропоем "Достойно", усадим его, расположимся вокруг и запоем стих: "Господи помилуй, Господи прости" или еще какой другой. Начнет, бывало, батюшка раздавать конфеты; берет и говорит: "Вот этого жука – Надюшке-сычевке, а вот этого таракана – Танюшке-Рухольному, бабочку – Зинке-Маронке, а клопа кому? Вере – дам". То же и с луком от селедки: кому месяц, кому пол-дугу. Когда я сиживала рядом с батюшкой, поил он меня из своей чашки. Мне не хочется, а он все: пей да пей, подливает и подливает. Часто я садилась на полу, около его ножек. Вот как-то ласково замечает батюшка, смотря на меня, осторожно прикасаясь ручкой к моей голове: "Предо мной сидит нежное существо, воск,– что угодно, то из нее и сделай. Да я и сам-то боюсь до нее дотронуться: того гляди развалится".

Расположение ко мне многих сестер, с полной доверчивостью открывавших тайники своей души, заставило меня глубоко задуматься и обратиться к батюшке с просьбой: разъяснить мне, как принимать такое расположение: посылать сестер к нему или просто с любовью выслушивать.

Прихожу к батюшке на исповедь с записью грехов. Прочитав все и разорвав, батюшка велел бросить запись в печку, которая топилась в его же комнатке, спуская головку с постели и указывая пальчиком: "Манюшка, смотри, какое яркое пламя-то, как твои грехи-то горят".

Прошу что-то у батюшки и называю его "дорогой, миленький батюшка", а он наклоняется и таинственно и протяжно говорит: "Постыленький".

Стоим мы несколько человек у батюшки в столовой у стола. Тихонько подкрадывается ко мне батюшка сзади, быстро надевает на меня соломенную шляпу со словами: "Смотрите, какая схимница-то". С меня надевает на Наташу, и все мы вместе с батюшкой смеемся без конца.

На вопрос, как мне молиться, батюшка ответил: "Встань с птичками, уйди в лес, там помолись. Природа близко стоит к Богу. Каждый шорох листочка, колебание каждой травки – все славит Бога. Преподобный Серафим всегда находился среди природы, там и молился".

Последнее время батюшка почему-то особенно радовался за меня, благодарил и говорил, что он теперь спокойно умрет. Приду к нему в сокрушении о грехах своих, а батюшка замашет ручками: "Ну какие там грехи-то у тебя, мы с тобой совсем безгрешные". Слово "безгрешные" вызывало еще большее чувство покаяния. Накидывая на меня эпитрахиль, батюшка еще раз повторил: "Безгрешные".

Мы с мужем лишились всего нашего имущества, лишились единственного сына, замечательного мальчика, как все о нем отзывались; лишились бабушки, которая меня воспитывала и заменяла нам обоим мать. Внешние условия жизни были очень трудные, и я, придя в отчаянье, что все кругом рушится, стала искать такой жизни, которая дала бы нам покой, радость, и которую никто бы не мог у нас отнять.

Я слышала не раз от бабушки про какую-то духовную жизнь и про святых, но оставляла это все всегда без внимания, теперь же решила посмотреть, что эта жизнь из себя представляет, и начала с жадностью читать без всякой системы и как попало французские и русские духовные книги. Меня интересовало в них только одно: действительно ли эта жизнь дает радость и тишину, которых никто отнять не сможет. Каким путем это достигается, об этом я тогда не думала. Духовный отец у меня уже был. Он спас меня от физической и нравственной смерти после смерти сына. Постепенно он приучил меня исповедоваться и причащаться чаще, чем я это делала раньше.

И вот раз, прочитав беседу преп. Серафима с Мотовиловым и потеряв от восторга голову, я бросилась к духовному отцу моему, прося «дать» мне то, о чем говорил преподобный Серафим.

Тут уж начались мои искания христианской жизни. Муж мой не отрицал Бога, какого-то, но и только.

Думалось - сама найду и ему дам эту новую жизнь. Уверена была, что можно своими силами дойти до этого самой. Не было проповеди, которой бы я не слыхала; не было такого торжественного богослужения, которого бы я не посещала. Муж сердился, так как я стала уже пренебрегать своими домашними обязанностями. Отец духовный уговаривал меня терпеть, жить тихонько, как все, и что Господь Сам подаст все нужное в свое время. Но я ему тогда не верила. Да и кому я поверила бы тогда?!

Мне было мало книг когда-то, кем-то написанных, мне мало было очень красивых, но подчас непонятных богослужений, - мне нужно было видеть живого святого, чтобы самой убедиться, что то, о чем говорили древние Отцы Церкви, действительно может быть.

О современных старцах я имела мало представления. По монастырям мы никогда не ездили. Знала, что где-то, в какой-то Оптиной пустыни существует отец Анатолий, к которому очень страшно ездить, так как он человеку говорит все его грехи. К прозорливым священникам относилась с предубеждением. Я хотела жизни первохристианских веков; я хотела жизни, описанной в древних Патериках, жизни, которую только и признавала за настоящую.

Раз приходит ко мне родственница и говорит:

Вот ты «интересуешься» духовной жизнью, пошла бы посмотреть на этого священника, о котором я тебе уже говорила. Тетя (бабушка моя) очень хотела всегда, чтобы ты к нему сходила, но тогда ты была вся в хозяйстве и этим не интересовалась. Он замечательный священник и прозорливый даже. (Я поморщилась). Он мне в жизни много помог. Зовут его отцом Алексеем и церковь его в начале Маросейки, налево: маленькая, розовая, с чугунной дверью.

Прошло довольно времени. Я подумала, почему бы и не пойти посмотреть на этого священника. Прихожу к вечеру, лестница полна народу. Это мне очень понравилось, так как я жила с народом, жила его верой и все дорогое ему было и мне дорого. Разговоры очень хорошие слышу: того батюшка утешил, того на путь истинный направил, тому совет хороший дал. Рассказывали случаи вроде чудес даже.

Я видела, что попасть вне очереди невозможно, и пошла в церковь. Народу там было много. Вместо певчих какие-то монашки.

Протискалась вперед, меня вскоре оттеснили за арку. Все мне в церкви не особенно понравилось. Не то монастырь, не то приход. Вдруг во время «Хвалите» народ заволновался, пронесся шепот: «Отец Алексей идет».

Я внимательно посмотрела на проходящего священника: небольшого роста, лицо доброе, но в общем ничего особенного. Народ, как архиерею, давал ему дорогу. Я стала следить за всеми его движениями, прислушиваться ко всякому его возгласу.

Вынесли Евангелие, отец Алексей стал благословлять. Он смотрел вдаль уставшими глазами и, казалось, не замечал народа, подходившего к нему.

Ну, подумала я, ты тоже не святой, раз устал от наших немощей. Святой не должен и не может уставать. Вот если ты сейчас мне скажешь так, что я увижу, что ты знаешь о моем желании попасть к тебе, тогда я в тебя поверю. Я подошла одна из последних; он просто благословил меня. Я ушла из церкви, так как не служба была мне нужна; но все же решила опять придти сюда; мне хотелось узнать, в чем здесь дело.

На святости отца Алексея я поставила крест. Не раз еще приходила и всякий раз народ стоял на лестнице и даже во дворе. «Монашки» в церкви были неприветливые и я от них толку никак не могла добиться. Меня начало задевать за живое: ты мне не даешься, ну погоди же, все равно дойду до тебя и узнаю, в чем дело.

И вот я попросила родственницу мою дать мне рекомендательную записку, так как заметила, что с запиской пропускают без очереди. Мне этого очень не хотелось делать, но решилась, видя, что иначе проникнуть нельзя. Ждать очереди я не имела возможности, я нужна была постоянно дома. В записке было: «Пожалуйста, дорогой батюшка, помогите моей двоюродной сестре, очень одинокой». Долго лежала записка у меня. Наконец мне стало совестно. Нехотя пошла, решившись добиться чего-нибудь во что бы то ни стало. Прихожу, народ пропускает, стучусь и подаю записку.

Я здесь подожду ответа, но ответ мне непременно нужен, - сказала я.

Долго стояла и просила святого Николая, чтобы дело вышло. Это был единственный святой, которого я тогда признавала и которому молилась. После долгого ожидания дверь отворилась и меня ввели в так называемый «Батюшкин кабинет».

Подождите здесь, батюшка болен, он у нас лежит.

Постепенно такой страх напал на меня, что я хотела бежать, но остановилась: подумают, что я что-нибудь украла; ну да и раз пришла, нужно доводить до конца. Стала просить святого Николая, чтобы он надоумил меня, что нужно спросить у этого человека. Нельзя же сказать, что пришла смотреть на него. Решила спросить о посте и молитве. Это меня интересовало в то время и, по-моему, было самое подходящее для разговора с такого рода людьми. Кто-то входил, предлагал мне сесть, но я продолжала молиться святому Николаю, трясясь, как в лихорадке. А Святитель был чудный, в белой рамке, какого я еще никогда не видела. Наконец меня повели к батюшке. Я отворила дверь и со страхом и трепетом переступила порог комнаты священника Маросейской церкви - отца Алексея Мечева.

Батюшка лежал, облокотясь на локоть, весь в белом, и в упор смотрел на меня. Казалось, что он все время смотрел на меня, пока я шла к нему из той комнаты. Лицо его было как солнце, и весь он был в сиянии. Передо мной лежал святой с иконы и какая-то невидимая сила заставила меня пасть ниц к его ногам.

Первый раз в жизни я поклонилась так духовному отцу моему, прося дать мне благодать Святого Духа, а второй раз этому совершенно чужому для меня священнику.

Встаньте и садитесь.

Я встала и с ужасом посмотрела на него, но передо мной был снова очень добрый, но самый обыкновенный священник.

Батюшка прочитал записку и сделал ударение на слове одинокая. Оправившись, я сразу выпалила:

Я теперь вовсе не одинокая, отец Алексей, у меня много друзей.

Мне казалось, что чувствовать себя одинокой стыдно и я боялась, как бы батюшка не вздумал мне помогать.

Кто же ваши друзья?

Духовный отец, его жена и еще одна соседка.

Кто же ваш духовный отец?

Отец Константин.

При этом имени батюшка весь как-то вздрогнул, лицо его сделалось радостным таким, и он с необычайной живостью начал говорить.

Очень, очень рад, я знаю его, это замечательный священник. Мы с ним в одной гимназии преподавали.

И он стал расспрашивать все подробности жизни отца Константина и его семьи:

Очень кланяйтесь ему и скажите, чтобы непременно пришел. Что это он никогда не приходит? Совсем забыл меня. Я очень, очень рад за вас, что вы к нему попали.

Выходило точно, что кто-то по счастливой случайности меня как бы вручал отцу Константину, а я считала, что я сама пришла и вовсе не обязана ему ничем и что мы познакомились к обоюдному удовольствию.

Батюшка опять посмотрел на записку и спросил, какое у меня было горе.

Я потеряла единственного сына, отец Алексей, это была часть моей души. Но потом отняли у нас все, но это не важно.

Батюшка начал меня утешать обычными доводами. Я подумала: «Ты говоришь обычные вещи, которые и все говорят. Не то мне от тебя нужно».

Батюшка очень остро посмотрел мне в глаза.

В будущую жизнь веришь?

Тебе кто-нибудь велел верить, или сама?

Я вспыхнула от внутренней гордости: кто мне мог велеть верить?

Сама. Кто же еще? Я такие сны видела, но их не стоит рассказывать.

Как кто еще? Отец твой духовный.

Это было совсем дико. Не было ведь человека на земле, кто мог бы мне велеть что-нибудь сделать. Я уже была взрослая. С недоумением посмотрела я на батюшку, он же просто смотрел на меня. Казалось, он о чем-то думал и к чему-то прислушивался.

Ваш сын был замечательный ребенок и горе ваше большое. Но поймите, что на то была воля Божия. Он не должен был жить. Вам было бы трудно с ним. Кругом него много народа разного было. Сложные отношения между вами всеми были. Вы не могли бы его хорошо воспитать.

И батюшка в ярких красках описал всю нашу внутреннюю семейную жизнь. Он говорил то, чего не знали даже близкие.

А теперь ему хорошо, - он ангел у Господа. Ведь вы знаете: дети - ангелы у Господа.

И батюшка начал рисовать в таких чудных и светлых красках райское состояние детских душ. Он говорил о свете, о мире, о вечной радости, которая царит окрест Господа. Голос его был какой-то бархатный, мягкий, точно он молитву читал и весь как бы тянулся к этому небу, которое он так хорошо знал. Батюшкины глаза из светло-голубых сделались совсем темным, глубокими; казалось он насквозь видит тебя.

Вспомните, какая вы были тогда: что вы чувствовали и думали.

И он начал мне говорить все, что я чувствовала, мыслила, переживала в последние дни жизни сына и при его кончине. Он говорил мне то, что знали только я и Бог. Я не сводила глаз с батюшки и каждое его слово молотом ударяло мне в душу. Я чувствовала, что кресло и пол уходят из-под меня, я не смела дышать.

Не скорбеть, а молиться надо за упокой его души, а он за вас там молится, - закончил батюшка свои слова.

Вид его стал обыкновенным и я опять пришла в себя.

Зачем я вам нужен? - спросил он, помолчав немного, деловым тоном.

Я мигом сообразила и сказала:

Расскажите, отец Алексей, о посте и молитве. У меня ничего не выходит.

В тоне была просьба, я начинала чувствовать силу отца Алексея.

Вот с чем пришла сюда, - удивленно проговорил он. - Ваш муж?

Чем занимаетесь?

Так, кое-что дома делаю, еще прислуга есть.

Живете одни?

Да, еще только одна старушка, старинный друг мужа. Муж хочет, чтобы я дома сидела, а дома делать нечего (с жалобой).

Где живете?

При церкви... значит, - поправил меня батюшка. - Там был очень хороший священник, я его знал.

Да? Отец Алексей, он мне отцом был, вместе с бабушкой меня воспитывали. Я его очень люблю.

Батюшка начал приводить мне примеры из своей практики, когда люди, желая жить духовной жизнью, стремились уйти из той обстановки, в которой Господь поставил их. Дело не во внешней жизни, а в душевном устроении человека, который должен ставить на первом месте любовь к ближнему. Во имя этой любви он должен перестраивать свое внутреннее «я», дабы во всем облегчить жизнь этому самому ближнему. А ближними являются, во-первых, семейные, а потом вообще все те, с которыми приходится совместно жить.

Вот что помню из этих примеров. Приходит раз к батюшке одна особа в слезах и говорит:

Отец всю жизнь был нашим горем. Мы никогда от него поддержки никакой не видали. Мать все вынесла на своих плечах. Наконец он куда-то исчезает. Без него стало гораздо покойнее и лучше жить. Мать часто ходила в церковь, ездила за советами к отцу Алексею-затворнику. И вот, недавно, только она вернулась от него, как является отец и просит ее со слезами простить ему все и принять его. Мама в раздражении высказывает все, что она перетерпела от него, и прогоняет его вон. Мы просили маму принять отца, но она остается при своем. Тогда в отчаяньи я решилась сейчас же ехать к вам, просить вас повлиять на нее. Батюшка велел придти матери. Та приходит и долго и упорно объясняет причину, почему она не может ни под каким видом принять мужа. Он ведь еще ее с маленькими детьми бросил без средств, она их вырастила; он имел на них дурное влияние, он тащил все, что только мог, из дому и теперь его раскаянье не искреннее, пришел, так как ему негде жить, а если его принять, то жизнь снова будет невыносимой.

И не хотела она меня слушать, - продолжал батюшка, - и все говорила, говорила свое. А ведь хорошая, в церковь ходит, бедным помогает, к отцу Алексею ездила.

Батюшку особенно поразило то, что она могла прогнать мужа, только что приехавши от отца Алексея: «Вот входит в переднюю, уютно в доме: стол накрыт, самовар на столе. Дети встречают радостно. Тепло, светло. Не успела раздеться - звонок. Отворяет дверь - муж. Тихо, покорно просит, умоляет - ничто ее не трогает. И это приехавши от отца Алексея. Я начал ей описывать внутреннее состояние измученной души ее мужа. Как он вдали, в голоде и нищете вспомнил жену, семью, уют дома и решил пойти просить, чтобы его приняли не*как отца-мужа, а как последнего нищего. Я говорил ей, что ее жизнь хорошая, что заботы о детях и о душе хороши, но что дом ее будет не покрыт, если она не примет мужа и не простит ему всего».

И дети ваши порадуются на вас и будут вас больше любить и уважать. И какой хорошей жизнью вы тогда заживете. Дом ваш будет покрыт и совесть ваша спокойна. Ушла от меня вся в слезах. Простила его, приняла и живут они теперь хорошо. Приходила благодарить меня.

Это к вам не относится.

И так он мне говорил после каждого примера. А я думала: «Ну да, конечно, не ко мне. Но тогда для чего он это говорит мне?».

Еще одна приходит ко мне, - продолжал батюшка, - и плачет, что ей хочется молиться, а муж не дает, сердится. Говорит, что отец духовный ее дал ей очень большое правило. Это значит, что ей нужно было много-много молиться и вообще всего прочесть за день, ну, знаете, какая теперь жизнь. Готовить нужно, продукты доставать (вам не приходится этого делать), да еще чужие рядом живут (а вы одни в квартире) и комнаты отдельной нет (а у вас она есть), не то, что комнаты, - угла нет. За день устанет очень и вот вечером, когда муж заснет, зажжет свечку и начинает справлять свое правило. Над книгой заснет, свечка догорает. Муж просыпается, сердится. А раз чуть было пожара не устроила. Я ей объяснил, что при таких обстоятельствах нельзя справлять такое правило, что для души нет в этом пользы, так как она сама засыпает и от усталости не понимает, что читает; мужу мешает спать и расстраивает его. Он служит, работает, уставши за день, ему хоть ночью нужен покой. Послушалась, стала молиться, как я ей велел, и водворился у них мир.

Когда батюшка в этом примере сравнивал условия моей жизни с жизнью этой особы, голос его снова звучал резко, как будто я в чем-то была виновата и ему во мне что-то очень не нравилось. Потом я поняла, что он осуждал недовольство нашей жизнью, которая все же была по сравнению с другими много лучше.

Приходит ко мне раз очень богатый и важный господин, - продолжал батюшка, - и жалуется на свою жену. Жили они дружно, хорошо, и вдруг она перестала детьми заниматься, гостей не хочет принимать, своими обязанностями хозяйки дома пренебрегает. Все запущено, повсюду беспорядок. Все на нее удивляются. Сидит у себя в комнате, все что-то читает. Молится, в церковь ходит все. Из-за этого у них часто возникали споры, отношения испортились. Муж ее очень любил и жалел, что теряет ее. Пришел просить у меня помощи. «Пришлите ее ко мне», - говорю я ему. - «Она не поедет». - «А все-таки попробуйте, уговорите». Приезжает. Барыня. Начинаем говорить с ней о ее семейной жизни, о муже. А она мне: «Это меня не интересует больше, я очень увлекаюсь духовной жизнью». И начала рассказывать, что читает, как молится; что самое ее большое желание поступить в монастырь. Я начал ей говорить, что Богу можно служить и не только в монастыре. Стал ей рассказывать, какой у нее хороший муж, дети, как все ее любят. Как муж тоскует, что она и его, и детей забросила. Что можно соединить и то и другое. Она растрогалась и просила научить ее, что делать.

- «Дайте мне слово здесь, на месте, что исполните все, что я вам скажу, и сейчас же по приезде домой будете исполнять это ежедневно». - «Обещаюсь, батюшка». - «Вы работаете дома?» - «Нет. Приходится только присматривать за прислугой. Да теперь без меня все делается, я все забросила». - «Бываете у детей, когда они встают и ложатся и вообще в их жизнь входите?» - «Нет, на это у них учителя и гувернантки». - «Так вот, когда вы вернетесь домой, взойдите в свою комнату и вы увидите в ней большой беспорядок. Приберите все, возьмите щетку и выметите ее сами и это делайте каждый день. Утром пойдите в детскую и посмотрите, как дети встают, все ли у них в порядке. Вы увидите, что и здесь беспорядок. Также вечером укладывайте их спать и так делайте каждый день и постепенно войдете в круг ваших детей. Молиться, читать, ходить в церковь у вас остается достаточно времени». - Батюшка бросил на меня быстрый взгляд и опять сурово проговорил: «Все это к вам не относится».

Потом она приезжала благодарить меня, - продолжал батюшка, - и рассказывала, что когда ехала от меня, думала: ну и глупый же этот священник отец Алексей. (- Так и сказала мне, - с улыбкой проговорил батюшка.) Какой совет дал. Как же я буду исполнять его. Да я и не подумаю этого сделать. А приехавши, вдруг вспомнила слово, данное мне, и все исполнила. И действительно нашла пыль и грязь: у детей белье оборванное, все запущено. И стала она входить во все опять и с мужем больше не ссорилась. - И какие они у меня все хорошие. Как это я раньше этого не замечала, - закончила она. И он тоже приезжал благодарить меня. А он был важный, богатый, - Совсем другая жена стала у меня. Лучше даже чем была, - говорил он.

Да, - задумчиво проговорил батюшка, - много ходит ко мне людей образованных: коммунисты ходят, архиереи исповедоваться приходят.

Батюшка внимательно посмотрел на меня. Это был ответ на мои мысли: разве пойти посмотреть, что представляет из себя этот священник.

Батюшка стал говорить о моей жизни, как будто давно знал нас. Говорил с ласкою, как бы утешая меня. Мне живется лучше многих других: комната есть, куда можно пойти почитать, отдохнуть и работать тяжело не приходится, и уютно-то у нас, и тепло, и хорошо.

А муж-то ваш какой хороший человек. - И батюшка начал говорить мне про характер мужа и его душевные качества так, как будто он его давно знал хорошо и любил. Он говорил вещи, которые я одна замечала в муже. Говорил, как я должна любить и жалеть его. - Уставший, он приходит домой и хочется ему, чтобы вы были с ним. Он ведь вас так любит! - Батюшка говорил так ласково, так убедительно, так живо нарисовал мне картину нашей жизни, что мне стало стыдно, что я мало дома сижу и забросила мужа, которого я горячо любила. Я почувствовала себя «нехорошей».

Батюшка с живостью посмотрел на меня, сел на кровати, спиной к стене, спросил:

Как имя ему?

Иоанн имя ему, - горячо ответила я. И вдруг лицо батюшки преобразилось, из глаз посыпались молнии и лучи света, казалось, доходили до меня. Он был весь огонь и свет.

И поведет (батюшка сложил руку одна на другую) Александра Иоанна туда, куда хочет того Александра. - Отец Алексей посмотрел на небо, потом прямо мне в глаза. Мне было больно смотреть на него, но я не сводила с него глаз. Дыхание у меня остановилось, чувствовала, как пол уходит у меня из-под ног. Передо мной был снова святой, во всем своем блеске. Это длилось несколько минут, потом все потухло так же мгновенно, как и загорелось. В кровати сидел уставший, больной священник с таким добрым хорошим лицом. - Идите, я вам больше не нужен, - сказал он тихо. Я встала и не смея просить благословения, ни прикоснуться к нему, полная ужаса и восторга, не сводя с него глаз, стала отходить к двери. У порога положила земной поклон. То кланялась я великому старцу отцу Алексею.

В душе мгновенно появилась скорбь, что я более его не увижу.

Вы очень нервная, я это заметил, как только вы вошли ко мне. - И помолчав, властным громким голосом сказал: - Всякий раз, когда я буду тебе зачем бы то ни было нужен, знай, что я тебя приму во всякое время дня и ночи.

Всякий раз, как батюшка не хотел принимать почета, будь то в церкви или дома, он неизменно говорил:

Вы очень нервная.

Он хотел этим показать, что в нем особенного ничего нет, а все это проявление нервности со стороны человека.

Не помня себя от радости, бросилась я в ноги батюшке.

Ужас как благодарю вас, отец Алексей.

Ну, идите, идите, - выпроводил он меня.

Замечательно, что при первой этой беседе батюшка не благословил меня и ни слова не сказал о посте и молитве, а сказал мне то, что составляло тайну души моей и цель моей жизни, что знал только Бог, Которому ежедневно я молилась так, как это сказал отец Алексей: «Господи, сделай так, чтобы мы с Ваней рука в руку шли бы в Царство Небесное».

Стремглав летела я по лестнице. Народ расспрашивал меня, я же только отвечала:

Какой он у вас хороший. Он у вас святой.

Решила, что на трамвае ехать дольше и понеслась рысью домой. Я под собой земли не чувствовала. Вокруг себя я никого и ничего не видела. Душа моя полна была радости, что я видела «живого» святого. Видела благодать Святого Духа, явно действующую в нем. Видела то, что было у первых христиан. Видела то, о чем писал преп. Серафим. Значит это не ложь, значит это правда. Человек может достигнуть этого на земле.

Радость моя усиливалась от того, что батюшка так хорошо мне сказал про моего Ваню, что он так любит его и моего духовного отца.

Я влетела к отцу моему духовному и, не здороваясь, проговорила:

Я видела его, и он мне ужас что сказал.

Отец Константин засмеялся и спросил:

Кого его?

Я все подробно рассказала. Он батюшку с этой стороны еще не знал. Выслушав все внимательно, он просил ему кланяться и сказать, что непременно у него побывает.

Я несколько дней была как в чаду. Рассказала еще кое-кому, кто мог меня понять, но и то не все. У меня загорелось желание как можно больше людей водить к отцу Алексею. Он может все сделать, всем и во всем помочь.

В его церковь, на его службы я и не думала идти, так как боялась его. Он все знает, что творится в душе человека.

Прошло довольно времени. Я все искала случая пойти к батюшке снова. Неожиданно муж заболевает грыжей и решается делать себе операцию. Я очень этого испугалась. Мне казалось, что муж умрет, а как же можно ему умереть, когда мы с ним должны жить христианской жизнью. В моей душе поднялась страшная буря. Я укоряла Бога и святого Николая, зачем они допустили это. И что это за проклятая духовная жизнь, думала я, когда и в ней скорбь, и Бог не слушает тебя. Так думала я, стоя на всенощной у отца Константина, и горько плакала. Но так как я чувствовала все же, что это не совсем хорошо, что делается в душе моей, то я старалась скрыть все от отца Константина, насколько это было возможно. После службы я подошла к нему и сравнительно спокойно объяснила в чем дело. Через день получаю от него письмо, в котором он предлагает мне непременно поговеть где-либо поблизости и тем очистить свою душу. Я полетела к нему просить прощения. У него же и говела, но греха своего ясно не осознала, а просто подчинилась ему, так как в голове у меня все время сидело, что он может дать мне благодать Святого Духа.

Отец Константин велел идти к батюшке спросить его об операции и еще просить его принять одну страждущую душу. Я написала письмо в самых почтительных и изысканных выражениях, как бы какому-нибудь высокопоставленному лицу, прося извинить за беспокойство и принять душу, и дать ответ насчет мужа. Об операции ни слова не писала, думая, что так батюшка примет сам, а если будет знать, в чем дело, то может через кого-нибудь ответ передать. Шла я и молилась святому Николаю, чтобы он меня очистил, дабы в наилучшем виде предстать перед батюшкой. Вдруг чувствую, что я не одна. Оборачиваюсь и вижу - стоит батюшка и смотрит с любовью и как бы с насмешкой на меня. Я бух в ноги. Молчание. Я встала и потупилась. Батюшка нагнулся и стал засматривать мне в глаза. Мне становилось страшно, чувствовала я, что батюшка был недоволен мною. Он так посмотрел минут пять, потом как-то чудно засмеялся, точно сдерживаясь, и ушел. Я горячо стала молиться святому Николаю, чтобы он меня спас от батюшки, Отец Алексей недоволен и может, если захочет, провалить человека в бездну. Долго так молилась. Вдруг слышу шаги батюшкины. Меня начало трясти. Входит он, и как будто только что увидел меня, покойно говорит:

Что же вы не сядете?

Как же, отец Алексей, могу я сесть без вашего приглашения? - пробормотала я.

Батюшка ласково и участливо проговорил:

Садитесь.

Сам сел против меня близко-близко. Пристально посмотрел мне в глаза с насмешкой и сердито сказал:

Ну и... прихожанка. Вы живете при церкви Св...

Я мотнула головой.

И много вас там таких?

Я одна там такая, - тихо ответила я.

А еще кто-нибудь там у вас умеет такие письма писать?

Нет, отец Алексей, - еще тише ответила я.

Кто вас учил так писать?

Никто, я сама... Простите, отец Алексей (с мольбой), я больше никогда не буду.

Хотелось пасть ему в ноги, но не смела двинуться. Он меня держал, точно в тисках.

Батюшка вдруг с живостью начал говорить:

Да разве можно такие письма писать? Разве можно так обращаться ко мне? Чего только там не написано: да если можно... да пожалуйста, извините за беспокойство. - И батюшка в очень смешном виде начал передавать мне все мои выражения. - В этом письме и понять-то нельзя, в чем дело. Чего вы от меня хотите?

Батюшка вскочил и начал ходить по комнате, я встала тоже.

Это все ваша интеллигентская привычка ничего просто и прямо не делать. Все ходите вокруг да около. Ищут сами, чего не знают, спорят, о чем сами ничего не понимают.

Причесть меня к интеллигенции, которую я в это время глубоко презирала, признавая только крестьян, для меня было очень обидно. Батюшка точно бичом хлестнул меня. Я вспыхнула, но промолчала.

Все вы там такие, - с презрением бросил он. - Несчастный приход, бедный священник, который имеет дело с такими. Отцу Алексею таких писем писать нельзя. Ему нужно писать все просто. Прямо говорить, что нужно. «Дорогой батюшка, мне то и то нужно от вас получить», - и подпись. И больше ничего. А всех этих: уважаемый, почитаемый... не смею просить... Этого вовсе не нужно. Поняла? Я для того здесь, чтобы каждый мог приходить ко мне и говорить мне все то, что ему нужно, и по мере сил, с Божьей помощью, я должен ему помочь, - это мое дело.

Отец Алексей, да я же вам чужая. Мое личное дело не важно, там (на лестнице) у многих дела поважнее моего, как могу я вас затруднять еще?

Для каждого, приходящего ко мне, его дело самое важное. Об этом не нужно думать, затрудняет ли оно меня или нет. Да никто об этом и не думает. (Выходило, что я одна такая глупая, что думаю это.) И вы должны всегда думать, что ваше личное дело самое важное, - ласково сказал батюшка. Он сел, села и я.

Батюшка говорил так, видя, что в душе моей было действительно глубокое чувство, что я самая последняя из всех приходящих сюда, и мое дело самое маловажное.

Простите, отец Алексей, я никогда, никогда больше не буду. - А сама подумала: как же я ему когда-либо осмелюсь писать так?

Ну, а отцу Константину также доставалось от вас, когда он был у вас священником?

Не знаю, отец Алексей, отец Константин очень любит интеллигенцию и умеет с ней возиться, - ответила я весело, довольная, что батюшкина гроза прошла.

Батюшка как-то недоверчиво посмотрел на меня.

А ему там хорошо? (в новом приходе).

Да, о, Алексей, ему гораздо лучше там, доходов больше, а здесь они умирали с голоду (лицо батюшкино выразило сильное страдание), а мы не сумели им ничем помочь, ужас просто. Теперь как-нибудь и дети выберутся на дорогу. Уж очень хорошие они все у него. И А. П. (жена его) такая хорошая.

Как же, С. была моей ученицей (дочка), - ласково, ласково проговорил батюшка. - Хорошая она такая, очень хорошая. А. П. вы любите?

Смотрите, любите и уважайте ее.

Я мотнула головой в знак совершенного моего согласия. Батюшка посмотрел на меня, на глазах его показались слезы, голос дрожал.

Бедный отец Константин, какой он добрый, какая у него душа хорошая, как он вас жалеет (вас, не стоящую жалости), а Ярмолович обижает его, очень обижает. Она очень больно сделала его душе.

(Мне хотелось плакать: когда и чем я обидела отца Константина?) Я, нехорошая, недобрая. Такого духовного отца обидеть!

Да где она еще такого найдет? А он ничего ей не сказал. А как он за нее-то страдал!

Я сидела в ужасе и ничего не понимала.

Право же я ничего такого не делала, отец Алексей! Чем же я его обидела? - в отчаянии проговорила я.

Как, чем обидела? - вспыхнул батюшка. - Разве мало того, что вы наделали за его всенощной? - И он начал мне объяснять состояние моей души точно, как все было тогда. - Разве можно приходить в такое отчаяние? Разве можно сердиться на Бога? Что такое случилось? Да ровно ничего. А вы впали в такое отчаяние, роптали на Бога, вместо того, чтоб просить Его помочь вам, вместо того, чтобы молиться о здоровье Вани. Вы все забыли, забыли себя, забыли все, чему учил вас отец Константин. Он уже видел ваше состояние и как потом-то страдал за вас.

И батюшка описал мне состояние души отца Константина, его страдания в эти два дня. Страдания духовного отца за душу своего чада, впадшую в сильное искушение. Батюшка с ужасом говорил о том, что такой священник, такой духовный отец и страдал из-за меня, такого гадкого и ничтожного существа. Я не помню батюшкиных выражений, но мне было ясно одно: что отец Константин был удивительно высокой души духовный отец, а я - ничтожное, грязное, никуда не годное существо.

И такого человека, такого духовного отца эта заставляет страдать! - закончил он.

Мне было совершенно ясно, что я совершила два ужасных поступка: 1) заставила страдать духовного отца, да еще такого; 2) роптала на Бога и предалась отчаянию. Первое, по словам батюшки, выходило важнее. Я была в ужасе, что отец Алексей все знал, как будто был в церкви с отцом Константином. Я знала очень хорошо, что они за это время не виделись.

Отец Алексей сровнял меня с землей, уничтожил совершенно. Я не знала, что мне делать. Батюшка смотрел на меня сбоку, как бы наблюдая за мной.

За все время этой беседы я старалась снова увидеть тот свет, в его глазах, но всячески он скрывал его от меня. Так и впоследствии он часто делал.

Батюшка резко отодвинулся от стола, потупился и, как бы стесняясь чего-то, сказал:

Вы спрашиваете в письме, нужно ли делать операцию вашему мужу?

Я обомлела: в письме я об этом не писала. Батюшка еще ниже опустил голову и, помолчав, сказал, не поднимая глаз:

Операцию можно делать и не делать; это не важно, для него. Если хочет - пусть делает. Не мешайте ему, как хочет. Обойдется благополучно. Иоанн... - Батюшка ласково улыбнулся. - Как же вы считаете это маловажным для вас делом. Оно гораздо важнее и действительно важнее многого, чего они мне скажут (и батюшка показал в сторону лестницы). - Будь покойна, - отечески проговорил он, - все обойдется благополучно.

По своему смирению батюшка стеснялся выказывать свою прозорливость. Он только в исключительных случаях позволял себе проявлять её.

А вы за ним ухаживайте, успокаивайте его. Что в вас есть? - Батюшка пристально посмотрел на меня. - Кротость?.. Да, есть, по лицу видно. (Ну, нет, думаю, ошибся ты.) А еще нужно смирение, молитва. Без смирения ничего достигнуть нельзя. Ну, да вот еще любовь нужно прибавить. Над всем этим надо стараться, чтобы приобрести.

В душе у меня была радость и глубокая благодарность батюшке за моего Ваню. Вели он мне в огонь броситься, я бы тотчас исполнила это, не задумываясь. Я почувствовала к батюшке нежную любовь и глубокую благодарность. Отец Алексей стал для меня не только старцем, но и «батюшкой».

Ну кто же она такая? - помолчав, спросил он.

Я поняла, что дело идет о той душе, которая желала видеть батюшку, и стала о ней рассказывать.

Это была дама из аристократии. Муж ее был расстрелян. Она не могла утешиться и как-то ужасно тупо и упрямо смотрела на свое горе.

Муж ее был пустой малый и жили-то они не особенно счастливо. Я с неудовольствием передала батюшке то время, когда она просила принять ее (она назначала время). Батюшка, видимо, имел понятие о ней, считал ее «барыней». Выслушав все, он назначил время, когда ей придти исповедываться в церковь. Она была, осталась очень довольна, хотя не получила от батюшки того, что думала. Ей хотелось, чтобы он снял с нее горе, дал бы ей радость, покой душевный, веру в будущую жизнь без участия ее воли. Батюшка же этого сделать не мог, так как нужно всегда, чтобы человек сам захотел обновиться и сам старался бы об этом. Но все же молитвы батюшки помогли ей. Теперь она стала спокойнее и с горем своим примирилась.

Батюшка встал, чтобы отпустить меня.

Простите, батюшка, за все и, если можно, благословите.

Он большим крестом осенил меня, стоящую на коленях, и сказал медленно:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Это было мое первое благословение, полученное от него.

Всегда батюшка говорил эти слова особенно. Он чувствовал действительно Троицу, благодать Которой он призывал на стоящего перед ним человека.

Я ушла от батюшки с легким сердцем, как всегда все уходили от него. У него всегда все оставляли, все свои скорби, нужды и грехи. Он от нас брал все тяжелое, темное и давал нам взамен легкое, светлое, радостное. Он все наше сам передавал Богу; и еще здесь на земле, с дерзновением молился перед престолом своего алтаря своему Спасителю о всех тех, имена коих были как живые написаны в его сердце.

От батюшки сейчас же побежала к отцу Константину просить прощения. Он был очень поражен всем, что я ему рассказала, и сказал:

Бог простит. Да, нужно к нему ехать, - добавил он, помолчав.

Без батюшки я больше не могла жить. На дом к нему было очень трудно попасть, и нужно было ждать особенного случая для этого. И поэтому я решилась посмотреть, как с ним обстоит дело в церкви.

В церкви теперь мне все очень понравилось. Народу было всегда много и народ все такой серьезный, молящийся. И хорошо было видеть, как полуграмотные люди молились и как правильно понимали службу. Духовенства было всегда много, на батюшку посмотреть приходили. Служба была длинная, но не утомительная. Между духовенством выделялся один, особенно по своей горячности и необыкновенно серьезному отношению к службам - То был сын отца Алексея - отец Сергий. Когда я узнала, кто он, то стала к нему присматриваться издалека. Боялась я его ужасно.

В батюшкиной церкви можно было научиться понимать службу, здесь можно было научиться и молиться. Особенно хорошо читался канон. Пение и чтение было очень ясное, не то, что в других церквах.

В Маросейскую церковь ходить начала из-за батюшки, а постепенно сама служба начала меня привлекать. Я все слушала, все понимала, а что было мне непонятно, то спрашивала отца Константина своего. Во всем и во всех чувствовалась молитва; и все и всех покрывал своей благодатью отец Алексей.

Служил он просто. Я ожидала видеть что-нибудь особенное, или некоторое юродство, как это часто встречается у такого рода людей (ужасно этого не любила я), но здесь ничего такого не было. Не было ни малейшего юродства, ни желания скрыть свою праведность под какими-нибудь странными действиями.

Он был или батюшкой, или священником Алексеем Мечевым, или старцем Алексеем, смотря по обстоятельствам. Но во всех своих видах он был совершенно прост и правдив. Когда он хотел спрятать свою праведность, то он это делал так, что окружающие просто переставали замечать ее в нем.

Движения его были очень живые и быстрые. Молитвы читал подчас очень торопливо, но одно чувствовалось несомненно в нем, что он беседует с Богом для него живым, и что небо всегда отверсто ему. Несмотря на то, что он был весь в молитве, он всегда видел в церкви все и всех.

Чудно хорошо, бывало, звучит батюшкин голос; такой низкий-низкий, грудной, когда молитва особенно сильно творилась в нем. Бывало, на молебне круто повернется преподать благословение, и взгляд его темных глаз, горящих внутренним священным огнем, казалось, пронизывал насквозь толпу. И торжественно и свято звучал его «мир всем».

Как хорошо бывало за всенощной, когда батюшка в большие праздники благословлял нас иконой праздника. Бывало, остановится с нею в царских вратах, резко повернется к народу и большим благословением осенит ею народ. А сам в это время казался таким большим-большим.

И падал народ ниц перед благословением великого старца отца Алексея, служителя Божьего. И как чувствовалось это его благословение. И как дорого оно было нам…

 ( /var/www/perejit/data/www/сайт/cache/blocks/templates/block_value_4.php)

Регента кафедрального Чудовского хора.

Всю жизнь отец Алексий с благоговением вспоминал о самоотверженном поступке матери, которая взяла к себе свою сестру с тремя детьми после смерти ее мужа, несмотря на то, что и самим было тесно с тремя своими детьми - сыновьями Алексеем и Тихоном и дочерью Варварой. Для детей пришлось соорудить полати.

Среди родных и двоюродных братьев и сестер Леня, как звали Алексея в семье, выделялся мягкосердечием, тихим, миролюбивым характером. Он не любил ссор, хотел, чтобы всем было хорошо; любил развеселить, утешить, пошутить. Все это выходило у него благочестиво. В гостях, в разгар игр в детских комнатах, Леня вдруг становился серьезен, быстро удалялся и прятался, замыкаясь в себе от шумного веселья. Окружающие прозвали его за это «блаженный Алешенька».

В то время очень близкая отцу Алексию купеческая семья (Алексей и Клавдия Беловы) пригласила к себе домой приехавшего в Москву праведного отца Иоанна Кронштадтского , с которым находилась в контакте по делам благотворительности. Сделано же это было для встречи с ним отца Алексия.

«Вы пришли разделить со мной мое горе?», - спросил отец Алексий, когда вошел отец Иоанн. - «Не горе твое я пришел разделить, а радость, - ответил отец Иоанн. - Тебя посещает Господь. Оставь свою келью и выйди к людям; только отныне и начнешь ты жить. Ты радуешься на свои скорби и думаешь: нет на свете горя больше твоего... А ты будь с народом, войди в чужое горе, возьми его на себя, и тогда увидишь, что твое несчастье незначительно в сравнении с общим горем, и легче тебе станет» .

Отец Алексий получил известность как добрый батюшка, к которому следует обращаться в трудные для семьи моменты. Не в правилах его было читать наставления, обличать, разбирать чьи-нибудь дурные поступки. Он умел говорить не затрагивая болезненного самолюбия находившихся в конфликте сторон. И его приглашали в критические моменты. Он не порицал никого, не укорял, а старался, приводя яркие случаи ошибок и заблуждений, доводить слушающих до сознания своей вины, вызывать у них чувство раскаяния.

В нижнем жилом этаже храма батюшка открыл начальную церковно-приходскую школу, а также устроил приют для сирот и детей неимущих родителей. Дети осваивали там и полезные для них ремесла. В течение 13-ти лет отец Алексий преподавал детям Закон Божий в частной женской гимназии Е. В. Винклер.

Проповеди батюшки были просты, искренни, они не отличались красноречием. То, что он говорил, трогало сердце глубиной веры, правдивостью, пониманием жизни. Он не пользовался ораторскими приемами.

Число молящихся в храме все увеличивалось, особенно после 1917 года. После закрытия Кремля часть прихожан и певчих Чудова монастыря перешла по благословению владыки Арсения (Жадановского) в храм отца Алексия. Появилось немало молодежи, студентов.

В эти годы начали служить на Маросейке получившие образование ревностные молодые священники и диаконы, в их числе сын отца Алексия отец Сергий Мечёв , рукоположенный во иерея. Они помогали и в проведении лекций, бесед, в организации курсов по изучению богослужения. Но нагрузка на отца Алексия все возрастала. Слишком многие желали получить его благословение на какое-либо дело, выслушать его совет. Батюшке приходилось и раньше принимать часть приходящих в своей квартире в домике причта, построенном перед Первой мировой войной известным издателем И. Д. Сытиным. Теперь же можно было видеть нескончаемые очереди у дверей домика, летом приезжие оставались ночевать во дворе храма.

Велико было смирение отца Алексия. Никогда не обижался он ни на какие грубости по отношению к себе. «Я что?.. Я - убогий...» - говаривал он. Однажды, заставив духовную дочь вспомнить на исповеди, что она плохо говорила о своей родственнице и не придала этому значения, он сказал ей: «Помни, Лидия, что хуже нас с тобою во всем свете никого нет».

Сторонился батюшка проявлений по отношению к себе знаков почтения, уважения, избегал пышных служб, а если приходилось участвовать, то старался встать позади всех. Тяготился наградами, они обременяли его, вызывая у него глубокое, искреннее смущение.

В настоящее время мощи святого праведного Алексия Мечёва находятся в Московском храме святителя Николая в Кленниках .

Молитвословия

Па́стырю Христо́в, о́тче Алекси́е,/ по́двигом до́брым подвиза́вся,/ ве́ру Правосла́вную во мра́це беззако́ния испове́дал еси́/ и, я́ко уте́шитель и вра́ч духо́вный,/ все́х, притека́ющих к тебе́, врачева́л еси́./ Помози́ и на́м, ве́рою чту́щим тя́,// в любви́ к бли́жнему утверди́тися.

Ин тропарь, глас тот же

Помози́ в беда́х, уте́ши в ско́рбех,/ па́стырю до́брый, о́тче Алекси́е./ По́двигом бо ста́рчества ми́ру просия́вый,/ ве́ру и любо́вь Христо́ву во мра́це беззако́ния испове́дал еси́,/ боле́знуя се́рдцем о все́х притека́ющих к тебе́.// И ны́не за ны́ Бо́га моли́, любо́вию чту́щия тя.

Тропарь на перенесение мощей, глас 4

Наста́ де́нь но́ваго торжества́,/ гра́д Москва́ ра́дуется,/ и вся́ Росси́йская страна́ ликовству́ет/ но́выми пе́ньми духо́вными,/ дне́сь бо свяще́нное торжество́/ в пренесе́ние честны́х и многоцеле́бных моще́й/ пра́ведника и чудотво́рца Алекси́я,/ я́ко бо свети́ло пресве́тлое, возсия́ на́м благода́тными луча́ми,/ потребля́я тьму́ неду́г и страсте́й от пою́щих приле́жно,/ спаса́й на́с моли́твами твои́ми,// пра́ведне Алекси́е, о́тче на́ш.

Простото́ю ве́ры высоты́ смире́ния дости́гл еси́,/ в моли́тве же и доброде́лании подвиза́яся,/ дара́ми духо́вными обогати́лся еси́/ и све́том Христо́вым просвети́лся еси́,/ помо́щниче и уте́шителю о́тче Алекси́е./ Те́мже ве́ру на́шу укрепи́,/ любви́ ко Го́споду и бли́жним научи́// и ко спасе́нию приведи́ моли́твами твои́ми.

Ве́лии труды́ любве́ и милосе́рдия подъя́л еси́, / пра́ведный ста́рче Алекси́е, / от свята́го па́стыря Кроншта́дтскаго бла­гослове́ние на по́мощь стра́ждущим при­я́в, / бе́ды и ско́рби людски́я яко вери́ги на ра́мо свое́ возложи́. / Мы же ве́дуще тя моли́твенника дерзнове́нна ко Го́споду, со умиле́нием зове́м ти: // мо́ли Христа́ Бо́га спасти́ся душа́м на́шим.

Награды

• Крест с украшениями (1920)

Литература

• "Пастырь Добрый". Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечёва/ Составил Сергей Фомин на основе материалов из личного архива Елены Апушкиной. - М.: Паломник, 2007. 784 с. (Б-ка "Русское православие ХХ века").
• Жизнеописание московского старца отца Алексея Мечёва. Составила монахиня Иулиания (в миру Мария Николаевна Соколова). М.: Храм свт. Николая в Клённиках, 2005. - 271 с.
• Акафист святому праведному Алексию, пресвитеру Московскому. - М.: Русская история, 2003. - 32 с.
• Житие святаго праведнаго Алексия, старца Московского. Случаи прозорливости, прижизненные и посмертные чудеса, знамения, молитвенная помощь старца о Алексия Мечева. - М.: Русскiй Хронографъ, Храм свт. Николая в Клённиках, 2002. 79 с.
• Соль Земли. Составил Сергей Фомин на основе материалов из личного архива Елены Апушкиной. - М., 1998. - 335 с.
• Александр Добровольский. Рассказы о старце Алексее Мечёве, о чудесах, им совершенных, и о других чудесах. Александр Солодовников. Стихи. - М.: Мега-Сервис, 1995. - 95 с.
• Московский батюшка. Воспоминания об о.Алексее Мечёве. М: Свято-Данилов монастырь, 1994. - 112 с.
• Отец Алексей Мечёв. Воспоминания, проповеди, письма. Ред. Н. А. Струве. - Париж: ИМКА-Пресс, 1989. - 391 с.