"Поэма без героя" Ахматовой: анализ. "поэма без героя" анны ахматовой Анализ произведения - Анна Ахматова «Поэма без героя»
«Поэма без героя» Анна Ахматова
Часть I
Тринадцатый год
(1913)Di rider finirai
Pria dell’ aurora.
Don Giovanni(Смеяться перестанешь
Раньше, чем наступит заря.
Дон Жуан (ит.).)«Во мне еще как песня или горе
Последняя зима перед войной».
«Белая Стая»Вступление
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.Посвящение
А так как мне бумаги не хватило
Я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
И, как снежинка на моей руке,
Доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
Вдруг поднялись, и там - зеленый дым,
И ветерком повеяло родным…
Не море ли? - Нет, это только хвоя
Могильная и в накипаньи пен
Все ближе, ближе… «Marche funebre1…»«In my hot youth -
when George the Third was King…»
Byron.2Я зажгла заветные свечи
И вдвоем с ко мне не пришедшим
Сорок первый встречаю год,
Но Господняя сила с нами,
В хрустале утонуло пламя
И вино, как отрава жжет…
Это всплески жуткой беседы,
Когда все воскресают бреды,
А часы все еще не бьют…
Нету меры моей тревоги,
Я, как тень, стою на пороге
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный.
Холодею, стыну, горю
И, как будто припомнив что-то,
Обернувшись в пол оборота
Тихим голосом говорю:
Вы ошиблись: Венеция дожей
Это рядом. Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы.
Этот Фаустом, тот Дон Жуаном…
А какой-то еще с тимпаном
Козлоногую приволок.
И для них расступились стены,
Вдалеке завыли сирены
И, как купол, вспух потолок.
Ясно все: не ко мне, так к кому же?!
Не для них здесь готовился ужин
И не их собирались простить.
Хром последний, кашляет сухо.
Я надеюсь, нечистого духа
Вы не смели сюда ввести.
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки,
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет
Страшный праздник мертвой листвы.
Только… ряженых ведь я боялась.
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья
Затесалась. Откроем собранье
В новогодний торжественный день.
Ту полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану,
И других бы просила… Постой,
Ты как будто не значишься в списках,
В капуцинах, паяцах, лизисках -
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо -
Ты - ровесник Мамврийского дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны:
Ты железные пишешь законы, -
Хамураби, Ликурги, Солоны
У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава,
Он не ждет, чтоб подагра и слава
Впопыхах усадили его
В юбилейные пышные кресла,
А несет по цветущему вереску,
По пустыням свое торжество.
И ни в чем не повинен, - ни в этом,
Ни в другом, и ни в третьем. Поэтам
Вообще не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета,
Или сгинуть… да что там! про это
Лучше их рассказали стихи.Крик: «Героя на авансцену!»
Не волнуйтесь, дылде на смену
Непременно выйдет сейчас…
Чтож вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с этой рамой,
Из которой глядит тот самый
До сих пор не оплаканный час.
Это все наплывает не сразу.
Как одну музыкальную фразу,
Слышу несколько сбивчивых слов.
После… лестницы плоской ступени,
Вспышка газа и в отдаленьи
Ясный голос: «Я к смерти готов».Ты сладострастней, ты телесней
Живых, блистательная тень.
Евгений БаратынскийРаспахнулась атласная шубка…
Не сердись на меня, голубка,
Не тебя, а себя казню.
Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
Театральные арапчата
Затевают опять возню.
Как парадно звенят полозья
И волочится полость козья.
Мимо, тени! Он там один.
На стене его тонкий профиль -
Гавриил, или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Ты сбежала ко мне с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать -
Так пляши одна без партнера.
Я же роль античного хора
На себя согласна принять…Ты в Россию пришла ниоткуда,
О, мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко? -
Петербургская кукла, актерка,
Ты, один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О, подруга поэтов!
Я - наследница славы твоей.
Здесь под музыку дивного мэтра,
Ленинградского дикого ветра
Вижу танец придворных костей,Оплывают венчальные свечи,
Под фатой поцелуйные плечи,
Храм гремит: «Голубица, гряди!..»
Горы пармских фиалок в апреле
И свиданье в Мальтийской Капелле,
Как отрава в твоей груди.Дом пестрей комедьянтской фуры,
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Спальню ты убрала, как беседку.
Деревенскую девку-соседку -
Не узнает веселый скобарь.И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые -
Полукрадено это добро.
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели,
И томился дежурный Пьеро.Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа
Или бой крепостных часов.
Ты не бойся, дома не мечу,
Выходи ко мне смело навстречу, -
Гороскоп твой давно готов.«Падают брянские, растут у Манташева.
Нет уже юноши, нет уже нашего».
Велимир ХлебниковБыли святки кострами согреты.
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью
По Неве, иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.И всегда в тишине морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Потаенный носился гул.
Но тогда он был слышен глухо,
Он почти не касался слуха
И в сугробах Невских тонулКто за полночь под окнами бродит,
На кого беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь -
Тот и видел, как стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой не одна.
Уж на лестнице пахнет духами,
И гусарский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит,
Он тебе, он своей Травиате,
Поклониться пришел. Гляди.
Не в проклятых Мазурских болотах.
Не на синих Карпатских высотах…
Он на твой порог…
Поперек..,
Да простит тебе Бог!Это я - твоя старая совесть -
Разыскала сожженную повесть
И на край подоконника
В доме покойника
Положила и на цыпочках ушла.Послесловие
Все в порядке; лежит поэма
И, как свойственно ей, молчит.
Ну, а вдруг как вырвется тема,
Кулаком в окно застучит?
И на зов этот издалека
Вдруг откликнется страшный звук
Клокотание, стон и клекот…
И виденье скрещенных рук.Часть II-ая
Решка
(Intermezzo)В. Г. Гаршину
«Я воды Леты пью…
Мне доктором запрещена унылость»
Александр ПушкинМои редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон…
Как же можно! три темы сразу!
Прочитав последнюю фразу,
Не понять, кто в кого влюблен.Я сначала сдалась. Но снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел.
И над тем надбитым флаконом,
Языком прямым и зеленым,
Неизвестный мне яд горел.А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
А ведь сон - это тоже вещица!
«Soft embalmer»3, Синяя птица.
Эльсинорских террас парапет.И сама я была не рада,
Этой адской арлекинады,
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,
Сквозь таинственный сумрак хвой.Не отбиться от рухляди пестрой!
Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,
И бегут горбуны по крыше,
И цыганочка лижет кровь.Карнавальной полночью римской
И не пахнет, - напев Херувимской
За высоким окном дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.Но была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут.
Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут.Бес попутал в укладке рыться…
Ну, а все же может случиться,
Что во всем виновата я.
Я - тишайшая, я - простая,
— «Подорожник», » Белая Стая » -
Оправдаться? Но как, друзья!?Так и знай: обвинят в плагиате…
Разве я других виноватей?..
Правда, это в последний раз…
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу
Под укромный противогаз.Та столетняя чаровница
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-за строчек
И брюлловским манит плечом.Я пила ее в капле каждой
И, бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой.
Я грозила ей звездной палатой
И гнала на родной чердак,В темноту, под Манфредовы ели,
И на берег, где мертвый Шелли
Прямо в небо глядя, лежал,
И все жаворонки всего мира
Разрывали бездну эфира
И факел Георг держал,Но она твердила упрямо:
«Я не та английская дама
И совсем не Клара Газюль,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной.
И привел меня сам Июль».А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу;
Мы с тобой еще попируем
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу.1941. Январь.(3-5-ого днем)
Ленинград.
Фонтанный Дом.
Переписано в Ташкенте
19 янв 1942 (ночью во время
легкого землетрясения).Эпилог
Городу и ДругуТак под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом
Неуместным тревожа смехом
Непробудную сонь вещей, -Где свидетель всего на свете,
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью тянет он.
…………..
А земля под ногами горела
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука…
Это где-то там - у Тобрука,
Это где-то здесь - за углом.
Ты мой грозный и мой последний,
Светлый слушатель темных бредней:
Упованье, прощенье, честь.
Предо мной ты горишь, как пламя,
Надо мной ты стоишь, как знамя
И целуешь меня, как лесть.
Положи мне руку на темя.
Пусть теперь остановится время
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах.
А не ставший моей могилой
Ты гранитный
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо,
Я с тобою неразлучима
Тень моя на стенах твоих
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах
И на гулких дугах мостов,
И на старом Волковом Поле,
Где могу я плакать на воле
В чаще новых твоих крестов.
Мне казалось, за мной ты гнался
Ты, что там умирать остался
В блеске шпилей в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц,
Над тобой лишь твоих прелестниц
Белых ноченек хоровод.
А веселое слово - дома
Никому теперь незнакомо
Все в чужое глядят окно
Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
Все мы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась
И над Ладогой и над лесом,
Словно та одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась.
А за мной тайной сверкая
И назвавшая себя - Седьмая
На неслыханный мчалась пир
Притворившись нотной тетрадкой
Знаменитая Ленинградка
Возвращалась в родной эфир.
Анализ стихотворения Ахматовой «Поэма без героя»
Над итоговым произведением, заслужившим репутацию загадочного и мистического, поэтесса трудилась более двух десятков лет. В сложную и многогранную основную тему - судьбы соотечественников и жизнь страны в первой половине XX в. - включены все важнейшие направления ахматовского творчества. Камерные взаимоотношения влюбленных в ранней лирике, честная и бесстрашная гражданская поэзия позднего периода, петербургские мотивы - все это присутствует в тексте поэмы, все подлежит рефлексии и иногда приобретает новый смысл.
«Поэма без героя» полна ребусов, и первый из них кроется в названии. Кто же стал главным действующим лицом? Однозначного ответа нет. Среди разноголосого хора, обилия имен и зашифрованных безымянных образов выделяется голос лирической героини, которую иногда называют истинной «хозяйкой» поэмы. Этот голос часто напоминает отрывочную речь, переполненную эмоциями, поток сознания медиума, транслирующего воспоминания в процессе спиритического сеанса.
Более верным представляется мнение, которое выдвигает на роль героя образ Времени или Эпохи. Многослойное строение этого образа основано не на обычном поступательном движении, а на одновременном сосуществовании разных временных пластов. В настоящем вмещаются тени прошлого и проглядывает будущее, создавая основу для пророческих видений.
Финал произведения остается открытым. Портрет «Гостя из будущего», который не явился героине в новогоднюю ночь, окружен мрачным ореолом, но лишен определенности. Повествование заканчивается трагическим и страдальческим образом женщины-России, измученной страхом и ждущей возмездия.
Тема двойничества, актуальная для ахматовского творчества еще с первых сборников, здесь достигла апогея. В одной из ремарок автор заявляет о трех портретах-отражениях, но последующий текст умножает их количество. Кажется, что «зеркальное письмо» довело число отражений до бесконечности. Призраки из «адской арлекинады», навестившие героиню в праздничный вечер, тоже множатся в таинственном зазеркалье.
Необычна и форма поэмы: автор наделил ее элементами пьесы. Ремарки не только определяют место действия, но подробно описывают декорации к каждой части или главе. «Поэма без героя» с рождения «просилась» на сцену, но театральные постановки, созданные на основе произведения, появились лишь в начале XXI в.
Самое объемное произведение Ахматовой, прекрасная, но вместе с тем крайне трудная для понимания и сложная "Поэма без героя" создавалась более двадцати лет. Начала Ахматова писать ее в Ленинграде перед войной, потом во время войны продолжала работу над ней в Ташкенте, а затем заканчивала в Москве и Ленинграде, но еще до 1962 года не решалась считать ее завершенной. «Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом, - пишет о поэме Ахматова, - в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок.
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913 год») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) - «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Этой Поэме (Ахматова всегда писала это слово применительно к данному произведению только с большой буквы) [ 9, 17 ] она придавала принципиальное значение. По ее замыслу (а так и получилось) Поэма должна была стать синтезом важнейших для ее творчества тем, образов, мотивов и мелодий, то есть своего рода Итогом Жизни и Творчества. В ней нашли свое выражение некоторые новые художественные принципы, выработанные поэтессой главным образом в годы Великой Отечественной войны, и среди них главнейший - принцип неукоснительного историзма. Ведь Поэма в высшей степени обязана тому страданию и мужеству, что обрела Ахматова в 30-е годы, став свидетельницей и участницей народной трагедии. Безмолвный плач народа в тюремных очередях никогда не переставал звучать в ее душе и в ее слове. «Поэма без героя» восприняла и, как в мощном тигле, переплавила весь этот неимоверный и, казалось бы, неподъемный для поэта опыт» [ 9, 17 ].
В этом произведении существует столько уровней, и оно так изобилует прямыми и скрытыми цитатами и перекличками с жизнью самого автора и со всей европейской литературой, что понять его не просто, тем более что публиковалось оно разрозненными отрывками и многие его прочтения основывались на неверном или неполном тексте. Сама Ахматова категорически отказывалась объяснять Поэму, а, напротив, спрашивала мнения о ней других людей, тщательно собирала и даже зачитывала их вслух, никогда при этом, не показывая собственного к ним отношения. В 1944 году она заявила, что "никаких третьих, седьмых, двадцать девятых смыслов поэма не содержит" [ 1, 320 ]. Но уже в самом тексте Поэмы она признает, что "применила симпатические чернила", что "у шкатулки... тройное дно", что пишет она "зеркальным письмом". "И другой мне дороги нету; - писала она, - чудом я набрела на эту / И расстаться с ней не спешу" [ 1, 242 ].
Конечно, естественнее всего думать, что Ахматова вынуждена была воспользоваться "симпатическими чернилами" по цензурным соображениям, однако вернее было бы предположить, что за этим кроется иная причина: Ахматова обращалась не только к живущим, но и к еще не рожденным, а также ко внутреннему "я" читателя, который до поры до времени хранил в памяти услышанное, чтобы потом извлечь из нее то, к чему он оставался глух когда-то. И здесь действует уже не государственная цензура, а тот внутренний цензор, что заключен в сознании читателя. Мы не всегда готовы или способны воспринимать голос крайней правоты, обретенной "по ту сторону ада".
Ахматова, теснейшими узами связанная с земной жизнью, в начале своего Пути восставала против символизма, который, на ее взгляд, пользовался тайным языком. Но ее неспособность писать стихи ни о чем другом, кроме того, что пережито ею самой, в сочетании с желанием понять трагические обстоятельства собственной жизни, чтобы суметь вынести их бремя, заставили ее поверить в то, что ее жизнь сама по себе глубоко символична. Чтобы найти "отгадку" собственной жизни, она вводит в "Поэму без героя" целый ряд людей - своих друзей и современников, по большей части уже умерших, - и в этом широком контексте сближает символы с реальностью; ее символы - живые люди со своими собственными историческими судьбами.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Министерство образования и науки Украины
Винницкий государственный педагогический университет имени Михаила Коцюбинского
Кафедра зарубежной литературы
Курсовая работа по зарубежной литературе
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ «ПОЭМЫ БЕЗ ГЕРОЯ»
АННЫ АХМАТОВОЙ
студентки V курса
Института заочного обучения
специальность «Русский язык
и литература и социальная педагогика»
Печерицы Зои Владимировны
Научный руководитель
проф., доктор филол. наук Рыбинцев И.В.
Размещен
ВВЕДЕНИЕ
1.2 Композиция поэмы
РАЗДЕЛ ІІ ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МАСТЕРСТВА АННЫ АХМАТОВОЙ В «ПОЭМЕ БЕЗ ГЕРОЯ»
2.2.1 Роль поэта ХХ века в поэме
2.4 Особенности языка поэмы Ахматовой
ВВЕДЕНИЕ
Для сегодняшней школы, для подростков старших классов, уже знакомых с великими поэтическими именами, от Пушкина до Блока и Маяковского, поэзия Анны Ахматовой имеет особое значение. Сама ее личность, отчасти даже и сейчас полулегендарная и полутаинственная, ее стихи, не похожие ни на какие другие, напоенные любовью, страстью и мукой, отточенные до алмазной твердости, но не теряющие нежности, - они притягательны, а в юности способны остановить и зачаровать каждого, причем не только тех, кто вообще любит стихи, но и вполне рациональных и прагматичных «компьютерных» юношей, отдающих предпочтение совсем другим дисциплинам и интересам.
Но в мировой литературе Анна Ахматова известна не только как автор стихов о счастливой любви. Часто, очень часто любовь у Ахматовой это - страдание, своеобразная любовь и пытка, мучительный излом души, болезненный, «декадентский». Образ такой «больной» любви у ранней Ахматовой был и образом больного предреволюционного времени 10-х годов и образом больного старого мира. Недаром поздняя Ахматова особенно в своей «Поэме без героя» будет вершить над ним суровый суд и самосуд, нравственный и исторический.
В святи с тем, что в нашем литературоведении до сих пор не освещены и даже по-настоящему не изучены отдельные темы вопрос о художественном своеобразии произведений вызывает интерес у исследователей. Поэтому тема нашей курсовой работы «Художественное своеобразие «Поэмы без героя» Анны Ахматовой» представляется актуальной.
Исследование творчества Анны Ахматовой ведется достаточно давно. Однако лирика поэтессы еще не исследовалась в плане художественного своеобразия ее «Поэмы без героя». Поэтому наблюдения, которые будут проводиться в работе, характеризуются определенной новизной.
В связи с этим в данной курсовой работе мы обратимся к вопросу о художественном своеобразии «Поэмы без героя».
Цель курсовой работы состоит в том, чтобы изучить и описать художественное своеобразие «Поэмы без героя» Анны Ахматовой.
Для достижения цели необходимо решить такие задачи:
изучить текст «Поэмы без героя» и теоретически - критический материал;
изучить научную литературу по данной теме;
собрать необходимый материал;
произвести наблюдения и выработать приемы классификации извлеченного материала;
провести текстовый и литературоведческий анализ произведения;
описать наблюдения и сделать необходимые выводы.
Данные задачи, поставленные нами для изучения художественного своеобразия «Поэмы без героя» Анны Ахматовой, имеют свою практическую значимость. Материал данной курсовой работы можно применять на уроках русской и зарубежной литературы при изучении творчества Анны Ахматовой, а также использовать как занимательный материал на факультативных занятиях, в индивидуальной работе с учениками, на практических занятиях в вузах.
1.1 История создания и значение «Поэмы без героя»
Самое объемное произведение Ахматовой, прекрасная, но вместе с тем крайне трудная для понимания и сложная "Поэма без героя" создавалась более двадцати лет. Начала Ахматова писать ее в Ленинграде перед войной, потом во время войны продолжала работу над ней в Ташкенте, а затем заканчивала в Москве и Ленинграде, но еще до 1962 года не решалась считать ее завершенной. «Первый раз она пришла ко мне в Фонтанный Дом, - пишет о поэме Ахматова, - в ночь на 27 декабря 1940 г., прислав как вестника еще осенью один небольшой отрывок.
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями.
В ту ночь я написала два куска первой части («1913 год») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) - «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части.
Я посвящаю эту поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Этой Поэме (Ахматова всегда писала это слово применительно к данному произведению только с большой буквы) [ 9, 17 ] она придавала принципиальное значение. По ее замыслу (а так и получилось) Поэма должна была стать синтезом важнейших для ее творчества тем, образов, мотивов и мелодий, то есть своего рода Итогом Жизни и Творчества. В ней нашли свое выражение некоторые новые художественные принципы, выработанные поэтессой главным образом в годы Великой Отечественной войны, и среди них главнейший - принцип неукоснительного историзма. Ведь Поэма в высшей степени обязана тому страданию и мужеству, что обрела Ахматова в 30-е годы, став свидетельницей и участницей народной трагедии. Безмолвный плач народа в тюремных очередях никогда не переставал звучать в ее душе и в ее слове. «Поэма без героя» восприняла и, как в мощном тигле, переплавила весь этот неимоверный и, казалось бы, неподъемный для поэта опыт» [ 9, 17 ].
В этом произведении существует столько уровней, и оно так изобилует прямыми и скрытыми цитатами и перекличками с жизнью самого автора и со всей европейской литературой, что понять его не просто, тем более что публиковалось оно разрозненными отрывками и многие его прочтения основывались на неверном или неполном тексте. Сама Ахматова категорически отказывалась объяснять Поэму, а, напротив, спрашивала мнения о ней других людей, тщательно собирала и даже зачитывала их вслух, никогда при этом, не показывая собственного к ним отношения. В 1944 году она заявила, что "никаких третьих, седьмых, двадцать девятых смыслов поэма не содержит" [ 1, 320 ]. Но уже в самом тексте Поэмы она признает, что "применила симпатические чернила", что "у шкатулки... тройное дно", что пишет она "зеркальным письмом". "И другой мне дороги нету; - писала она, - чудом я набрела на эту / И расстаться с ней не спешу" [ 1, 242 ].
Конечно, естественнее всего думать, что Ахматова вынуждена была воспользоваться "симпатическими чернилами" по цензурным соображениям, однако вернее было бы предположить, что за этим кроется иная причина: Ахматова обращалась не только к живущим, но и к еще не рожденным, а также ко внутреннему "я" читателя, который до поры до времени хранил в памяти услышанное, чтобы потом извлечь из нее то, к чему он оставался глух когда-то. И здесь действует уже не государственная цензура, а тот внутренний цензор, что заключен в сознании читателя. Мы не всегда готовы или способны воспринимать голос крайней правоты, обретенной "по ту сторону ада".
Ахматова, теснейшими узами связанная с земной жизнью, в начале своего Пути восставала против символизма, который, на ее взгляд, пользовался тайным языком. Но ее неспособность писать стихи ни о чем другом, кроме того, что пережито ею самой, в сочетании с желанием понять трагические обстоятельства собственной жизни, чтобы суметь вынести их бремя, заставили ее поверить в то, что ее жизнь сама по себе глубоко символична. Чтобы найти "отгадку" собственной жизни, она вводит в "Поэму без героя" целый ряд людей - своих друзей и современников, по большей части уже умерших, - и в этом широком контексте сближает символы с реальностью; ее символы - живые люди со своими собственными историческими судьбами.
1.2 Композиция поэмы
Итожа свою жизнь и жизнь своего поколения, Ахматова возвращается далеко назад: время действия одного из частей произведения - 1913 год. Из ранней лирики Ахматовой мы помним, что непонятный для нее подземный гул тревожил ее поэтическое сознание и вносил в стихи мотивы приближающейся катастрофы. Но разница в самой инструментовке эпохи огромна. В «Вечере», «Четках», «Белой стае» она смотрела на происходящее изнутри. Теперь же она смотрит на прошлое с огромной высоты жизненного и историко-философского знания.
Поэма состоит из трех частей и имеет три посвящения. Первое из них относится, по-видимому, к Всеволоду Князеву, хотя поставлена дата смерти Мандельштама. Второе - подруге Ахматовой, актрисе и танцовщице Ольге Глебовой-Судейкиной. Третье не носит никакого имени, но помечено "Le jour des rois, 1956" и адресовано Исайе Берлину [ 4, 40 ]. За этим следует шестистишие "Вступления":
Из года сорокового,
Как с башни, на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
"Девятьсот тринадцатый год" («Петербургская повесть»), самая значительная по объему часть поэмы разбитая на четыре главы. Начинается она с того, что в канун 1941 года автор ожидает в Фонтанном Доме таинственного "гостя из будущего". Но вместо него под видом ряженых приходят к поэту тени прошлого. Во время маскарада разыгрывается драма самоубийства поэта Князева, который покончил с собой в 1913 году от неразделенной любви к Ольге Судейкиной. Он - "Пьеро" и "Иванушка древней сказки", она - "Коломбина десятых годов", "козлоногая", "Путаница-Психея", "Донна Анна". Соперник Князева, тоже поэт, со славой которого он не может спорить, - Александр Блок, предстающий здесь в демонической маске Дон Жуана. Но самое главное, что Судейкина, эта прекрасная и легкомысленная петербургская "кукла", принимавшая гостей, лежа в постели, в комнате, по которой свободно летали птицы, - "двойник" Ахматовой. Пока разворачивается эта личная трагедия, по "легендарной набережной" Невы уже приближается "не календарный Двадцатый Век".
Вторая часть поэмы - "Решка" - своего рода поэтическая апология Ахматовой. Начинается она ироническим описанием реакции редактора на представленную поэму:
Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон
И ворчал: "Там три темы сразу!
Дочитав последнюю фразу,
Не поймешь, кто в кого влюблен,
Кто, когда и зачем встречался,
Кто погиб, и кто жив остался,
И к чему нам сегодня эти
Рассуждения о поэте
И каких-то призраков рой?"
[ 1, 335 - 336 ]
Ахматова начинает объяснять, как она писала поэму, и прослеживает свой путь "по ту сторону ада" сквозь позорное молчание до того момента, когда она находит единственный спасительный выход из этого ужаса - те самые "симпатические чернила", "зеркальное письмо", о которых уже упоминалось. Это сопряжено с пробуждением Поэмы, которая одновременно и ее Поема, и романтическая поэма европейской литературы, существующая независимо от поэта. Подобно тому, как ее посещает Муза, собеседница Данте, так и Поэма уже могла быть известна Байрону (Георгу) и Шелли. Эта легкомысленная дама, роняющая кружевной платочек, "томно жмурится из-за строчек" и никому не подчиняется, а менее всего поэту. Когда ее прогоняют на чердак или грозят Звездной Палатой, она отвечает:
"Я не та английская дама
И совсем не Клара Газуль,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной,
И привел меня сам Июль.
А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу.
Мы с тобой еще попируем,
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу".
Последняя часть поэмы "Эпилог" посвящена блокадному Ленинграду. Именно здесь Ахматова выразила пришедшую к ней в эвакуации убежденность в том, что она нерасторжима со своим городом. И здесь же она осознает, что ее бездомность роднит ее со всеми изгнанниками.
РАЗДЕЛ ІІ. ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МАСТЕРСТВА АННЫ АХМАТОВОЙ В «ПОЭМЕ БЕЗ ГЕРОЯ»
2.1 Тема «Поэмы без героя» Ахматовой
Корней Чуковский, опубликовавший в 1964 году статью «Читая Ахматову», которая могла бы служить предисловием к "Поэме", считал, что герой ахматовской безгеройной поэмы не кто иной, как само Время [ 12, 239 ]. Но если Ахматова воссоздает прошлое, созывая из могил друзей юности, то лишь затем, чтобы найти отгадку своей жизни. "Решку" предваряет цитата "В моем начале мой конец", и в первой части "Поэмы", когда проносится арлекинада, она говорит:
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
Если воспринимать "Поэму" буквально, то ее тему можно было бы определить так: как время или история обошлись с определенным кругом людей, в основном поэтов, друзей ее "горячей юности", среди которых и она сама - такая, какой была в 1913 году, и которых она зовет своими "двойниками". Но даже для такого понимания необходимо вместе с автором деятельно участвовать в воссоздании прошедших времен. Она описывает, как зимой 1913 года "над серебряным веком ярко" стыл месяц:
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
Ахматова вспоминает Павлову ("наш лебедь непостижимый"), Мейерхольда, Шаляпина. Но самое главное, она воскрешает дух эпохи, оборвавшейся так внезапно и окончательно с началом мировой войны:
До смешного близка развязка:
Из-за ширм Петрушкина маска,
Вкруг костров кучерская пляска,
Над дворцом черно-желтый стяг...
Все уже на местах, кто надо,
Пятым актом из Летнего сада
Веет... Призрак цусимского ада
Тут же. - Пьяный поет моряк.
Сцена одинаково пригодна и для постановки на ней личной драмы самоубийства влюбленного юноши, и для демонстрации катаклизмов "Настоящего Двадцатого Века".
Ахматова не предлагает нам легкого для усвоения материала. Очарование слов и сверхъестественная сила ритма заставляют нас искать "ключ" к поэме: выяснять, кто же в действительности были те люди, которым посвящена поэма, размышлять о значении многочисленных эпиграфов, разгадывать ее туманные намеки. И мы обнаруживаем, что события, описанные в первой части "1913", противопоставлены всему, что произошло потом. Ибо 1913 год был последним годом, когда еще имели какое-то значение поступки отдельной личности как таковые, а уже начиная с 1914 года "Настоящий Двадцатый Век" все более и более вторгался в жизнь каждого.
Блокада Ленинграда была, по-видимому, кульминацией этого вторжение века в человеческие судьбы. И если в "Эпилоге" Ахматова может говорить от имени всего Ленинграда, то это потому, что страдания того круга близких ей людей во время войны полностью слились со страданиями всех обитателей осажденного города.
2.2 Лица и герои в «Поэме без героя» Анны Ахматовой
2.2.1 Роль поэта ХХ века в «Поэме без героя»
Чтобы найти отгадку своего бытия, Ахматова, как обычно, пользуется сырьем собственной жизни: друзья и места ей знакомые, исторические события, свидетельницей которых она была, но теперь она ставит все это в более широкую перспективу. Взяв в качестве сюжета для новогоднего представления самоубийство молодого поэта и связав его образ с образом другого поэта, ее близкого друга Мандельштама, которому выпало стать поэтом "Настоящего Двадцатого Века" и трагически погибнуть в одном из лагерей, этим веком изобретенных, Ахматова исследует роль поэта вообще и свою роль в частности. Князев в 1913 году еще мог по своей воле распоряжаться судьбой - он предпочел умереть, и это было его личным делом. Поэтам "Настоящего Двадцатого Века", невольникам безумия и мук своей страны, не было предоставлено выбора - даже добровольная гибель теперь приобретает иной, не узколичный смысл. Сами того не желая, они олицетворяли собой либо "голос", либо "немоту" своей страны. И все же, несмотря на все страдания, они не променяли бы свою жестокую и горькую долю на иную, "обыкновенную" жизнь.
Когда Ахматова говорит, что ей жаль Князева, то чувства ее вызваны не только самим фактом самоубийства юноши, но и тем, что, так распорядившись своей жизнью, он лишил себя возможности сыграть ту необычную роль, которая ждала впереди тех, кто остался жить:
Сколько гибелей шло к поэту,
Глупый мальчик, он выбрал эту. -
Первых он не стерпел обид,
Он не знал, на каком пороге
Он стоит и какой дороги
Перед ним откроется вид...
[ 1, 334 - 335 ]
Такое расширенное понимание роли поэта в эпоху, наступившую после 1914 года, подчеркивается в посвящении Исайе Берлину, и, видимо, именно его ждет Ахматова в канун 1941 года, когда ее посещают тени минувшего.
Во второй и третьей частях "Поэмы" Ахматова описывает, какой ценой дается жизнь. В "Решке" она говорит о той позорной немоте, которую еще нельзя было нарушить, потому что именно этого ждал "враг":
Ты спроси у моих современниц:
Каторжанок, «стопятниц», пленниц,
И тебе порасскажем мы,
Как в беспамятном жили страхе,
Как растили детей для плахи,
Для застенка и для тюрьмы.
Посинелые стиснув губы,
Обезумевшие Гекубы
И Кассандры из Чухломы,
Загремим мы безмолвным хором
(Мы, увенчанные позором):
"По ту сторону ада мы"...
В "Эпилоге" героем поэмы становится Петербург-Ленинград, город, некогда проклятый "царицей Авдотьей", женой Петра Великого, город Достоевского. Распятый в блокаду, он виделся Ахматовой символом того, что она вкладывала в понятие "Настоящего Двадцатого Века". Подобно тому, как роль поэта приобрела общечеловеческую значимость, так и личные страдания слились со страданиям всего города, достигшими своего предела, когда под обстрелом медленно вымирали от голода и холода его жители. Но ужасы войны были встречены всеми вместе, сообща, а не в одиночку, как во время репрессий. Лишь тогда, когда страшная драма стала граничить с безумием, а сама Ахматова оказалась оторванной от своего города, смогла она, связав все нити, нарушить позорную немоту и стать голосом эпохи, голосом города, голосом тех, кто в нем остался, и тех, кто рассеян в изгнании в Нью-Йорке, Ташкенте, Сибири. Она ощутила себя частью своего города:
Разлучение наше мнимо:
Я с тобой неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах,
Где со мною мой друг бродил.
И на старом Волковом Поле,
Где могу я рыдать на воле
Над безмолвьем братских могил.
Поэтесса обнаружила, что у нее мало общего с призраками 1913 года или с той Ахматовой, какой она была в ту пору. Но она разделила с ними страдания, что ждали их всех впереди, тот страх, который их окутал и о котором лучше не вспоминать, аресты, допросы и гибель в сибирских лагерях, "изгнания воздух горький" и "безмолвие братских могил" Ленинграда. Сравнивая эпоху начала 10-х годов с "Настоящим Двадцатым Веком", ее сменившим, она убеждается, что жизнь не прожита даром, ибо, вопреки всему, мир, утраченный в 1914 году, был много беднее того, что она обрела, а как поэт и личность она стала значительно крупнее, чем была тогда.
Эмигрантам, которым была близка обстановка 1913 года, трудно было оценить значение второй и третьей частей поэмы и безоговорочно принять отречение автора от той Ахматовой, какой они ее знали много лет назад, от Ахматовой - автора "Четок":
С той, какою была когда-то,
В ожерелье черных агатов,
До долины Иосафата
Снова встретиться не хочу...
2.2.2 Действующие лица «Поэмы без героя»
Современники, очарованные умением Ахматовой воссоздавать атмосферу их юности, были смущены и даже огорчены тем, как она "использовала" своих друзей [ 5, 117 ]. Им было трудно увидеть в Ольге Судейкиной или, скажем, Блоке символические образы той эпохи и одновременно людей, которых они знали, не говоря уже о том, чтобы разобраться в такой взаимодополняющей паре образов, как Князев - Мандельштам, или в странной роли "гостя из будущего" и идее, что Ахматова и Исайя Берлин "смутили Двадцатый Век".
Было бы весьма интересно услышать мнение самой Судейкиной о ее роли в "Поэме без героя", ведь большая часть была написана еще при ее жизни, хотя Ахматова и говорит о ней как о давно умершей. Любопытно, что Судейкина фигурирует и в стихах из цикла "Форель разбивает лед" Михаила Кузмина, которые Ахматова безусловно знала, так как просила Чуковскую принести ей эту книгу незадолго до того, как сама прочла ей накануне войны в Фонтанном Доме первые строки того, что впоследствии стало "Поэмой без героя". Особый ритм поэмы близок к ритму "Второго удара" кузминского цикла, где не только мы встречаемся и с Князевым, и с Судейкиной, но первый еще и приходит на чай к автору вместе с другими, уже давно умершими (включая "мистера Дориана"), - сцена, перекликающаяся с появлением в доме Ахматовой ряженых из 1913 года в новогоднюю ночь 1941-го [ 11, 98 ]. И, возможно, именно кузминское описание Ольги Судейкиной в ложе театра помогло Ахматовой осознать связь между искусством и жизнью, которую прежде она лишь смутно ощущала:
Красавица, как полотно Брюллова.
Такие женщины живут в романах,
Встречаются они и на экране...
За них свершают кражи, преступленья,
Подкарауливают их кареты
И отравляются на чердаках.
("Форель разбивает лед")
В "Решке" [ 1, 335 ] Ахматова выражает опасение, что ее могут обвинить в плагиате, ведь "Поэма" насыщена цитатами и аллюзиями на произведения других поэтов, некоторые из них, как Блок и Мандельштам, были и ее действующими лицами [ 13, 239 ]. В первом посвящении Князеву и Мандельштаму Ахматова писала: "...а так как мне бумаги не хватило, / Я на твоем пишу черновике. / И вот чужое слово проступает..." [ 1, 320 ].
В "Поэме без героя" Ахматова будто обрела власть над общим для всех поэтов миром символов и аллегорий, в котором они сами играют свою символическую роль. Тем самым она получает право заимствовать их слова и использовать по-своему: порой поэма воспринимается как ответ на все те литературные суждения, которые высказывались об авторе, иногда же, как она сама утверждает, чужие голоса сливаются с ее голосом, а ее стихи звучат эхом чьих-то чужих стихов. Но важнее всего то, что, видя в друзьях своей юности не просто "естественные символы", какими предстают современники Данте в его "Божественной комедии", но и действующих лиц аллегорического маскарада, на котором мелькают персонажи литературы, мифологии, истории и волшебных сказок, она, в конце концов, создает серию психологических портретов, связующих литературу, аллегории и символы с жизнью. Среди бражников и Санчо Панса с Дон Кихотом, и Фауст, и Дон Жуан, и лейтенант Глан, и Дориан Грей. И как только установилась связь между ее современниками и героями литературы, античности, народной сказки - размылись резкие границы между литературой и жизнью. Люди становились символами, и символы - людьми. Их взаимозаменяемость объясняется не существованием некой воображаемой связи, а прозрением Ахматовой, что Мандельштам и Князев представляют собой в каком-то смысле один и тот же тип, резко противопоставленный Блоку; что она сама и Судейкина - двойники. Мы вступаем в мир сновидений:
А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
И ведь сон - это тоже вещица,
Soft embalmer. Синяя птица,
Эльсинорских террас парапет.
Поняв на определенном уровне, что она и ее современники играли свои роли на сцене, которая была предназначена для грядущей драмы гибели их мира в 1914 году, Ахматова, пытаясь проникнуть глубже в смысл происходящего, подходит к вопросам судьбы, вины и постижению того, что лежит вне привычного уклада нашей жизни. Сплетение времен, смешение грез и реальности, поначалу смущающие, скоро оказываются ключевым приемом, позволяющим освободиться от оков привычного восприятия времени и пространства. Из осажденного Ленинграда мы оглядываемся на 1913 год и заглядываем в год 1946 и 1957 - через 10 лет после встречи, что "смутила Двадцатый Век", но за которую поэт заплатил своими страданиями, - посещение это было словно мирра, поднесенная королеве в канун Крещения:
За тебя я заплатила
Чистоганом,
Ровно десять лет ходила
Под наганом,
Ни налево, ни направо
Не глядела,
А за мной худая слава
Шелестела.
[ 1, 342 - 343 ]
Сознание вины находится в зависимости от точки зрения. С одной стороны, Судейкина повинна в пренебрежении страданиями юного корнета; с другой - для такой, какая она есть, подобные отношения естественны, и ожидать от нее другого нелепо. И все же приходится платить за все, и никуда от этого не деться. Своей подруге поэт говорит:
Не сердись на меня, Голубка,
Что коснусь я этого кубка:
Не тебя, а себя казню.
Все равно подходит расплата -
Ты не бойся - дома не мечу,
Выходи ко мне смело навстречу -
Гороскоп твой давно готов...
Слова Князева в поэме "Я к смерти готов" [ 1, 326 ] - те же самые слова, которые услышала Ахматова от Мандельштама в Москве в 1934 году, - звучат предельной предрешенностью судьбы. И в ответ поэту из мрака доносятся слова:
Смерти нет - это всем известно,
Повторять это стало пресно,
А что есть - пусть расскажут мне.
Три героя, о которых она дает разъяснения редактору, - поэт, наряженный верстою, зловещий Дон Жуан, образ, связанный с Блоком, и поэт, проживший всего двадцать лет, - одновременно и виновны, и безвинны. "Поэтам вообще не пристали грехи" [ 1, 328 ], - пишет Ахматова. Вопрос о том, как случилось, что в живых осталась только она одна, влечет за собой следующий вопрос: почему это случилось? Свобода от греха, какой наделены поэты-законодатели 1913 года, не приносит избавления от мук совести. Поэту, автору чужды те, "кто над мертвым со мной не плачет, / Кто не знает, что совесть значит / И зачем существует она" [ 1, 329 ].
Мы постоянно возвращаемся к исходной точке: роль поэта в "Настоящем Двадцатом Веке" вообще и Ахматовой в частности состоит в том, чтобы отстаивать свою правоту. Поэт-законодатель, безгрешный на одном уровне, несущий на себе бремя чужих грехов - на другом, есть творец или выразитель того, что может превозмочь смерть, - Слова. Именно это делает молчание поэта чем-то позорным, этим заслужила она, "отлетевшая тень", охапку сирени от незнакомца из будущего. Именно как поэт побеждает она пространство и время, умеет понять современников, постигает мир Данте, Байрона, Пушкина, Сервантеса, Оскара Уайльда. Наречение имени - тот мост, который переброшен через пространство и время и открывает путь в иной мир, куда мы обычно попадаем незаметно для себя и где все мы - живые символы, "утверждающие реальность".
Если можно говорить о философии поэта, то эта поэма есть философское кредо Ахматовой, это призма, сквозь которую она видит прошлое и будущее. И не так уж важно, считаем ли мы, как сама Ахматова, что ее встреча с Исайей Берлином имела последствия мирового, масштаба, или нет; согласны ли мы с той ролью, которую она отвела Судейкиной, Князеву и Блоку. Создание произведения достаточно емкого, чтобы вобрать в себя весь ее опыт и знания, позволило ей вновь почувствовать себя в единстве с теми ее современниками, с которыми она была разлучена, связало ее с другими поэтами через включение в свой текст чужих строчек и освободило от необходимости продолжать поиск объяснения загадки своей жизни. В "Поэме без героя" Ахматова нашла отгадку, признав, что все в мире неизбежно должно быть таким, как оно есть, и в то же время не может не меняться. В ее зеркале "Настоящий Двадцатый Век" - это не одно лишь лишенное смысла страдание, но странная и великолепная и одновременно жестокая и ужасная драма, невозможность участвовать в которой воспринимается как трагедия.
2.3 Литературные традиции в «Поэме без героя» Анны Ахматовой
Два имени возникают сразу же, как только мы знакомимся с «Поэмой без героя», - именами Достоевского и Блока. Причем здесь важна не только прямая историко-литературная преемственность, но и то новое представление о человеческой личности, которое стало складываться в эпоху Достоевского, но окончательно сформировалось только в эпоху Блока и было подхвачено и широко использовано Ахматовой.
Свою линию отношения к Достоевскому и восприятия его вырабатывает Анна Ахматова особенно наглядно в «Поэме без героя». Важно, что линия восприятия Ахматовой Достоевского наглядно переплетается с линией восприятия ею Блока. Достоевский и Блок - два полюса этой поэмы, если смотреть на нее не со стороны сюжетно-композиционного построения, а со стороны той философии истории, которая составляет основу ее реального содержания. Причем сразу же выявляется важнейшее различие: Достоевский «приходит» в поэму из прошлого, он - пророк, он предсказал то, что происходит сейчас, на глазах, в начале века. Блок, напротив, герой дня, герой именно этой наступившей эпохи, он наиболее характерное в глазах Ахматовой выражение ее сущности, ее временной атмосферы, ее роковой предопределенности. Это важное различие, и о нем следует помнить. Но оно не мешает Достоевскому и Блоку выступать в поэме Ахматовой, взаимно дополняя, продлевая друг друга во времени и тем самым давая возможность Ахматовой выявить философско-историческую сущность своего произведения, центрального в ее творчестве.
Достоевский - второй после Пушкина русский писатель, занимавший такое же большое место в духовном мире поздней Ахматовой. Блок же - ее современник, ему принадлежит столь же значительное место, но это ее больное место, ибо эпоха Блока для Ахматовой не кончилась с его смертью, и не случайно именно Блока вспоминает Ахматова в своей Поэме. Приходя в Поэму Ахматовой из прошлого, из предреволюционной поры, Блок помогает ей глубже понять уже совсем другое время, увидеть здесь и связь, и различия.
Кроме того, поэт есть в понимании Ахматовой явление исключительное. Это высшее проявление человеческой сущности, неподвластное ничему на свете, но в «своеволии» своем выявляющее те высокие духовные ценности, которыми живет человечество. В первой части поэмы среди ряженых появляется персонаж, который «полосатой наряжен верстой», «размалеван пестро и грубо». [ 4, 39 ] То, что сказано об этом персонаже далее, и позволяет говорить, что именно в нем запечатлена и выявлена общая идея поэта как высшего существа - «существа странного нрава», необычайного законодателя («Хамураби, ликурги, солоны У тебя поучиться должны »), как явления вечного и непреодолимого (он - «ровесник Мамврийского дуба» и «вековой собеседник луны»). Он - романтик искони, романтик по складу натуры, по призванию, по неизбежности мироощущения. Он «несет свое торжество» по свету, невзирая ни на что, ибо «Поэтам Вообще не пристали грехи». [ 4, 39 ] Далее упомянут Ковчег Завета, что вводит в характеристику «поэта» тему Моисея и его скрижалей - тех великих заветов, которые оставила древняя история последующим поколениям. Так поэт в интерпретации Ахматовой становится не просто существом высшего порядка, но таинственной эманацией духовной сущности и опыта человечества. Отсюда и странный наряд ряженого: полосатая верста. Это и чисто русский дорожный знак, и символическая веха, отмечающая движение истории; поэт - веха на пути истории; он обозначает своим именем и своей судьбой эпоху, в которую он живет.
Под таким освещением выступает в поэме и Блок, но уже как частная реализация общей идей поэта, как явление столь же высокое, но исторически в данном случае обусловленное.
И вот что еще важно: в «Поэме без героя» пересекаются, взаимодействуя и дополняя друг друга, два плана в восприятии и Достоевского, и Блока. Первый план - исторический (вернее, историко-литературный), который дает возможность Ахматовой заявить о себе как о продолжателе их дела, их главной темы. Второй план - глубоко личный, субъективно-челевеческий, который дает возможность Ахматовой видеть в своих предшественниках образы живых людей, со своими страстями и странностями судьбы.
2.4 Особенности языка «Поэмы без героя» Ахматовой
«Все повествование Ахматовой в «Поэме без героя» от первой строки до последней проникнуто апокалиптическим «чувством конца»…
…Этот пафос предчувствия неминуемой гибели передан в поэме могучими средствами лирики…», - писал К.Чуковский [ 13, 242 ].
Он был прав, говоря о могучих средствах лирики, с помощью которых создана поэма. При всем том, что в основе ее лежит неукоснительно проведенный принцип историзма, что истинным, хотя и не названным героем ее является Эпоха и, следовательно, поэма может быть отнесена к произведениям эпического облика, все же Ахматова и здесь остается преимущественно, а зачастую и исключительно лириком.
Некоторые характернейшие особенности ее лирической манеры сохранены в поэме полностью. Как и в своей любовной лирике, она широко использует, например, излюбленные приемы недоговоренности, размытости и как бы зыбкой пунктирности всего повествования, то и дело погружающегося в полутаинственный, пронизанный личными ассоциациями и нервно пульсирующий подтекст, рассчитанный на читательскую душевную отзывчивость и догадку. В «Решке», посвященной главным образом авторским размышлениям о самой поэме, о ее значении и смысле, она пишет:
поэма ахматова композиция
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила,
Я зеркальным письмом пишу,
И другой мне дороги нету, -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
По первому впечатлению поэма представляется странно - прихотливой игрой воображения, материальная явь причудливо смешивается с гротескными, полубредовыми видениями, обрывками снов, скачками воспоминаний, смещениями времен и эпох, где многое призрачно и неожиданно зловеще.
В первом же посвящении к «Поэме без героя» звучит шопеновский похоронный марш, он задает тон всему дальнейшему развитию сюжета. Блоковская тема Судьбы, тяжелым командорским шагом проходящая по всем трем частям, инструментована Ахматовой в резко прерывистых и диссонирующих тонах: чистая и высокая трагическая нота то и дело перебивается шумом и гамом «дьявольской арлекинады», топотом и громом странного, словно движимого музыкой Стравинского новогоднего карнавала призраков, явившихся из давно исчезнувшего и позабытого 1913 года. Из портретной рамы выходит и смешивается с гостями Путаница-Психея. Взбегает по плоским ступеням лестницы «драгунский Пьеро» - тот, двадцатилетний, которому суждено застрелиться. Тут же возникает образ Блока, его таинственное лицо -
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом -
Все таинственно в пришельце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале…
Неожиданно и громко, по российскому бездорожью, под черным январским небом звучит голос Шаляпина -
Будто эхо горного грома, -
Наша слава и торжество!
Он сердца наполняет дрожью
И несется по бездорожью
Над страной, вскормившей его…
Так, отдельными точно и скупо воссозданными деталями рисует Ахматова далекий 1913 год, знакомый читателю по ее ранним книгам. Недаром исследователи и критики говорили даже об исторической живописи в этом произведении, данной своеобразными средствами искусства ХХ века, в том числе и модернистского. Здесь нельзя забыть, что вся Поэма является, по сути, Поэмой Памяти, причем Памяти очень точной, вещной и конкретной, но при этом субъективно - поэтической, где явь соседствует с призрачностью, вымыслом и даже фантасмагорией. Поэма, безусловно, трудна для неискушенного читателя, она требует определенной культуры чтения, не говоря уже о способности максимального душевного вживания в психологический мир поэта. Поэма Памяти является, что не менее важно, также и Поэмой Совести.
В «Поэме без героя» «неукротимая совесть», заставляющая вспомнить близкого Ахматовой по духу Ф.Достоевского, организовала все действие, весь смысл и все внутренние повороты произведения. Ахматова, упоминавшая в разговорах о своей Поэме Ф.Достоевского, не забывала при этом назвать и Гоголя (она всегда ставила его на второе место после Пушкина и лишь затем - Достоевского). Фантасмагория, гротеск, изломанность реальных пропорций - все это свойственно Поэме и, действительно, заставляет вспомнить о Гоголе. Но в поэме - не только 1913 год, в ней изображена и современность, а современностью была во время написания произведения Великая Отечественная война, а также репрессии, аресты, ГУЛАГ, судьба сына, находившегося в заключении.
Мрак «Эпилога» прорезывается, однако, солнечным светом Победы. Образ воюющей и побеждающей России - венец всей Поэмы, достойно венчающий одно из самых монументальных, сложных и новаторских произведений поэзии ХХ века.
Мы рассмотрели материал о художественном своеобразии «Поэмы без героя» Анны Ахматовой. Как было отмечено, она представляет собой уникальное произведение во многих отношениях. Это наиболее значительная вещь поздней Ахматовой, той новой Ахматовой, творчество которой приходится на 1940 - 1960-е годы. Написанное в манере условного обобщения, с намеками и недосказами, с явным стремлением к расширительным смысловым категориям, с символическими иносказаниями, оно тяготеет к произведениям, которые принято называть программными. В «Поэме без героя» содержится уже не лично-лирическая, как было ранее, а историческая концепция, которая раскрывается на материале любовного «приключения», вырастающего до события эпохального значения, трагедийно высокого. В поэме выведены реальные люди и описаны подлинные события, но никакие имена не названы, происшествия не истолкованы, а поданы в контексте единой исторической драмы эпохи. «В поздних стихах Ахматовой, - отмечает Л.Я.Гинзбург, - господствуют переносные значения, слово в них становится подчеркнуто символическим». [ 2, 216 ] Это была участь и других участников акмеистического движения, в чьем творчестве слово опирается уже не на свое прямое значение, а на тот скрытый смысл, который проявляет себя на фоне контекста целой эпохи. «Символическому слову поздних стихов Ахматовой, - продолжает Л.Я.Гинзбург, - соответствует новая функция культуры. Историческими или литературными ассоциациями культура открыто вступает теперь в текст. Особенно в «Поэме без героя», с ее масками, реминисценциями, ветвящимися эпиграфами» [ 2, 217 ]
В заключение хочется отметить, что Анна Ахматова не только создала «Поэму без героя», не только вложила в нее все, что вложила - судьбы людей ее поколения, судьбу народа, историю времени и свою биографию - не только рассказала о тех чернилах, какими «Поэма» написана, - она обращалась к ней, она молилась ей:
И ночь идет, и сил осталось мало.
Спаси ж меня, как я тебя спасала,
И не пускай в клокочущую тьму.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Анна Ахматова Собрание сочинений в 2-х томах. - Т 1. - М.: «Правда».- 1990. - 447 с.
Гинзбург Л.Я. Ахматова. (Несколько страниц воспоминаний). - День поэзии. 1977, М., 1977,
Гончарова Н. «Я пишу для Артура либретто…» (А.Ахматова. Балетные либретто и «Поэма без героя») // Вопросы литературы. - 1999. - № 5. - С.330 - 393
Долгополов Л.К. По законам притяжения: О литературных традициях в «Поэме без героя» А.Ахматовой. // Русская литература. - 1979. - № 4. - С.38 - 57
Эйхенбаум Б. А.Ахматова. Опыт анализа. - В кн.: О поэзии.- Л., 1969. - С. 75 - 147
Клинг О.А. Своеобразие эпического в лирике А.Ахматовой // Филологические науки. - 1989. - № 6. - С. 3 - 7
Кружков Г. «Ты опоздал на много лет…»: Кто герой «Поэмы без героя»?: [ О поэме Ахматовой ] // Новый мир. - 1993. - № 3. - С.216 - 226
Павловский А.И. Анна Ахматова: Жизнь и творчество: Книга для учителя. - М.: Просвещение, 1991. - 195 с.
Павловский А.И. Анна Ахматова // Литература в школе. - 2005. - № 1. - С.12 - 18
Строганов М.В. «Поэма без героя» и ее комментаторы: [ О поэме А.Ахматовой ] // Русская литература. - 1980. - № 4. - С.177 - 178
Тименчик Р. К анализу «Поэмы без героя» Анны Ахматовой // ТГУ. ХІІ научная конференция студентов. Тарту. 1967
Финкельберг М. О герое «Поэмы без героя»: [ О поэме Ахматовой ] // Русская литература. - 1992. - № 3. - С.207 - 224
Чуковский К. Читая Ахматову (На полях ее «Поэмы без героя») - В кн.: Литература и современность. Сб. 6. Статьи о литературе. 1964 - 1965 годов. М., 1965., С. 236 - 244
1. Размещено на www.allbest.ru
Подобные документы
Узнаваемое пространство в строках "Поэмы без героя". Историко-культурные реминисценции и аллюзии как составляющие хронотопа в поэме. Широкая, предельно многогранная и многоаспектная пространственная структура «Поэмы без героя» подчеркивает это.
реферат , добавлен 31.07.2007
Биография и творческий путь Анны Ахматовой - поэтессы "серебряного века". Возвышенная, неземная и недоступная поэзия "Реквиема". Рассмотрение истории создания поэмы "Реквием", анализ художественного своеобразия данного произведения, мнения критиков.
курсовая работа , добавлен 25.02.2010
Преступление. Наказание. Искупление. Эти темы, их развитие и решение составляют художественную концепцию поэмы, на которую также "работают" построение поэмы, эпиграфы, ремарки и даты.
реферат , добавлен 23.10.2004
Ознакомление с жизненным и творческим путями Анны Ахматовой. Выход первой книги "Вечер" и сборников "Четки", "Белая стая", "Подорожник", лирико-эпической "Поэмы без героя". Усиление звучания темы Родины, кровного единства в поэзиях Анны во время войны.
реферат , добавлен 18.03.2010
Замысел и источники поэмы "Мёртвые души". Ее жанровое своеобразие, особенности сюжета и композиции. Поэма Гоголя как критическое изображение быта и нравов XIX века. Образ Чичикова и помещиков в произведении. Лирические отступления и их идейное наполнение.
курсовая работа , добавлен 24.05.2016
Этапы и особенности эволюции лирического героя в поэзии А. Блока. Своеобразие мира и лирического героя цикла "Стихи о Прекрасной Даме". Тема "страшного мира" в творчестве великого поэта, поведение лирического героя в одноименном цикле произведений.
курсовая работа , добавлен 04.01.2014
История написания поэмы В. Маяковского "Облако в штанах". Протест поэта против буржуазного искусства. Отрицание лживости лирической поэзии, увлеченной живописанием мещанских переживаний. Художественные особенности поэмы. Бунтарство лирического героя.
презентация , добавлен 09.03.2016
Особенности стиля ранней лирики Ахматовой и своеобразие композиции стихотворения. Два ранних сборника ("Четки" и "Белая стая"), их поэтическое своеобразие. Изменение характера лирической героини. Фольклорные мотивы в ранних лирических произведениях.
реферат , добавлен 24.04.2009
Теоретическое обоснование терминов "лирический герой", "лирическое я" в литературоведении. Лирика Анны Ахматовой. Лирическая героиня Анны Ахматовой и поэтика символизма и акмеизма. Новый тип лирической героини в творчестве Анны Ахматовой и его эволюция.
курсовая работа , добавлен 10.04.2009
Образ матери - один из главных в литературе. Сравнительный анализ образов матери. Образ лирического героя в поэме А.А.Ахматовой "Реквием". Сходство и различие женских образов в повести Л. Чуковской "Софья Петровна" и в поэме А. Ахматовой "Реквием".
Ахматова без глянца Фокин Павел Евгеньевич
«Поэма без героя»
«Поэма без героя»
Анна Андреевна Ахматова:
Определить, когда она начала звучать во мне, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции «Маскарада» 25 февраля 1917 года), а конница лавой неслась по мостовой, то ли… когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту, в <то время> когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 года). Как знать?! <…>
…Я сразу услышала и увидела ее всю - какая она сейчас (кроме войны, разумеется), но понадобилось двадцать лет, чтобы из первого наброска выросла вся поэма.
На месяцы, на годы она закрывалась герметически, я забывала ее, я не любила ее, я внутренне боролась с ней. Работа над ней (когда она подпускала меня к себе) напоминала проявление пластинки. Там уже все были. Демон всегда был Блоком, Верстовой Столб Поэтом вообще, Поэтом с большой буквы (чем-то вроде Маяковского), и т. д. Характеры развивались, менялись, жизнь приводила новые действующие лица. Кто-то уходил. Борьба с читателем продолжалась все время. Помощь читателя (особенно в Ташкенте) тоже. Там мне казалось, что мы пишем ее все вместе.
Иногда она вся устремлялась в балет (два раза), и тогда ее было ничем не удержать. Я думала, что она там и останется навсегда. Я писала некое подобие балетного либретто, но потом она возвращалась и все шло по-старому. Первый росток (первый толчок), который я десятилетиями скрывала от себя самой, это, конечно, запись Пушкина: «Только первый любовник производит впечатление на женщину, как первый убитый на войне…» Всеволод (Князев. - Сост. ) был не первым убитым и никогда моим любовником не был, но его самоубийство было так похоже на другую катастрофу… что они навсегда слились для меня. Вторая картина, выхваченная прожектором памяти из мрака прошлого, это мы с Ольгой после похорон Блока, ищущие на Смоленском кладбище могилу Всеволода (1913). «Это где-то у стены», - сказала Ольга, но найти не могли. Я почему-то запомнила эту минуту навсегда.
Анатолий Генрихович Найман:
Ахматова начала писать Поэму в пятьдесят лет и писала до конца жизни. Во всех смыслах эта вещь занимала центральное место в ее творчестве, судьбе, биографии. Это была единственная ее цельная книга после пяти первых, т. е. после 1921 года, при этом не в одном ряду с ними, а их - как и все, что вообще написала Ахматова, включая самое Поэму, - покрывшая собою, включившая в себя.
Анна Андреевна Ахматова:
Я начала ее в Ленинграде (в мой самый урожайный 1940 год), продолжала в «Константинополе для бедных», который был для нее волшебной колыбелью, Ташкенте, потом в последний год войны опять в Фонтанном Доме, среди развалин моего города, в Москве и между сосенок Комарова. Рядом с ней, такой пестрой (несмотря на отсутствие красочных эпитетов) и тонущей в музыке, шел траурный Requiem, единственным аккомпанементом которого может быть только Тишина и редкие отдаленные удары похоронного звона. В Ташкенте у нее появилась еще одна попутчица - пьеса «Энума элиш» - одновременно шутовская и пророческая, от которой и пепла нет. Лирика ей не мешала, и она не вмешивалась в нее.
Галина Лонгиновна Козловская:
Нарушив молчание, она вдруг сказала: «Хотите, почитаю последние стихи?» И прочла нам пролог из «Поэмы без героя», начинающийся словами: «Из года сорокового, как с башни, на все гляжу».
Впечатление от пролога осталось навсегда.
И с этой ночи началось одно из самых удивительных событий нашей жизни. Судьбе было угодно одарить нас чудом, сделав свидетелями того, как в течение двух лет росла и творилась поэма.
С того новогоднего вечера Анна Андреевна стала приходить к нам часто. Иногда это бывало каждый день, иногда через 2–3 дня. И мы знали, что она спешит к нам, чтобы прочитать написанное и получить от нас отклик сердца.
Поэма росла и развивалась как дерево, прорастая все новыми побегами. Мы видели, как поэт ломает одно, заменяя другим, и поэма, разрастаясь, становилась все фантастичней, загадочней, призывно притягательной в своей энигматичности.
Многое в ней было непонятно. Иногда просто потому, что многие реалии были неведомы и не могли быть ведомы нашему поколению. Другое же вследствие того, что автор уходил в такие темные подземелья памяти, где только он один не шел на ощупь.
Ошеломляли неустанность творческого напряжения, появление и оттачивание все новых граней, форм. От одних эпиграфов захватывало дух и кружилась голова. Начиная от итальянского текста моцартовского Дон Жуана - «Смеяться перестанешь раньше, чем наступит заря» - и кончая Хемингуэем - «Я уверен, что с нами случится самое ужасное» - из «Прощай, оружие».
С годами их становилось все больше и больше. Сотни отблесков чужой мысли врастали в поэму. И мне кажется, что если бы собрать всю их многочисленность, то в своем множестве они выросли бы в поэму сами по себе.
Эдуард Григорьевич Бабаев:
Я переписывал по рукописям Анны Ахматовой ее «Поэму без героя» в тетрадь, которую называл «Моей антологией». Мне и сейчас кажется «ташкентский вариант» поэмы более совершенным и «чистым», чем его позднейшая версия, с дополнениями и пояснениями. Однажды я сказал об этом Анне Андреевне. Она кивнула и ответила, как мне показалось, с пониманием:
Все мои ташкентские друзья так считают…
Не могу утверждать, что тогда мне была ясна сама поэма. Но ветер, шевеливший листочки плюща за окном, казался мне ветром истории.
Нина Пушкарская, ташкентская поэтесса, услышав начало поэмы:
Из года сорокового,
Как с башни, на все гляжу, -
Это как набат!
Анна Андреевна согласилась. В некоторых списках поэмы, в том числе и в моей тетради, пролог имеет название «Набат». Но это название не удержалось.
Наталия Александровна Роскина:
В то время (1945 г. - Сост.) и, кстати, до конца дней на поэме были сосредоточены все интересы Ахматовой, все линии ее личной поэтической жизни. «Томашевский сказал мне, что о моей поэме он мог бы написать книгу». Томашевский - это было для нее много, очень много, она чрезвычайно ценила пушкинистов и честью для себя считала быть причисленной к их клану.
Сергей Васильевич Шервинский:
Один раз за все наше долгое знакомство у нас с Анной Андреевной возникло несогласие, довольно крупное. Она прочла мне, в раннем варианте, свою «Поэму без героя». Я потерялся в необычной для Ахматовой безудержной образности. На вопрос Анны Андреевны, как я понимаю поэму, я ответил каким-то смутным, головным построением, от которого тут же готов был отказаться. Поэма до меня «не дошла». Это не помешало Анне Андреевне потом читать мне поэму еще, с дополненными вставками. Затем я высказал суждение, уже не касавшееся поэтического приема. Я сказал всегда внимательному к моим замечаниям автору, что поэма, выросшая на основе трагического эпизода личной жизни, написана слишком по горячим следам. Отсюда и еще не совсем опоэтизированное, еще находящееся в состоянии кипения, жизненное, а не поэтически претворенное чувство. Анна Андреевна задумалась. Потом сказала, по-видимому не без горечи, несколько слов, из которых было ясно, что мое замечание, касавшееся самой сути произведения, не прошло мимо ее чуткости и ума. Впоследствии мы не возвращались больше к «Поэме без героя», но не раз, встречаясь со мною, Анна Андреевна говорила вскользь: «Ведь вы моей поэмы не любите…» Не могу скрыть, что она называла меня «лучшим слушателем».
Исайя Берлин:
Затем она прочла еще не оконченную в то время «Поэму без героя». Сохранились звукозаписи ее чтения, и я не буду пытаться описать его. Уже тогда я сознавал, что слушаю гениальное произведение. Не буду утверждать, что тогда я понимал эту многогранную и совершенно волшебную поэму с ее глубоко личными аллюзиями в большей степени, чем понимаю ее теперь. Ахматова не скрывала, что поэма была задумана как своего рода окончательный памятник ее жизни как поэта, памятник прошлому ее города - Петербурга, которое стало неотъемлемой частью ее личности, и - под видом святочной карнавальной процессии переодетых фигур в масках - памятник ее друзьям, их жизни и судьбам, памятник ее собственной судьбе, своего рода художественное «ныне отпущаеши», произнесенное перед неизбежным и уже близким концом. Строки о «Госте из будущего» еще не были написаны, как и третье посвящение. Это таинственная вещь, полная скрытого смысла. Курган научных комментариев неумолимо растет над поэмой. Скоро она, пожалуй, будет совсем погребена под ним. <…>
Я спросил ее, согласится ли она когда-нибудь дать комментарий к «Поэме без героя». Ее многочисленные аллюзии могут остаться непонятными для тех, кто не был знаком с жизнью, описываемой в поэме. Неужели она хочет, чтобы все это так и осталось неизвестным? Она ответила, что когда тех, кто знали мир, о котором написана поэма, настигнут дряхлость или смерть, поэма тоже должна будет умереть. Она будет погребена вместе с поэтом и ее веком. Она написана не для вечности и даже не для потомства. Для поэта единственное, что имеет значение, - это прошлое, а более всего - детство. Все поэты стремятся воспроизвести и заново пережить свое детство. Вещий дар, оды к будущему, даже замечательное послание Пушкина Чаадаеву - все это чистая декламация и риторика, попытка стать в величественную позу, устремив взгляд в слабо различимое будущее, - поза, которую она презирала.
Владимир Григорьевич Адмони:
Цельности многослойной душевной природы Ахматовой соответствовала и цельность в развитии ее духовного мира. Это развитие было необычайно органическим и было отмечено чрезвычайной устойчивостью. Ничего застывшего в Ахматовой не было. Она была крайне отзывчивой на все, что происходило в стране и мире. Поэзия Ахматовой была открыта всему колоссальному историческому опыту XX века. И в жизни, и в творчестве Ахматовой отчетливо вырисовывается несколько этапов. Но крайне существенно, что на переходе от одного этапа к другому прежний этап, прошлый период внутренней жизни Ахматовой не угасал в ней, а продолжал жить. Особенно прочными, особенно устойчивыми из периодов жизни Ахматовой были те, которые оказались самыми важными, решающими в годы ее молодости.
Это, прежде всего, зима 1913/1914 года, зима, которая принесла Ахматовой славу. Затем конец 10-х и начало 20-х годов - период, когда было создано столько новых ахматовских стихов, а жизнь Ахматовой была ознаменована тяжкими переломными событиями, когда умер Блок и был расстрелян Гумилёв. И когда жизнь Ахматовой стала до крайности горестной, в годы брака с В. К. Шилейко. Оценки людей и явлений искусства, которые сложились у Ахматовой в те годы, почти никогда не изменялись в последующие десятилетия. Пересматривала эти свои оценки она лишь изредка и неохотно. И память об этих, по сути дела, сформировавших ее периодах она хранила неотступно. Особенно тема «последней зимы перед войной», тема кануна Первой мировой войны, никогда не покидала Ахматову. Свое самое главное, самое сверкающее воплощение эта тема нашла в «Поэме без героя». Именно величайшая органичность этой темы для Ахматовой делает понятной и ту легкость, с которой Ахматова писала поэму (эту легкость Ахматова иногда называла колдовской), и владевшее Ахматовой ощущение, что поэма сама пришла к ней и как бы сама себя пишет, и постоянные возвращения к поэме, дополнения и вычеркивания, вообще переделки в течение свыше двадцати лет, с 1940 г. до начала шестидесятых годов. Как говорила Ахматова, поэма все это время не оставляла ее, заставляла все снова и снова к себе обращаться, хотя Ахматова не раз зарекалась и торжественно провозглашала, что больше к поэме никогда не притронется.
Живут в поэме и люди предвоенной эпохи, и ее атмосфера, вообще все то, что Ахматова так остро запомнила в канун первой глобальной катастрофы XX века. И кажется закономерным, что решающий толчок для создания поэмы Ахматова получила в канун нового эпохального и трагического события XX века, Великой Отечественной войны, в дни, когда Вторая мировая война уже началась. Сложная и неблагодарная задача подыскивать для каждого персонажа поэмы его конкретный прототип. Тем более что от варианта к варианту приметы многих персонажей меняются. И у них, несомненно, есть и общее, типическое значение. Но все же решусь утверждать, что в некоторых из этих персонажей, притом в самых главных из них, есть черты конкретные и устойчивые, притом те черты, которые восприняла Ахматова еще в дни, изображенные в поэме. Потому что характеристика этих людей в поэме полностью соответствует тому, как их очертила Ахматова в наших беседах первых лет знакомства и как рисовала их в беседах более поздних лет.
Особенно примечателен образ героини поэмы - Ольги Афанасьевны Глебовой-Судейкиной. Героини, потому что в «Поэме без героя» героя действительно нет, но героиня есть, вернее, даже две героини. Одна героиня сюжетная - актриса Глебова-Судейкина (в вводной ремарке ко второй главе сказано прямо: «Спальня Героини»), Другая, подлинно смысловая или, проще говоря, вообще подлинная героиня поэмы - изображенная в поэме эпоха.
Глебова-Судейкина, Оля, как называла ее Ахматова, показана в поэме, во всех ее вариантах, лишь слегка видоизменяясь, именно такой, какой она ожила чуть ли не во время нашей первой довоенной прогулки. Мы шли по Фонтанке, и, когда поравнялись с каким-то домом (не помню каким), Ахматова сказала: «А вот здесь мы жили с Олей», назвала год или годы, когда они здесь жили (даты я тоже не запомнил). И была поражена, что я не понимаю, о какой Оле идет речь, а затем еще более удивилась, узнав, что я вообще никогда не слыхал о Глебовой-Судейкиной. Она стала мне о ней рассказывать, и меня поразило сочетание восхищения и глубокой сопричастности с какой-то затаенной отчужденностью и горечью, которых сама Ахматова, наверное, даже не замечала. В «Поэме без героя» такая двойственность отношения Ахматовой к Глебовой-Судейкиной присутствует явственно. А в какой-то мере эта двойственность воспроизводит ту двойственность, которой окрашена оценка всей изображенной в поэме эпохи. В этом смысле обе героини поэмы даны в одном ракурсе, хотя акценты при показе каждой из них расставлены иные.
Анна Андреевна Ахматова:
Другое ее свойство: этот волшебный напиток, лиясь в сосуд, вдруг густеет и превращается в мою биографию, как бы увиденную кем-то во сне или в ряде зеркал («И я рада или не рада, что иду с тобой…»). Иногда я вижу ее всю сквозную, излучающую непонятный свет (похожий на свет белой ночи, когда все светится изнутри), распахиваются неожиданные галереи, ведущие в никуда, звучит второй шаг, эхо, считая себя самым главным, говорит свое, а не повторяет чужое, тени притворяются теми, кто их отбросил. Все двоится и троится вплоть до дна шкатулки.
И вдруг эта фата-моргана обрывается. На столе просто стихи, довольно изящные, искусные, дерзкие. Ни таинственного света, ни второго шага, ни взбунтовавшегося эха, ни теней, получивших отдельное бытие, и тогда я начинаю понимать, почему она оставляет холодными некоторых своих читателей. Это случается, главным образом, тогда, когда я читаю ее кому-нибудь, до кого она не доходит, и она, как бумеранг (прошу извинить за избитое сравнение), возвращается ко мне, но в каком виде (!?) и ранит меня самое.
Игнатий Михайлович Ивановский:
О своей любимой «Поэме без героя» она говорила, задумавшись, глядя сквозь стены и поверх голов:
И в этом слове слышалась как бы далекая жалоба, даже отголосок отчаяния. Уж очень неотступно преследовала Ахматову ее поэма.
Анна Андреевна Ахматова:
Поэма опять двоится. Все время звучит второй шаг. Что-то идущее рядом, другой текст, и не понять, где голос, где эхо и которая тень другой, поэтому она так вместительна, чтобы не сказать бездонна. Никогда еще брошенный в нее факел не осветил ее дна. Я как дождь влетаю в самые узкие щелочки, расширяю их - так появляются новые строфы. За словами мне порой чудится петербургский период русской истории:
Да будет пусто место сие, -
дальше Суздаль, Покровский монастырь, Евдокия Федоровна Лопухина. Петербургские ужасы: смерть Петра, Павла, дуэль Пушкина, наводнение, блокада. Все это должно звучать в еще не существующей музыке. Опять декабрь, опять она стучится в мою дверь и клянется, что это в последний раз. Опять я вижу ее в пустом зеркале.
Лидия Корнеевна Чуковская:
8 мая 1954. …Поспешно, без обычных расспросов и пауз, вынула из чемоданчика экземпляр «Поэмы» (на машинке и в переплете) и стала читать мне новые куски. Читала она одни только вставки - строки, строфы, - быстро переворачивая страницы и мельком указывая, куда вставляется новое, - а я, от боязни, что не пойму и не запомню куда, - вообще ничего не расслышала и ничего не запомнила. На обратном пути проверяла, теперь проверяю - ни строки.
«1913 год» стал называться «Петербургская повесть».
Как долго она вас не отпускает! - сказала я.
Нет, тут другое. Сейчас я ее не отпускаю. Я пыталась рассказать все, что за этим вижу. Оказывается, вижу только я. Ну, может быть, вы. Теперь пусть видят все… А то Лидин ходит и толкует бог знает как. Пусть теперь ему говорят: «Ничего там такого нету, вам надо лечиться…
«Эмма Григорьевна Герштейн:
Повышенный интерес к рукописи «Поэмы без героя» - именно к рукописи - не покидал Ахматову в течение многих последующих лет. Безмерно страдая от невозможности напечатать свое любимое детище полностью, Анна Андреевна тиражировала его во множестве машинописных экземпляров. Она изобрела особенное графическое расположение отдельных кусков текста, утвердив надолго систему разных виньеток, начертаний эпиграфов и собственноручных надписей. Отдельные экземпляры она дарила не только друзьям и знакомым, но и незнакомым, мнение которых о «Поэме…» она хотела бы услышать. Даже дарственные надписи на этих экземплярах были стандартизированы. «Дано такому-то (инициалы) в такой-то день такого-то месяца и года, Москва или Ленинград».
Вячеслав Всеволодович Иванов:
В конце пятидесятых годов, когда все время редактировалась и дописывалась «Поэма без героя», Ахматова спрашивала у каждого, кто ее прочитал, его суждение. Потом некоторые из чужих критических оценок она пересказывала и сопоставляла.
Анна Андреевна Ахматова:
Просто люди с улицы приходят и жалуются, что их измучила Поэма. И мне приходит в голову, что мне ее действительно кто-то продиктовал, причем приберег лучшие строфы под конец. Особенно меня убеждает в этом та демонская легкость, с которой я писала Поэму: редчайшие рифмы просто висели на кончике карандаша, сложнейшие повороты сами выступали из бумаги.
Анатолий Генрихович Найман:
Ахматова собирала мнения о Поэме, сама писала о ней, будущая судьба Поэмы ее волновала, она опасалась, что текст слишком герметичен или представляется таким. Рассказывала, что одна поклонница, декламировавшая стихи с эстрады, спросила у нее: «Говорят, вы написали поэму без чего-то? Я хочу это читать». С промежутком в два года она дала мне два ее варианта, оба раза подробно расспрашивала о впечатлении. Ища место для новых строф, вписывая или, наоборот, вычеркивая их, проверяла, естественно ли, убедительно ли, неожиданно ли ее решение. После одной такой беседы предложила сделать статью из всего, что я говорил о Поэме. Мне же казалось тогда, что статья должна быть фундаментальной, а мои заметки фрагментарны, но все же года через полтора я все собрал и что-то написал, поутратив свежих мыслей и не преуспев в фундаментальности. В частности, я описывал тогда строфу Поэмы: «Первая ее строка, например, привлекает внимание, заинтересовывает; вторая - окончательно увлекает, третья - пугает; четвертая - оставляет перед бездной; пятая одаряет блаженством, и шестая, исчерпывая все оставшиеся возможности, заключает строфу. Но следующая начинает все сначала, и это тем более поразительно, что Ахматова - признанный мастер короткого стихотворения». Уже после ее смерти выяснилось, что она записала это мое наблюдение в самый день нашего разговора, и вот в каких словах: «Еще о Поэме. Икс-Игрек сказал сегодня, что для поэмы всего характернее следующее: еще первая строка строфы вызывает, скажем, изумление, вторая - желание спорить, третья - куда-то завлекает, четвертая - пугает, пятая - глубоко умиляет, а шестая - дарит последний покой, или сладостное удовлетворение, читатель меньше всего ждет, что в следующей строфе для него уготовано опять только что перечисленное. Такого о поэме я еще не слыхала. Это открывает какую-то новую ее сторону».
Лидия Корнеевна Чуковская:
16 июня Пересказала мнение Шервинского о «Поэме», по-моему, совершенно ошибочное. Это, якобы, не поэма, а цепь отдельных лирических стихотворений. Неверно, никаких отдельных стихотворений тут нет. Второе: это старомодно, десятые годы. Неверно, тут только по материалу - десятые годы, а сама «Поэма» оглушительно нова, в такой степени нова, что неизвестно, поэма ли это; и нова не для одной лишь поэзии Анны Ахматовой, а для русской поэзии вообще. (Может быть, и для мировой; я судить не могу, я слишком невежественна.) Тут все впервые: и композиция, создающая некую новую форму, и строфа, и самое отношение к слову: акмеистическим - точным, конкретным, вещным словом Ахматова воспроизводит потустороннее, духовное, отвлеченное, таинственное. Конечно, это свойство всегда было присуще поэзии Ахматовой, но в «Поэме» оно приобрело новое качество. Острое чувство истории, тоже всегда присущее поэзии Ахматовой, тут празднует свое торжество. Это праздник памяти, пир памяти. А что память человека нашей эпохи набита мертвецами - вполне естественно: поколение Ахматовой пережило 1914, 1917. 1937, 1941 и проч., и т. п. История пережита автором интимно, лично - вот в чем главная сила «Поэмы». Тут и те, кто погиб в предчувствии гибели, - самоубийца Князев, например («Сколько гибелей шло к поэту, / Глупый мальчик, он выбрал эту… <…> Не в проклятых Мазурских болотах, / Не на синих Карпатских высотах…»). В «Поэме» не вообще мертвые - убитые, замученные, расстрелянные - а ее мертвые, те, что когда-то делали живой ее жизнь, герои ее лирических стихов. Но это вовсе не превращает «Поэму» в цепь лирических стихотворений, как полагает Шервинский. Это только пропитывает эпос лирикой, делает «Поэму» лирико-эпической, бездонно глубокой, хватающей за душу. «У шкатулки ж двойное дно» - а какое дно у памяти? четверное? семерное? не знаю, память бездонна, поглядишь - голова закружится.
Корней Иванович Чуковский:
30 июня 1955. Ахматова приехала ко мне в тот самый день, когда в СССР прилетел Неру Так как Можайское шоссе было заполнено встречавшим его народом, всякое движение в сторону Переделкина было прекращено. Перед нами встала стена милиционеров, повторявших одно слово: назад. Между тем в машине сидит очень усталая, истомленная Ахматова, которую мне так хочется вывезти из духоты на природу…
Ахматова была, как всегда, очень проста, добродушна и в то же время королевственна. Вскоре я понял, что приехала она не ради свежего воздуха, а исключительно из-за своей поэмы. Очевидно, в ее трагической, мучительной жизни поэма - единственный просвет, единственная иллюзия счастья. Она приехала - говорить о поэме, услышать похвалу поэме, временно пожить своей поэмой. Ей отвратительно думать, что содержание поэмы ускользает от многих читателей, она стоит за то, что поэма совершенно понятна, хотя для большинства она - тарабарщина… Ахматова делит мир на две неравные части: на тех, кто понимает поэму, и тех, кто не понимает ее.
Анатолий Генрихович Найман:
Поэма была для Ахматовой, как «Онегин» для Пушкина, сводом всех тем, сюжетов, принципов и критериев ее поэзии. По ней, как по каталогу, можно искать чуть ли не отдельные ее стихотворения. Начавшись обзором пережитого - а стало быть, написанного, - она сразу взяла на себя функцию учетно-отчетного гроссбуха - или электронной памяти современных ЭВМ, - где, определенным образом перекодированные, «отмечались» «Реквием», «Ветер войны», «Шиповник цветет», «Полночные стихи», «Пролог», словом, все крупные циклы и некоторые из вещей, стоящие особняком, равно как и вся ахматовская пушкиниана. Попутно Ахматова совершенно сознательно вела Поэму и в духе беспристрастной летописи событий, возможно, осуществляя таким своеобразным способом пушкинско-карамзинскую миссию поэта-историографа.
ВСТРЕЧА. Поэма 1. Царское Село В невнятном свете фонаря, Стекло и воздух серебря, Снежинки вьются. Очень чисто Дорожка убрана. Скамья И бледный профиль гимназиста. Odi profanum… Это я. Не помню первого свиданья, Но помню эту тишину, О, первый холод мирозданья, О, пробуждение
I. «Во мне слагается поэма…» «Во мне слагается поэма» Под шумный хор лесов и вод, И всё, что в грудь стучалось немо, Я чую, голос обретет. Мечты взвиваются, как крылья, От мавзолеев и гробниц, И вся душа – одно усилье Лететь на воле без границ. 3 февраля
Поэма «Пугачев» Возвратившись из Туркестана, С. Есенин продолжал работать над поэмой «Пугачев», которую в июне прочитал в «Стойле Пегаса». Пришлось не только зачитать текст поэмы, но и изложить присутствующим режиссерам, артистам и публике свою точку зрения на
Поэма в рукописи Н. В. Гоголь – С. Т. Аксакову Рим, 28 дек. 1840 г.…Я теперь приготовляю к совершенной очистке первый том «Мертвых Душ». Переменяю, перечищаю, многое перерабатываю вовсе и вижу, что их печатание не может обойтись без моего присутствия. Между тем дальнейшее
IV ПОЭМА О ПЕТРЕ Весь период процесса о «Гавриилиаде» Пушкин провел безвыездно в Петербурге. Разгром передового дворянства и вольных объединений в 1826 году совершенно видоизменил облик столицы. Из собеседников своей молодости Пушкин здесь уже почти никого не застал:
1. Поэма «Хлеб» Этот год был насыщен поездками, выступлениями, творческими переживаниями. Алексей Иванович ждал приближения сорокалетия, как чего-то мистического. Он говорил друзьям, что с сорока лет прекратит сочинять песни и займется только поэмами. И вот этот возраст
Фотоциклетная поэма Последняя поэма в жизни Вознесенского написана в январе 2010 года. «До свидания, Тедди Кеннеди». Хотя посвящена она скорее Жаклин, нежели Эдварду Кеннеди и его братьям.Поэма фотоциклетная. Сколько мотоциклов пронеслось в его стихотворениях - теперь
Новая поэма 1920 год биографы Маяковского описывают по-разному. Виктор Шкловский, например, уделил внимание довольно мелкому бытовому событию – бритью, для которого Владимир Владимирович брал бритву «жилет» у соседей:«Идёт, позвонит, побреется и вернёт.Но бритвы
XV «Университетская поэма» В конце 1926 года Набоков пишет «Университетскую поэму» - 882 стиха, 63 строфы по 14 строк66. Главным предметом исследования в поэме представляется одиночество, будь то одиночество эмигранта, студента или старой девы.Виолетте всего двадцать семь лет,
Если Луговской и Твардовский, осмысляя с высот «середины века» пути родины и народа, каждый по-своему стремились к возможной полноте воссоздания большой исторической эпохи, отразившейся в человеческой душе, то для Ахматовой характерно прежде всего обращение к трагическим, узловым моментам, где скрещиваются противоречии времени, для нее важно постичь и раскрыть во всей неповторимости их глубинную суть. «Поэма без героя» Ахматовой — уникальное и, наряду с «Реквиемом», пожалуй, самое, значительное произведение середины столетия — создавалась около четверти века.
Первоначальная редакция «Поэмы без героя» (1940—1942, Ленинград — Ташкент) печаталась в отрывках, начиная с 1944 г. Наиболее полной прижизненной публикацией стала ее первая часть — "Девятьсот тринадцатый год", напечатанная в итоговом сборнике "Бег времени" (1965), хотя туда и не вошли две другие части поэмы. И несмотря на то, что в последующие десятилетия в разных изданиях были опубликованы все три ее части, окончательного, канонического текста все же не существует.
Тем не менее известны, опубликованные в 3-м томе 6-томного Собрания сочинений 4 редакции (1943. 1946, 1956 и 1963 гг.), хотя работа над «Поэмой...» продолжалась буквально до последних дней. Четвертая редакция под названием «Поэма без героя. Триптих. 1940—1965», — по мнению специалистов, наиболее полно отражает волю автора.
В 1959 г. А. Ахматова пишет: «Поэма оказалась вместительнее, чем я думала... я вижу ее совершенно единой и цельной». Тем не менее двумя годами позже появляется новая запись: «Поэма опять двоится. ...она так вместительна, чтобы не сказать бездонна».
Эти высказывания и подзаголовок «Триптих», указывающий на трехчастное построение и перекликающийся со словами автора: «У шкатулки ж тройное дно», - говорят об удивительной глубине, многослойности произведения, и об особенностях его свободной структуры.
Основная часть поэмы носит название «Девятьсот тринадцатый год», снабжена подзаголовком «Петербургская повесть». В тот год, последний перед мировой войной, столица Российской империи жила в преддверии грядущих катастроф и перемен. К этой поре своей молодости автор обращается из совсем другой эпохи, обогащенный опытом исторического видения, с некой вершины оглядываясь на прошлое и одновременно предощущая новые испытания. Именно так звучит «Вступление», датированное «25 августа 1941. Осажденный Ленинград».
Первая глава этой части предваряется двумя стихотворными эпиграфами, которые определяют время действия и адресуют читателя к вершинам русской поэзии XIX—XX веков. Вслед за ними идет проза веский текст — своего рода сценическая ремарка. И дальше в авторском воображении (или сне) начинается карнавал (арлекинада): возникает вереница фигур, масок, проходит череда эпизодов, сцен, интермедий — причем все это разворачивается именно внутри прихотливого и целостного лирического монолога.
К.И. Чуковский, назвавший Ахматову Анну Андреевну«мастером исторической живописи» и показавший ее великолепное мастерство, подлинное чувство истории на множестве примеров, в частности, заметил, что настоящий герой в "Поэме без героя" есть, и это - Время. Можно, конечно, по-разному относиться к этому суждению, но, думается, оно нисколько не принижает роли и места лирического героя поэмы, и автора, организующего и определяющего ее жанровую специфику, делающего ее единой и цельной.
Интересно сопоставить с выше приведенными словами К. Чуковского свидетельство самой А. Ахматовой из ее «Примечания» в «Прозе о Поэме»: «Героиня Поэмы (Коломбина) вовсе не портрет О.А. Судейкиной. Это скорее портрет эпохи — это 10-е голы, петербургские и артистические...». Характерно, что здесь речь идет, во-первых, о героине и, во-вторых, об эпохе, как у Чуковского.
Назвав первую часть своего «Триптиха» — «Петербургской повестью», А. Ахматова не только обозначила место действия и соотнесенность с классической, пушкинской традицией, но и указала на особенности ее построения. Здесь действительно есть приметы повествовательного жанра и прежде всего то, что в центре — романтическая история любви и самоубийства юного поэта, «глупого мальчика», "драгунского Пьеро", которого увлекла, а затем изменила ему «петербургская кукла, актерка», «Коломбина десятых годов».
Эта история, данная в отдельных звеньях, смутная и зашифрованная, разворачивается на фоне маскарада и «бала метелей», «бездонной», бесконечно длящейся новогодней ночи. Сами судьбы персонажей (а за ними стоят реальные прототипы: актриса Ольга Глебова-Судейкина, поэт Всеволод Князев) — зеркало переживаний автора. И героиня — «белокурое чудо», «голубка, солнце, сестра» — двойник его души.
Своеобразие «повести» Ахматовой в том, что ее сюжет и конфликт — формы выражения авторского переживания эпохи. Не случайно четыре основных главы этой части, в которых к автору приходят воспоминания — «тени из тринадцатого года», окружены таким плотным лирическим «кольцом», обрамлены Посвящениями, Вступлением, Послесловием. Вместе с тем ощущение эпохи, черты и приметы надвигающихся событий проступают в характерных зарисовках.
Условные «персонажи» (Ветер, Тишина), конечно, тоже лишь двойники авторского лирического «я». Но их появление симптоматично. Они возникают тогда, когда нужно дать наиболее полную характеристику сложного и противоречивого времени, и свидетельствуют, насколько проницательным и углубленным стало у поэта чувство эпохи и истории.
И вот — от фантастического «новогоднего бала метелей», «адской арлекинады», «полночной Гофманианы» и «Петербургской чертовни» с ее первыми жертвами — до зловещих событий, «пыток и казней» конца 30-х годов и всенародной трагедии военных лет.
От чувства обреченности поколения к ощущению неустойчивости и гибельности самого времени — таково движение мысли-переживания. В ходе работы над произведением расширялась его тематика и масштабность, шло углубление в суть исторических событий, постижение связи времен («Как в прошедшем грядущее зреет, / так в грядущем прошлое тлеет...»), понимание сути эпохи, всего XX столетия.
Во 2-й части поэмы - "Решка" - представление об эпохе еще более расширяется и одновременно конкретизируется, показывая, каким обернулся "Настоящий Двадцатый Век" в судьбе самого поэта и многих людей.
Здесь уже нет каких-либо элементов повествовательности — все подчинил себе лирический голос автора, который звучит с предельной откровенностью, особенно в строфах, ранее опущенных и замененных точками по цензурным соображениям. И особенно впечатляющ финал "Решки" — прямая перекличка с «Реквиемом» в двух последних строфах, предваряемых авторской ремаркой: «(Вой в печной трубе стихает…)».
Эта часть поэмы («Решка») в значительной степени представляет разговор с различными собеседниками: с непонятливым редактором, с читателем-другом, наконец, с таким условным персонажем, как «столетняя чаровница» — романтическая поэма XIX века. Именно к последней обращены трагические финальные строфы, с особой силой выявляющие и акцентирующие своеобразие лиро-эпоса Ахматовой в русле и на фоне отечественной и мировой традиции («Обезумевшие Гекубы / и Кассандры из Чухломы»),
Третья часть поэмы — «Эпилог», обращенный к родному городу. Вводная ремарка рисует осажденный Ленинград в развалинах и пожарах под орудийный грохот июня 1942 года. Автор, находящийся за 7 тысяч километров, в Ташкенте, охватывает мысленным взором всю страну и видит ее целиком — от прифронтовых рубежей до отдаленных ГУЛАГовских мест заключения.
Заключительные, последние строфы «Эпилога» рисуют расставание с Городом, путь в эвакуацию, завершается «Поэма...» на скорбной и трагической ноте, что подчеркивает еще ее тесную связь с «Реквиемом», заставляя читателя ощутить их как две части единого целого — портрета и памятника трагической эпохи.
В «Поэме без героя», особенно в ее первой части, есть условный сюжет, зарисовки быта, специально обозначенные «лирические отступления» и прямые авторские монологи и обращения. В ней отчетливо выразилось музыкальное начало. А. Ахматова сочувственно отнеслась к мнению Михаила Зенкевича, что это «Трагическая Симфония — музыка ей не нужна, потому что содержится в ней самой». Вместе с тем ее построение напоминает драматургическое произведение (есть даже «Интермедия» — «Через площадку»). Несомненно влияние на нее драматургии Александра Блока, его лирических драм: «Балаганчика», «Незнакомки», драматической поэмы «Песня судьбы».
И хотя лирическому началу в поэме А. Ахматовой несомненно принадлежит заглавная роль, было бы неверным не замечать ее сложного единства и тенденции к синтезу родовых начал и — шире — различных искусств. Поэма выявила общее тяготение к художественному синтезу, к углубленному постижению человека, времени, мира в их взаимосвязи. Следует особо подчеркнуть исключительную широту творчески освоенных в «Реквиеме» и «Поэме без героя» опыта и традиций отечественной и мировой литературы и искусства — опору на фольклор, античную мифологию, Библию богатейшее наследие смежных искусств: театра, живописи, музыки, оперы, балета...
В рамках отличающейся особой плотностью поэтической ткани, вобравшей, сконцентрировавшей в себе пространство и время, людские трагедии и ход истории лирической поэмы-цикла о жестоких испытаниях конца 30-х годов — «Реквием», в «Триптихе» о событиях 10-х и 30—40-х годов — «Поэме без героя», не ограничивающихся тесным взаимодействием лирики и эпоса, но и включающих драматическое, трагедийное начало, на основе глубоко личностного вживания в эпоху, а также подлинно эпического мироощущения А. Ахматова создала уникальные произведения с чертами большого художественного синтеза.